Глава 18

Энтони с головой погрузился в работу. С раннего утра до позднего вечера он занимал себя герцогскими обязанностями, делами поместий, встречами с находившимися в городе членами Общества антиквариев и, конечно же, музеем. И всё для того, чтобы забыть. Не думать о глазах цвета лаванды. Не сгорать от страсти.

Однако стоя в увенчанном куполом центральном зале музея, которому вскоре предстояло стать пристанищем для лучшей в мире коллекции древностей романо-британского периода, Энтони осознал, что каждая фреска, каждая мозаика, каждая винная амфора напоминают ему о том, от чего он так старался убежать.

Что такого было в Дафне, что он никак не мог выкинуть её из головы? Когда-то он едва её замечал. Вспоминал о ней, только если она стояла прямо перед ним, запинаясь и поясняя спорные моменты перевода с латинского или описывая нюансы какой-то мозаики. Она беспрекословно выполняла любой его приказ. Реальны, оправданны ли были его ожидания, не имело значения – она всегда превосходила их. Иными словами, вела себя как всякий в его услужении: была послушной, не задавала лишних вопросов и безупречно выполняла работу, за которую ей платили.

А потом вдруг взбунтовалась и заявила, что намерена покинуть свой пост под тем нелепым предлогом, что он ей не нравится и она более не желает на него работать. В этот миг, после пяти месяцев службы, прямо на его глазах Дафна превратилась в совершенную незнакомку, которая ни во что не ставила ни его положение, ни его титул, ни его самого. Она показала своё истинное лицо, которое, как ему представлялось, прежде скрывала ради жалования под маской бесстрастной и расторопной служащей. Едва же появилась возможность уйти, как она тут же за неё ухватилась. И теперь он вынужден был применять всю свою изобретательность, дабы удержать Дафну у себя на службе.

А всё почему? Потому что он, видите ли, ей не нравился. Однако он вполне ей нравился, когда держал в своих объятиях. Когда целовал, и она целовала его в ответ, и наслаждалась их поцелуями не меньше его.

Энтони же она нравилась. Даже слишком. Он желал Дафну, как не желал до этого ни одну другую женщину. И это чувство было тем более неожиданно и удивительно, ведь поначалу он относился к своему реставратору совсем иначе. Неверно относился и неверно думал. Сейчас же, стоило ему чуть отвлечься, как мысли о ней наводняли его разум. Будь проклята честь! Почему он не соблазнил её, когда ему выпала такая возможность? Тогда бы, по крайней мере, он избавился от фантазий и сей одержимости, которые не давали ему работать.

Энтони уставился на фреску на рабочем столе. Задержал взгляд на вазе с виноградом, выцветший цвет которого был скорее лавандовым, чем фиолетовым. И с яростью стукнул кулаком по столу.

– Дьявол его побери!

– Ты звал меня? – раздался от двери манерно-медлительный мужской голос.

Не было нужды оборачиваться, чтобы узнать гостя.

– Дилан Мур, – глубоко вдохнув, сказал Энтони. Радуясь поводу отвлечься от беспокойных мыслей, он перевел взгляд с фрески на человека в дверях.

– И это ты называешь музеем, Тремор? – оглядываясь, спросил Дилан. – Больше похоже на мавзолей. Все эти каменные стены и статуи. Боже, здесь и саркофаг есть!

– Смотрю, ты никак не дойдешь до брадобрея, – выпрямляясь, заметил Энтони. – И сколь долго будет продолжаться этот твой последний бунт против высшего света?

Его друг ухмыльнулся:

– Пока ещё не решил. Мой камердинер каждый день устраивает представление по этому поводу. Боюсь, как бы однажды ночью он не опоил меня и не остриг бесчувственным. Однако я всё ещё полон решимости вернуть моду на длинные мужские волосы. Черт побери, Тремор, лондонским франтам нужен кто-то, кто бы держал их в узде.

Дилан не был франтом. Впервые встречаясь с самым знаменитым композитором Англии, большинство людей могли выдавить лишь невнятное «как поживаете?», поскольку внешний вид Дилана Мура поражал даже самых искушённых. Впрочем, в том задумка и заключалась.

Мур был почти так же высок, как Энтони. Его густые черные волосы волнами спускались на плечи и всегда находились в беспорядке, словно он только-только встал с постели. Глаза его были темны настолько, что радужка почти сливалась со зрачком, за что леди Джерси однажды назвала композитора Мефистофелем своего века. Это сравнение отлично ему подходило. Всегда иронично изогнутые брови, насмешливо кривившийся рот, очарование и удача – всё это объединяло его с тем падшим ангелом, в честь которого леди Джерси дала ему прозвище.

Муру льстило сие сравнение, и он подчеркивал свой мефистофелевский образ, всегда, независимо от случая, одеваясь только в чёрное. В этом скрывалась некая претенциозность, которая бесконечно его забавляла. Его длинный черный плащ с золотой подкладкой был знаком каждому в свете. Впрочем, как и его поведение, которое год за годом становилось всё скандальнее. Дилан вёл себя экстравагантно, слыл человеком с сомнительной репутацией и был желанным гостем на каждом модном рауте. Он также сочинил одни из самых прекрасных музыкальных произведений, что когда-либо слышал Энтони. Они дружили со времен Кембриджа.

– Так что же заставило тебя воззвать к дьяволу, Тремор? Наверняка работа, поскольку это, пожалуй, единственное, чем ты занимаешься. – Дилан, неспособный долго стоять на месте, начал бродить по комнате, рассматривая экспонаты. – А может, мысль надеть герцогские изумруды на шейку некой юной прелестницы заставляет тебя сквернословить?

– Может ли хоть что-то в моей жизни остаться в секрете? – преувеличенно вздыхая, спросил Энтони. – И насколько далеко зашли досужие сплетни?

– Наисвежайший список вероятных герцогинь был напечатан в одной светской газете неделю назад. А чего ты ожидал, дражайший друг? Что принесешь свои изумруды на Бонд-стрит, и никто не заметит?

– Глупо было надеяться на это, знаю.

– Очень глупо, – подтвердил Дилан и, рассматривая, остановился перед двумя высокими мраморными статуями. Наконец он вздёрнул бровь: – Ладно, давай на чистоту, приятель. Кто сия прекрасная леди?

– Леди Сара Монфорт.

Мур неверяще вскрикнул, театрально закатил глаза и, обойдя статуи, остановился у стола с бронзовым и железным оружием.

– Ты шутишь, Тремор. Скажи мне правду.

– Я совершенно серьёзен. Она пробудет в Париже до Сретения, и я ещё не сделал предложения, потому прошу тебя сохранить всё в тайне.

– Я слишком ошеломлен, чтобы поведать об этом кому-нибудь ещё. Такого я мог ожидать от кого угодно, но только не от тебя! Зачем связывать себя с пустышкой?

– Это весьма достойный союз.

– Без сомнения. Её имя стоит первым в том газетном списке. – Дилан взял в руки бронзовый нож, повертел и положил обратно на стол. – Зная, что ты разделяешь моё отвращение к женитьбе, могу лишь предположить, что ты идёшь на это наследника только ради?

Энтони начал потихоньку закипать. Он не желал вмешательства друзей в свои дела.

– К чему этот разговор?

Дилан поднял голову и встретил его взгляд.

– Тебе придётся лечь с ней в постель. – Он, казалось, был потрясён до глубины души. – Леди Сара – одна из тех внешне прекрасных женщин, в которых нет ни капли страсти.

– Слова истинного гедониста. Я собираюсь жениться по расчету.

Смех Дилана эхом отозвался в круглом куполе зала.

– Боже, Тремор, хотел бы я походить на тебя. У тебя всё подчинено порядку и логике и происходит только так, как ты того пожелаешь. Полагаю, ты уже уведомил Господа Бога, что тебе требуется по крайней мере три сына, дабы быть уверенным, что род Треморов не прервётся?

Энтони не впервой было сталкиваться с язвительной натурой Дилана, и потому слова старинного приятеля не вывели его из себя.

– Рад снова видеть тебя, мой друг.

– И я тебя тоже, признаюсь. Когда ты в городе, нам с тобой всегда удаётся отлично развлечься. Чем займёмся на этот раз? Можно отправиться в Севен-Дайлз и покурить опиум. Я побывал там пару дней назад. Просто превосходно! Полученного вдохновения мне должно хватить на пять новых концертов.

Энтони и прежде догадывался, что Дилан курит опиум в Севен-Дайлз. В этом районе Лондона можно было испытать то ощущение опасности, которого так жаждал друг. Его всегда манили подобные места.

– Или можно прогуляться по борделям, ведь с прошлой нашей встречи, Тремор, тебе не хватило безрассудства, чтобы влюбиться в актрису или сбежать с дочерью трубочиста. К тому же ты собираешься жениться на женщине столь же сексуальной, как и это создание, – он махнул рукой в сторону мраморной статуи позади себя. – Ну так что, отправимся по шлюхам?

На мгновение Энтони чуть не поддался соблазну. Может быть, именно интерлюдия с лондонской куртизанкой поможет ему избавиться от того яростного чувственного голода, что бушевал в теле. В конце концов, если ему просто нужна женщина, то проститутка решит его проблему менее чем за полчаса.

– Заманчивая идея, Мур, – признался Энтони другу, – но я не могу. У меня есть обязательства.

– Не будь таким занудой. Я пытаюсь работать над новой оперой, и у меня по меньшей неделю не было женщины.

Рука Энтони коснулась края фрески, лежащей на столе, и он наклонился, чтобы поближе рассмотреть вазу с фруктами. Закрыл глаза и уловил легкий аромат гардении. Но ведь это всего лишь игра его воображения, не правда ли?

– Так долго? – спросил он, выпрямляясь.

– Какие ещё обязательства у тебя могут быть? Монфорт с семьей сейчас, кажется, в своей резиденции в Хертфордшире, не в Лондоне. – Раздумывая, Дилан помолчал, затем улыбнулся: – Ах да! Прелестная Маргерит, полагаю?

Слова Дилана стали своего рода потрясением для Энтони, ведь он вдруг понял, что вот уже восемь месяцев не навещал любовницу. Боже, он даже не вспоминал о ней!

– Это не встреча с Маргерит, – ответил он, думая, что стоило бы посетить её – может, это приведёт в порядок его расстроенные мысли. Однако не сегодня. – Я ужинаю с членами Общества антиквариев. Надо обсудить музейные дела. Не желаешь присоединиться? Уверен, они никогда не встречали такого, как ты. Я позволю тебе остаться на ужин, если пообещаешь не читать похабных стишков за столом и не делать ничего столь же вызывающего.