Но всё же она сделала запрос в зеркало базы данных профсоюза насчёт военных комиссаров и изменений в регулировании Лаконией транспортных узлов. На корабле вроде «Камы» подобные вещи мог просматривать и, возможно, уже запрашивал кто угодно другой. Наоми отличалась от них только взглядом на получаемую информацию.

Она ошибалась, решив, что военный комиссар, направленный в систему Сол, означал что-то особенное относительно этой системы. Они все тут ошибались. Ещё одного отправили на Оберон, и это меняло масштаб. Теперь, когда Наоми знала, что нужно высматривать закономерности, она их увидела. Как грузовики перенаправляли на Медину транзитом или их задерживали. Проверки жизнеобеспечения на кораблях, которые шли с загрузкой, приближенной к максимальной.

Это ещё нельзя считать подтверждением. Не точно. Но если в колониальные миры негласно направляется волна бюрократов Лаконии, то есть, без фанфар и предупреждений на местах создаётся инфраструктура нового уровня — это выглядит именно так.

Один военный комиссар, направленный на Землю, это возможность. Два, размещённые на постах в системе Сол и на Обероне — угроза. Соглядатаи, которых новый лаконийский мандаринат негласно помещает в транспортные узлы — это эскалация. Если Лакония будет действовать в том же духе и поставит своих офицеров на самих кораблях — это значит, игре в напёрстки конец.

Наоми пролистала данные, выискивая места, где, возможно, ошиблась. Где её интерпретация могла оказаться неверной или к тем же данным подходила другая трактовка. Она цеплялась за надежду, как пациент хватает за руку доктора и слушает его вердикт — вдруг он ещё не на последнем издыхании?

Эмма приняла соединение почти сразу же после запроса.

— Мне нужно послать сообщение, — сказала Наоми.

— Куда? — спросила Эмма сквозь шум других голосов.

— Наверх. Хочешь, чтобы я назвала имя?

Помолчав минуту, Эмма ответила:

— Найдешь дорогу к командной палубе?

— Встретимся там, — ответила Наоми и разорвала соединение.

Когда мысли заняты чем-то другим, она проворнее перемещалась по кораблю. Как будто тело, избавившись от контроля сознания над ритмами корабля, само попадало в них. Пока перед ней мелькали палубы, Наоми продумывала сообщение — как говорить, чтобы сделать ситуацию прозрачной для Сабы, но непонятной для всех, кто мог перехватить луч здесь или на ретрансляторах, преодолевавших помехи врат.

Эмму она услышала, не доходя до командной палубы. Голос звучал визгливо и резко, как пила. Наоми втащилась на палубу и потянулась к поручню, чтобы остановиться. Эмма повисла в воздухе рядом со станцией связи, руки сложены, челюсть выдвинута вперёд. Её собеседник, человек с бородой цвета соли с перцем, длиннее, чем коротко остриженные волосы, отвёл взгляд от Эммы довольно надолго, чтобы увидеть Наоми, потом с отвращением опять обернулся к Эмме. Мундир идентифицировал его как капитана Бирнхема. Инженер связи, оказавшийся между ними, напоминал мышку в кошачьей драке.

— До сих пор, ответ был «нет». А теперь, когда вот эта, — Бирнхем ткнул подбородком в сторону Наоми, — шляется по моей палубе, ответ «пошли вон отсюда».

— Это же ничего не значит, — сказала Эмма. — Пять минут узконаправленной связи с Мединой. Никто и мигнуть не успеет. Обычное дело.

— Ну, это уж слишком, — он обернулся и теперь смотрел на Наоми. — Можете ничего мне не говорить. Я знаю, кто вы такая, и знаю, что из себя представляете, и оказал вам это нежданное гостеприимство исключительно из чёртовой стариковской добросердечности.

— Вам, как и ей, есть что скрывать, — сказала Эмма. — Все знают про запечатанные каюты.

Связист вжался в гель своего кресла, как будто хотел в нём раствориться. Наоми рассматривала капитана «Бхикаджи Камы» со всем спокойствием и достоинством, на какие была способна.

— Я очень ценю тот огромный риск, которому моё присутствие подвергло вас и ваших людей. Я не пошла бы на это, если бы был лучший путь, но его нет. Если бы всё шло так, как я рассчитывала, вы никогда не узнали бы о моем присутствии здесь. Но случилось иначе. Теперь мне требуются пять минут вашей узконаправленной связи.

Бирнхем протестующе поднял руку ладонью вперёд.

— Мэм, сам я не партизан, но знаю, что в моём экипаже много таких. Я из тех, кто соображает, когда лучше помалкивать и заниматься своими делами. Я не сдам вас военному комиссару, но не принимайте это за преданность вашему делу. Я стараюсь не подставлять свою шею и, глядя на вас, убеждаюсь всё больше и больше, что запереть вас в каюте и заварить дверь было бы проще, чем тот путь, который я выбрал.

— Это важно, — сказала Наоми.

— Это мой корабль. И я сказал «нет», — его взгляд был жёстким, но в глазах страха столько же, сколько и гнева. Наоми подождала минутку, прислушиваясь к тому, что ей подскажет чутьё. Напирать или отступить. Эмма вздохнула, а капитанская борода дёрнулась над крепче сжавшейся челюстью.

— Понимаю, — сказала Наоми. На долю секунды она встретилась взглядом с Эммой, а потом они обе двинулись к переборке. Эмма злилась молча, пока они не свернули к шахте лифта.

— Жаль, что так вышло, — заговорила она. — Сволочь он.

— Я без спроса влезла к нему на корабль и подвергла его риску попасть к лаконийцам на допрос, — сказала Наоми. — Ожидать, что в придачу к этому он станет исполнять мои приказания, это и правда слишком. Я найду другой способ.

— Я могу помочь распаковать пару тех коммуникационных торпед, — извиняющимся тоном ответила Эмма.

— Я бы лучше поискала другую возможность воспользоваться связью. Время может быть важно. Но тебе следует быть осторожнее, Эмма.

— Он не уступит, — сказала Эмма. — Я с этим человеком летаю достаточно давно, чтобы понимать — он на пределе. Я его насквозь вижу. В покер вчистую бы обыграла.

— Я не это имела в виду, — возразила Наоми. — Ты сказала про пять минут разговора с Мединой.

— Ведь они всё равно узнают, куда ушло сообщение, — сказала Эмма. — Как иначе.

— Я не знала, находится ли Саба на Медине, а сейчас знаю. Теперь, если меня поймают, это его выдаст.

Эмма прижала руку к губам.

— Прости. Я решила, что... Мне так жаль.

— Мы ему сообщим. Я уверена, у него есть куда перебраться, если понадобится.

Эмма кивнула, потом тихо выругалась себе под нос. Несмотря на мысли о том, как найти другие способы связи, у Наоми нашлась минутка посочувствовать ей.

Ручной терминал Эммы звякнул одновременно с терминалом Наоми. Ещё один — где-то в конце коридора. Общекорабельное предупреждение. Или что-то похуже. Наоми открыла сообщение, коснувшись экрана.

«Всем кораблям Профсоюза: Высокий приоритет. Весь трафик через врата приостанавливается по приказу Лаконийского военного командования. Всем кораблям запрещён проход сквозь врата до особого уведомления. Все транзиты прекращаются. Всем кораблям на подходе — немедленно освободить полосу до восьми АЕ.»

Эмма быстро пробежалась по блокам данных, переходя от одного окна к другому, и так углубилась в свой терминал, что не заметила, как начала дрейфовать. Наоми поймала её за локоть и притянула к стене.

— Что случилось?

— Не знаю, — покачала головой Эмма. — Что-то серьёзное.