Глава 24

Несмотря на обвинение Энтони, Дафна не забыла их ночи любви. Впрочем, она не забыла ничего, что было с ним связано. Как он мог хоть на мгновение допустить подобную мысль! Воспоминания, словно каменный орнамент, были вырезаны в памяти Дафны – как он целовал её и занимался любовью, его сильное твёрдое тело, восхитительное наслаждение, что дарили его руки и губы. И само действо, удовольствие и экстаз от коего навсегда остались с ней. Она никогда его не забудет! Впрочем, даже если бы захотела, те две недели, что прошли с их встречи в Хэйдон-Эссембли-румс, не позволили бы ей.

На следующий же день после суаре Энтони прислал двенадцать букетов из пёстрых тюльпанов и розмарина, дабы выразить своё восхищение её прекрасными глазами и подчеркнуть, что он помнит, когда впервые сказал ей об этом. Каждый букет стоял в отдельной хрустальной вазе, обвязанной лентой, к которой в свою очередь крепилась золотая шпилька для волос.

Дафна провела пальцами по шпильке, прекрасно понимая, о чём именно Энтони хотел напомнить – о том, как той ночью распустил ей волосы и рассыпал их свободно по плечам.

"Женские волосы... мысли о них могут целиком завладеть джентльменом".

Представлял ли он её волосы распущенными, рассыпанными по подушке?

Именно той ночью Энтони признался в своём благоговении и страхе перед любовью. Распознал стремление Дафны защититься от любви.

Подарок этот оказался столь щедрым и дорогим, что самым правильным было бы отправить всё – цветы, хрустальные вазы и золотые шпильки – обратно. В конце концов, Дафна оставила цветы, но отослала остальное с запиской, где написала, что не может сохранить столь абсурдные и экстравагантные подарки. Ибо поступи она так, люди подумали бы, что они обручены, а сие не правда.

Несколькими днями позже двенадцать букетов белого ясенца (1) объявили о его страсти к ней и о том, что он помнит их пикник и как она описывала холмы Крита. Букеты эти были перевязаны простыми шелковыми лентами. Ни золотых шпилек, ни хрустальных ваз.

Спустя ещё несколько дней прибыли ещё двенадцать букетов – цветущие ветки персикового дерева.

– «Вы не выпускаете меня из плена», – прочитала Элизабет, затем опустила «Язык цветов», нагнулась и понюхала один из благоухающих побегов в спальне Дафны. – А также это означает «Я в вашей власти». – Вздохнув, она отвернулась от букетов на подоконнике и плюхнулась на кровать: – Я бы влюбилась в мужчину, который сказал мне такое.

– Он говорит ерунду, – возразила Дафна, выжимая воду из только что вымытых волос в чашу на туалетном столике и заворачивая их в полотенце. – «Я в вашей власти», – передразнила она. – Как будто Энтони мог подразумевать нечто столь нелепое.

Дафна отвернулась от туалетного столика, и сразу взгляд её скользнул к цветам. Она замолчала, коснулась кончиками пальцами губ и вспомнила ту ночь, когда они заключили сделку по поводу её очков.

"Неужели вы не видите, какой властью надо мной обладаете?"

И тотчас же тёплое, ноющее ощущение предвкушения и желания вспыхнуло в ней.

– Неужели твоё сердце не смягчилось, ну хоть капельку? – спросила Элизабет.

Дафна резко опустила руку и нахмурилась:

– Он же не всерьёз.

– Ты не веришь, что он искренен?

– Я не знаю! – раздраженно воскликнула она. – Давай больше не будем говорить об этом.

Элизабет последовала просьбе подруги, и все остальные члены семейства Фицхью также тактично не затрагивали вопрос сватовства герцога. Хотя когда доставили двенадцать лаймовых деревьев, увешанных плодами, выказывающих неослабевающее желание Тремора жениться на Дафне, сэр Эдвард в притворном раздражении спросил, продлятся ли проявления привязанности его светлости до Рождества, ибо если да, то он боится, как бы они не оказались погребены под безумным количеством куропаток и грушевых деревьев.

Но в дом прибывали не только цветы для Дафны. Каждый день доставляли кипы карточек и груды приглашений. Маленькая гостиная не вмещала визитёров. И все гости будто невзначай говорили о помолвках и свадьбах, хотя ни один не оказался настолько смелым, чтобы упомянуть о гуляющих по городу слухах о некой определённой помолвке. И хотя ничего не было объявлено, молчание Дафны на этот счёт расценивалось скорее как непонятное желание держать всё в секрете. Никому и в голову не приходило, что она отказала герцогу. Как же, совершенно невозможно такое представить!

Частым гостем был и барон. Вместе с Дафной они несколько раз отправлялись на прогулки, дабы узнать друг друга получше. Дафна не понимала, правда ли дед к ней привязался или же просто притворяется. Но какими бы ни были причины его визитов, Дюранд твёрдо верил, что, несмотря на отказы, его внучка вскоре выйдет замуж за герцога.

Его убежденность подпитывалась всеми светскими хрониками столицы, ибо каждая из них, казалось, считала согласие Дафны само собой разумеющимся. Благопристойность не давала ей опровергнуть все эти домыслы, и Дафне оставалось лишь ждать, пока разговоры не утихнут сами собой.

Однако на второй неделе необычного ухаживания Энтони домыслы не только не утихли, но распространились ещё больше. Стало известно о лаймовых деревьях, о том, что герцог опирался на книгу Шарлот де ла Тур. В одно мгновение с полок лондонских книжных магазинов исчезли все экземпляры «Языка цветов», а горожане стали искать повод, лишь бы прогуляться в парке на Рассел-сквер, надеясь увидеть, как ещё одно цветочное послание для мисс Уэйд появляется на пороге дома сэра Эдварда Фицхью.

В газетах также довольно много писалось о происхождении Дафны, которое было значительно ниже, чем у Тремора. Не обошлось без упоминаний о побеге её родителей и желании барона скрыть скандал, когда он объявил, что дочь его гостит у родственников в Италии. Кое-кто даже осмелился намекнуть, будто родители её и вовсе не были женаты, но подобные слухи быстро опровергли.

Любимыми предметами разговоров в свете стали жизнь Дафны в Африке (о чём строились самые нелепые догадки) и то, что герцог нанял её для изучения и зарисовок древнеримских находок для своего музея.

Конечно, говорили, сколь она непривлекательна, что ей не хватает солидного приданого, что её родня, хоть и почтенна, но всё же недостойна герцога. Всё это наводило на мысль, что Дафна совсем не подходит на роль герцогини. И некоторые газетёнки спрашивали, всё ли в порядке у Тремора с головой.

Дафна изо всех сил старалась не обращать внимания на все эти оскорбительные замечания, которые печатались в газетах и повторялись ей сплетниками «из самых лучших побуждений». Но ещё тяжелее было выносить пристальное внимание к собственной персоне. Куда бы она ни пошла, всюду за ней наблюдали, всюду её обсуждали. Она начала понимать, о чём говорил Энтони, когда рассказывал, как может душить светская жизнь.

Однако это не останавливало его от того, чтобы подлить масла в огонь. В день, когда у Фицхью ожидался карточный вечер, в дом на Рассел-сквер прибыло ещё одно цветочное послание.

– Он невозможен! – объявила Дафна, глядя, как двое мужчин втискивают через дверь огромный букет – сооружение всех цветов радуги, которое тут же наполнило гостиную благоуханием множества цветов.

Леди Фицхью приказала освободить угол в комнате под это великолепие, ибо было оно, по меньшей мере, метр в ширину, полтора метра в высоту и просто не могло поместиться в их крохотной прихожей. Справившись со своей задачей, двое мужчин, что доставили букет, отбыли, а Элизабет и Энн с восторгом принялись изучать цветы. Дафна же в гневе повернулась к леди Фицхью:

– Что мне делать? – воскликнула она. – Он никак не смирится с моим отказом!

– Ты отказываешь ему? – вскричала Энн. – О, Дафна, как можно быть столь бессердечной?

Обвинение больно задело Дафну, и Элизабет, должно быть, это заметила.

– Она не обязана выходить за него замуж, если не любит!

– Ты не любишь его? – недоверчиво спросила Энн. – Но почему?

– Энн, довольно, – одёрнула дочь леди Фицхью. – Не наше дело осведомляться о чужих чувствах. А теперь, девочки, нам нужно отправляться к леди Атертон. Уже почти три часа. Давайте предоставим Дафне немного покоя. Небесам известно, он ей необходим.

Дафна благодарно посмотрела на леди Фицхью, когда та выпроводила дочерей из комнаты, оставив Дафну наедине с её последним подарком. Который удостоился пристального изучения.

Несмотря на множество цветов и растений, которые говорили о его страсти, внимании к своим обязанностям, желании защищать и почитать её, Дафна не могла не заметить, что в огромной экспозиции не было символа, который поведал бы о его любви.

Впрочем, это неважно. Энтони сам считал свои чувства к ней временным помешательством, и даже если роза, или гвоздика, или букетик незабудок прятался где-то в середине этого буйства, они бы не убедили её, что он чувствует что-то постоянное. Не существовало цветов, подарков или слов, что могли бы убедить чьё-то сердце в подобном.

***

Энтони понимал, что невозможно ухаживать за Дафной, не порождая при этом слухи. К чему он, однако, оказался не готов, так это к своему гневу, который охватывал его каждый раз, когда он видел очередной ехидный комментарий о ней в газетах. Гневу, который разгорался всё сильнее с приходящим к нему осознанием, что когда-то он и сам был таким же слепцом. Неделю после их вальса в Хэйдон-Эссембли-румс он не появлялся на Рассел-сквер, надеясь, что так заставит утихнуть домыслы.

Вместо визитов на Рассел-сквер Энтони львиную долю своего времени проводил в клубе. Однажды, неделю спустя после памятного вечера в Хэйдон-румс, он прибыл в Брукс и застал там Дилана в компании полупустой бутылки бренди.

Приняв приглашение друга присоединиться, Энтони сел. А откинувшись в кресле, отметил искажённое лицо и налитые кровью глаза Дилана.