– А что если мы сможем сделать так, чтобы оно появилось? Хоть раз, не спорьте со мной, – добавила она, заметив, что он приготовился заговорить. – Просто подыграйте мне чуть-чуть. Что если мы найдем способ сделать так, что вам снова захочется писать?

– Ради всего святого, женщина, вы совсем не умеете мириться с очевидным? И мне непонятно, как это вообще так или иначе вас касается. Вы должны были проследить, чтобы я предоставил Марлоу книгу. Я это сделал. Какое ваше дело, хороша эта книга или нет.

– Вы одаренный автор, и я отказываюсь позволить вам растрачивать талант зря!

– По какой причине? – Себастьян не сумел сдержать смех 5634cd. – Из чувства творческого альтруизма?

– Нет, черт побери! – отрезала Дейзи. Ее руки сжались в кулаки. – Я делаю это потому, что хочу хоть в чем-то преуспеть! Я хочу стать отличным писателем, и вы мне в этом поможете!

Себастьян смотрел на нее, и в ее глазах видел не только злость, но еще и надежду. Он глубоко вздохнул.

– Я уже говорил вам, что мне нечему вас научить.

– Я говорю не только о моей книге. Но и об обязательствах по отношению к лорду Марлоу. Он нанял меня не для того, чтобы получить посредственную рукопись, написанную вами много лет назад, только лишь бы вы выполнили условия контракта.

– Довольно! – прорычал в ответ Себастьян, ненавидя ее за то, что она связывала с ним свои надежды, стремления и мечты. Он не желал нести подобную ответственность. – Во мне не осталось ни крупинки вдохновения. Мне больше нечего сказать.

– Со мной вы никогда не лезете за словом в карман, и по большей части это выходит грубо. Возможно, вы самый грубый, самый несдержанный человек, какого я только встречала, но вы не опустошены. И не иссякли. Я отказываюсь в это верить.

– Почему? Потому что вы каждый день строчите одну страницу за другой без остановки? Потому что если станете отрицать мой творческий застой, сумеете убедить себя, что такого никогда не случится с вами?

Себастьяну показалось, что он увидел, как проблеск его собственного страха отразился в ее глазах, но тот исчез прежде, чем он смог в этом убедиться, сменившись прежней решимостью.

– Мы должны найти способ возродить к жизни ваши творческие порывы.

– Я не хочу возрождать их к жизни. Я много лет из кожи вон лез, цветочек, чтобы удовлетворить эти творческие порывы. Я скитался по всему треклятому миру. У меня репутация человека крайностей, причем заслуженная с лихвой. Я скандалил, выпивал и играл в карты в самых грязных тавернах, которые вы только можете вообразить. Я принимал… – Он осекся, потрясенный и смущенный осознанием того, что чуть не признался в своей самой темной и предательской крайности. – Хотите знать, почему я творил все эти вещи?

Потому что всегда боялся, вот почему!

– Боялись чего?

– Что однажды у меня закончатся мысли, о которых можно написать. – Он горько усмехнулся. – И вот, посмотрите на меня. Ирония, скажете вы? Одна из насмешек Господа. Мой отец был бы чертовски доволен собой, если б узнал об этом.

– Ваш отец?

– Он не хотел, чтобы я писал. Считал это занятие глупым и бессмысленным, и всякий раз, когда заставал меня за ним, тут же выходил из себя. Он часто говаривал, что мне предстоит стать следующим графом Эвермором. Мне судьбой уготованы более благородные занятия, нежели корпеть над печатной машинкой, словно какой-нибудь клерк. Хотя я никогда не понимал, почему, по его мнению, тратить деньги, не имея источника дохода, благородно. Он угрожал отречься от меня, когда я не согласился публиковать свою первую книгу под псевдонимом. И осуществил эту угрозу, когда я отказался жениться на американской наследнице, которую он для меня выбрал. Так что, покидая Англию, я не намерен был возвращаться, пока жив отец.

– Превосходный сюжет для романа.

– Правда? Тогда почему бы вам не написать его и не оставить меня в покое?

С тем же успехом он мог разговаривать со стеной.

– Должно быть что-то, что сподвигнет вас, вдохновит, разбудит чувства.

– Разумеется, это вы, – не раздумывая, согласился Себастьян. – Вы разбудили мои чувства сверх всякой меры.

– Я серьезно.

– Я тоже, – с чувством произнес он. – За долгое, долгое время я не испытывал ничего восхитительнее нашего поцелуя.

Дейзи не выглядела польщенной. Погрузившись в молчание, она задумчиво нахмурилась и, склонив голову набок, изучала графа. Если б он взялся догадаться, о чем она думает в этот момент, то предположил бы, что как-то его осуждает, но Дейзи уже не в первый раз удивила Себастьяна.

– Что ж, хорошо. – Выпрямив плечи и приподняв подбородок, она с некоторым вызовом встретила его взгляд. – Сколько моих поцелуев вдохновят вас исправить чертову рукопись?

Дейзи уставилась на Себастьяна, потрясенная собственным возмутительным предложением. Она, должно быть, сошла с ума, раз предложила такое, но мысль о том, чтобы взять свои слова назад, была невыносима. Сердце пустилось вскачь, голова почти кружилась от волнения.

Себастьян же, казалось, вовсе не разделял столь головокружительных чувств.

– Замечательная идея, цветочек, – протянул он, – предложить в качестве поощрения поцелуи. Но думаю, вы не вполне понимаете, что делаете.

Дейзи осознавала, что эта мысль безумна… безумна, безнравственна и опасна.

Они чудовищно рисковали, если их поймают, последствия окажутся губительными, особенно для нее. Ощущая в горле комок, она подняла взор на Себастьяна и выкинула сомнения из головы.

– Я вполне понимаю, что делаю, – заверила она со всей бравадой, какую только удалось изобразить. – К тому же вы сами говорили. Я не могу достоверно описывать романтические моменты в книгах, пока не испытаю их на себе. Вы можете помочь мне, я могу помочь вам. Разве не по этой причине я здесь?

– Превосходно подмечено. – Себастьян разжал руки, потянулся и коснулся ее щеки, очертив скулы кончиками пальцев. Затем заключил в ладони ее лицо и склонился ближе. Сердце Дейзи затрепетало в груди, когда он легонько скользнул ртом по ее губам. – Но почему-то, – прошептал он возле ее лица, – мне кажется, что Марлоу имел в виду несколько другую помощь.

– Вы бываете так чертовски упрямы, – прошептала она в ответ, – что я вынуждена импровизировать.

– Я упрям? – Он рассмеялся рядом с ее губами. – Кто бы говорил.

Себастьян легонько надавил ей на затылок, будто вновь собирался поцеловать, но Дейзи не питала иллюзий относительно его мотивов. Нагнув голову, она высвободилась из его хватки.

– Не так быстро, – укоризненно произнесла она, обходя стол и вставая по другую его сторону, чтобы оказаться на безопасном от Эвермора расстоянии.

Когда между ними оказался этот солидный палисандровый барьер, Дейзи почувствовала себя гораздо более готовой к дискуссии на тему поцелуев.

– Если мы… собираемся заключить сделку, следует обговорить условия.

– Условия? – Он улыбнулся, и сердце Дейзи ухнуло вниз, оставив ощущение невесомости, будто она только что спрыгнула со скалы.

– Да, условия, – твердо стояла на своем Дейзи. Умолкнув, она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить свои расстроенные нервы и придумать, как воплотить в жизнь эту безумную идею. – Первое правило, – продолжила она спустя мгновение, – вы не можете целовать меня, когда вам вздумается.

– Почему?

– Поцелуи – это способ заинтересовать вас и наградить, – напомнила она, – а не отвлечь.

– Это начинает напоминать пытку.

Дейзи не пожелала проникнуться сочувствием.

– Вы уже получили один поцелуй, этого должно быть достаточно, чтобы вдохновить вас на некоторое время.

– Не думаю. – Себастьян прислонился к секретеру, он улыбался, а в глазах мерцали озорные искорки. – Я все еще чувствую себя немного выдохшимся.

– Очень жаль. Но если желаете получить еще один поцелуй, придется потрудиться.

– Каким образом?

Дейзи придвинулась ближе. Она услышала, как он затаил дыхание, и этот звук наделил ее пьянящим ощущением власти, подобного которому она не испытывала прежде. Она опустила взгляд ниже, на твердую, чувственную линию его рта. Он желал ее поцелуев, но достаточно ли сильно? Дейзи выжидала, притворяясь, что раздумывает, и заставляя его томиться в ожидании.

– Когда исправите первые сто страниц рукописи, – наконец произнесла она, – получите еще поцелуй.

– Сто страниц? Вы шутите.

– Я уже говорила, что не никогда не шучу.

– Цветочек, будьте разумны, – промурлыкал Себастьян, стараясь ее умаслить. – Такими темпами я заслужу ваш поцелуй лишь где-то к Михайлову дню[1], если повезет.

– Неправда. У вас всего сто двадцать дней на то, чтобы исправить всю рукопись целиком. Чтобы соблюсти сроки, вам придется исправить сто страниц задолго до Михайлова дня.

– Вы же не всерьез собираетесь заставить меня придерживаться столь жестких сроков?

– Сто двадцать дней.

Его ресницы опустились.

– Раз придется переписать всю книгу за такое короткое время, меня нужно будет хорошенько поощрить. – Он вновь посмотрел ей в глаза. – Я хочу поцелуй за каждые пятьдесят страниц.

Дейзи не могла уступить. Только она дает ему палец, как он силится оттяпать руку. Если у нее и впрямь появилась над ним власть, придется за нее держаться и пользоваться ею сейчас, пока она есть.

– За каждые сто страниц, – повторила она. – И я буду выбирать место и время. И одобрять исправления, прежде чем вас поцеловать.

Он молчал, и на мгновение она испугалась, что оттолкнула его слишком далеко, потребовала слишком многого. Хоть они и не касались друг друга и между ними стоял стол, Дейзи ощущала напряжение в его теле, чувствовала его мятежный дух. В любой момент он мог послать ее ко всем чертям.

Себастьян медленно выдохнул.

– Хорошо, – согласился он. – Значит, сделка. Сто страниц за поцелуй.

Дейзи ощутила вспышку триумфа и облегчения, но граф не дал возможности ею насладиться.

– Но, – продолжил он, заставив ее насторожиться, – я настаиваю на некоторых своих условиях.