Так тяжело об этом говорить, даже тяжелее, чем он думал: каждое слово – целый океан боли. Энтони словно вновь было двенадцать.

– Я счёл это благословением. Боже, помоги мне, но это так. Я был рад.

Дафна не произнесла ни слова. Просто стояла рядом, слушая, как из него льётся рассказ.

– Можете представить, каково это – видеть, как твой отец рыдает часами напролет? Он разговаривал о ней со мной и с Виолой. Я вынужден был отослать сестру, ведь в шесть лет она многого не понимала. Дафна, он разговаривал со слугами так, словно мама всё ещё жива. Рассказывал им, что она в комнате и просит чай, или посылал их по иным её поручениям. Ночами он бродил по коридорам, зовя её по имени. Разговаривал с ней за обеденным столом. Вечера напролёт беседовал с пустым креслом.

О, Господи. Дафна зажала рот рукой. Слова лились столь стремительным потоком, что она едва понимала, о чём он говорит. Кое о чём она уже знала, но куда как тяжелее было слышать всё от него. Он был тогда мальчишкой, всего лишь мальчишкой! Когда-то Дафна наивно полагала, будто знает, как разбивается сердце. Как же она ошибалась! Ведь оно разбивалось только теперь. Разбивалось за любимого человека, который, будучи ребенком, видел, как отец сходит с ума.

– Мне было двенадцать, когда он умер, но в действительности я стал герцогом в девять лет, – продолжал Энтони. – Мне пришлось. Он, хоть убей, не мог принять ни одного решения. Часами смотрел на документы, но так ничего и не подписывал. И тогда управляющий стал обращаться ко мне. Одна за другой все обязанности легли на мои плечи. К тому времени, как дядю назначили опекуном отца, я уже несколько месяцев управлял делами. С дядиной помощью и советами я занимался всем. Мне пришлось в одночасье принять на себя всю власть. Я понимал, что это нужно сделать.

– Я помню, вы говорили об этом, – пробормотала Дафна. – На нашем пикнике.

– Мой бедный отец был не в состоянии сложить два и два. Мысли его стали бессвязны. Он не мог говорить ни о чём, кроме матери. Не позволял камердинеру брить себя, всё ждал, что это сделает Розалинда. Мама всегда его брила… это было в некотором роде проявлением близости между ними.

Дафна увидела, как лицо Энтони искривилось в болезненной гримасе. Невыносимо! Она шагнула навстречу. Хотела сказать, что довольно, он больше не должен ничего объяснять. Но, собравшись с духом, всё же заставила себя подождать, пока он закончит.

– Дафна, мне пришлось запереть его. Он такое стал вытворять: заряжал ружья и стрелял по стенам. Он мог убить кого-то. Мог убить себя, поэтому мне пришлось запереть его в одной из верхних комнат. – Голос его сорвался. – Не знаю, где он раздобыл лауданум. У доктора, полагаю, хотя тот и отрицал. – Выпрямившись, Энтони внезапно посмотрел на неё, словно вспоминая, где находится. Должно быть, он заметил ужас в её глазах, потому что прибавил: – Теперь вы знаете самый глубокий мой страх. Я боюсь стать таким, как отец. – Герцог отвернулся и, стоя спиной к Дафне, продолжил: – Его сумасшествие не могло быть вызвано горем, горе лишь усугубило его. Как знать, вдруг это наследственное. Понимаю, вы вправе были узнать об этом, ещё когда я сделал предложение, но, Боже правый, Дафна, я просто не мог рассказать вам.

Она не знала, что ответить. Разве слова тут помогут? Она хотела приблизиться, но стоило ей шелохнуться, как Энтони отошёл ещё дальше.

– Больше я не стану вас преследовать, – бросил он через плечо. – Я только прошу… если прошлой ночью мы зачали ребенка, позвольте мне, по крайней мере, исполнить свой долг.

Дафна замерла в паре метров от него. Тихонько кашлянула.

– Спасибо, что рассказали, что поделились со мной. Но на самом деле я пришла, ибо слышала, что якобы в вашем поместье пустует одна вакансия. Какими данными должна обладать герцогиня?

Окаменев, Энтони долго не произносил ни слова. Затем сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Обернувшись, спросил:

– Претендуете на должность, мисс Уэйд?

– Думаю, могла бы, однако у меня имеются некоторые сомнения, ведь я понимаю, что она непроста. Что именно должна делать герцогиня?

Энтони шагнул к ней.

– Любить герцога. Любить его со всей скрытой внутри неё страстью, любить его каждый день и каждый час своей жизни.

С безмятежным выражением лица Дафна кивнула.

– Это я уже делаю. Что ещё?

– Ей придется выкинуть из головы модные идеи о том, чтобы спать в собственной комнате. По крайней мере, пока герцог не храпит.

Дафна склонила голову набок. Её сердце билось так сильно, что, казалось, она слышит, как стук его эхом отдаётся от купола над их головами.

– Думаю, с этим я бы справилась, и даже храп не помеха – кто мог спать в песчаную бурю, сможет спать везде. Что ещё?

– Ей нужно вести хозяйство в любом поместье, в каком бы они ни пребывали. Она должна быть неболтливой, ибо герцог – человек скрытный. И ей придётся всегда вести себя сдержанно, независимо от чувств, ведь взгляды и сплетни будут следовать за ней всюду.

Постучав кончиком пальца по губе, Дафна кивнула.

– Кажется, в этом я преуспела.

– Однако ей придется научиться не скрывать своих истинных чувств от самого герцога, чьё единственное желание – сделать её счастливой. Ей подобает давать вечера и устраивать загородные домашние праздники, много заниматься благотворительностью, уметь развлекать высокопоставленных особ – королей и им подобных – и задирать нос перед всеми прочими, давая понять, что они ей и в подметки не годятся. С последним у неё могут возникнуть сложности.

– Научусь.

– Ей надобно относиться к слугам со всем присущим ей тактом и добротой, сглаживая оплошности, допущенные герцогом – кто известен своим нетерпеливым нравом. Ему сложно угодить, и он не всегда задумывается о чувствах работающих на него людей. Понимаете, ему тяжело даются всякие «спасибо», «пожалуйста» и прочее в этом духе.

Он улыбнулся, и сердце Дафны воспарило к небесам. Энтони сделал ещё один шаг навстречу.

– Ей придётся научиться с безудержной расточительностью тратить герцогские деньги, особенно на собственные причуды: красивую одежду, драгоценности и подарки для подруг. И следить, чтобы у неё никогда-никогда не заканчивалось мыло с запахом гардении, ведь герцоги, как известно, неравнодушны к этим цветам. А если у них с герцогом появятся дети, она должна любить их. И щедро изливать на них всю заботу и внимание, которые родители самих герцога с герцогиней не способны были им дать.

– Я бы смогла с этим справиться, – прошептала Дафна.

Сделав ещё шаг, Энтони остановился прямо перед ней. Протянув руку, вытер кончиком пальца её слезы. Только тогда она поняла, что плачет.

– Ей придётся перестать бояться боли и обид, поскольку герцог наверняка ещё не раз обидит её за долгое время их брака, но никогда – намеренно, потому что любит её больше всего на свете.

Сдерживая всхлипы, Дафна попыталась заговорить, но Энтони опередил её, указав на розу.

– Я послал её вам, потому что способа сказать яснее о своих чувствах я бы не нашёл. – Он сделал глубокий вдох. – Я влюбился в тот самый день, когда встретил вас в моих садах. Влюбился с первого взгляда, Дафна, ибо только в то мгновение, когда я увидел вас под дождём, я увидел вас по-настоящему.

– О, Энтони! – Она обвила руками его шею и уткнулась в его рубашку. – Я так боялась! Не могла поверить в вашу искренность. Твердила себе, что больше не люблю вас, но знала, что обманываю себя и делаю это уже долгое время. Я люблю вас. Не знаю, когда это случилось – я имею в виду серьёзное чувство, куда глубже и сильнее того, что я испытывала прежде – но это произошло. – Шмыгнув носом, она взяла протянутый им платок. – Так что за двадцать вопросов вы хотели мне задать?

– Только один 06c6b8. – Обхватив ладонями её лицо, он словно впитывал взглядом его и все нежные оттенки чувств, скользящие по нему. – Сколько времени я получу за розу?

– За розу – краткую помолвку. За признание – всю жизнь.

– Мне очень нравится, – сказал Энтони и поцеловал Дафну.

~КОНЕЦ~