Глава восемнадцатая

Наоми не впервые оказывалась новичком в сработавшемся экипаже. Это всегда непростой период, даже в самых благоприятных обстоятельствах. Всякому, кто включается в сеть уже сложившихся на корабле отношений, вражды и личных симпатий, нужно время, чтобы найти или завоевать своё место. Время одиночества среди толпы.

В этом смысле её появление на «Бхикаджи Каме» не отличалось от других случаев. А в том, что Наоми оказалась там на полпути и без остановки на станции или передачи с другого корабля — даже несколько более странно. Поскольку её прятали от Лаконии, маленький мирок экипажа разъедала тайна. Несмотря на то, что командный состав предпочёл не замечать её существования, все знали, что она здесь.

Её присутствие было в равной мере затруднением для Транспортного профсоюза, угрозой для экипажа и самым интересным происшествием за долгие недели транзита. Пробираясь по коридорам или получая еду в столовой, Наоми чувствовала внимание, которое проявлялось в том, что люди избегали встречаться с ней взглядом и прекращались все разговоры.

Когда они дойдут до Оберона, Наоми придётся на некоторое время исчезнуть и надеяться, что её таинственное появление превратится в слух или вымысел. «В прошлом году я работал на корабле, и после обыска в экипаже вдруг появилась Наоми Нагата. Она оставалась с нами до конца рейса». Слишком нелепо, чтобы кто-нибудь поверил. Иначе могут возникнуть проблемы.

В любом случае, ей придётся связаться с Сабой и выяснить, какие для неё есть варианты. Преимущество подполья в том, что никакой единичный провал не разрушил бы всего. Неудобство — в том, что ей никак не увидеть общей картины. Даже как один из ведущих стратегов Сабы, Наоми знала лишь то, что он считал нужным открыть. И возможно, даже вполне вероятно, что он сам предпочитал оставаться в неведении о некоторых операциях.

В большой столовой поместилось бы разом пятьдесят человек, однако Наоми старалась приходить в неурочное время, когда все три смены находятся в середине цикла работы или сна. Столы были прикручены к полу, но в невесомости их всё равно никто не использовал. Пищевые распределители, старенькие автоматы серого цвета, сцеживали питательную суспензию с восемью разными вкусами прямо в повторно перерабатываемые груши.

Даже самый дрянной рудовоз с Пояса выглядел презентабельнее. На стенах кто-то нарисовал яркие цветы — жёлтые, розовые и бледно-голубые маргаритки, — чтобы сделать это место уютнее. Как ни странно, отчасти это сработало. Зацепившись ногой за поручень на стене, Наоми ела жёлтую размазню со вкусом карри. Но потом пила кофе, который оказался в тысячу раз лучше.

На дальней стороне комнаты группой парили три техника жизнеобеспечения, обсуждая проблему с системой очистки воды. Искушение влезть в разговор было сильным, но Наоми сдержалась. Слушать нормальный человеческий разговор, не имея возможности поучаствовать — всё равно как умирая с голода чуять запах еды, которую нельзя сунуть в рот. Она даже не понимала, как сильно истосковалась по людям, пока опять не оказалась среди них. Поэтому вид вплывающей в столовую Эммы стал для Наоми истинным облегчением.

За время изгнания из убежища Наоми узнала, что фамилия Эммы была Панкара, потом она взяла фамилию Зомороди, общую с четырьмя партнёрами. У неё были братья и сёстры на Европе в системе Сол и на Сарасвати — одной из трёх обитаемых планет системы Тридеви. Прежде чем присоединиться к Транспортному профсоюзу, она работала в частной службе безопасности. И у неё имелся кальян, приспособленный для функционирования в любом состоянии между пятью G и невесомостью. Кроме того, Эмма охотно беседовала с Наоми, что делало её общество ценнее золота. Сейчас она остановилась у автомата, взяла себе грушу чего-то и, подлетев к Наоми, остановилась с ней рядом и в той же ориентации.

— Всё в порядке? — спросила Наоми.

Эмма покачала открытой ладонью, жест мог значить и «да», и «нет».

— Капитан Бирнхем не разговаривает со мной, а Чак не унимается.

— У тебя проблемы из-за меня, — сказала Наоми.

— Мои проблемы из-за меня самой, — Эмма сняла крышку с груши с едой. — Ты появилась, как раз, когда всё на меня навалилось.

— Понятно, — сказала Наоми. Удивительно, как хорошо разговаривать с кем-то лично, без световой задержки. Даже когда разговор ни о чём. Может, в этом случае даже особенно хорошо. — Чак, похоже, неплохой человек. Он состоит в подполье?

Эмма фыркнула.

— Он для этого не годится. Суетится чересчур много. Сейчас не впал в эйфорию лишь потому, что понимает — никто не жаждет общаться с тем военным комиссаром на пересадочной станции. У половины народа на корабле есть что-нибудь, что они предпочли бы не демонстрировать слишком явно, другой половине приходится с ними работать.

— Выглядит ненадёжно.

— Это да, — согласилась Эмма. — Но работаем с тем, что есть. Кроме того, за это мы и воюем, разве не так?

— О чем это ты? — спросила Наоми.

Эмма не спеша отхлебнула из своей груши, глотнула и пожала плечами.

— На первом корабле, где я служила после того, как покинула «Пинкуотер», помощник капитана влюбилась в одного из механиков. Оба были совсем младенцы. Гормонов больше, чем крови. В компании были запреты на близкие отношения, но что тут поделаешь? И этот помощник старалась бывать там, где механик. Начала использовать корабельные системы для наблюдения, на смене он или нет. Механику это не нравилось. Дошло до того, что они устроили громкий скандал посреди медотсека. Помощник рыдала. Два дня не выходила потом из каюты. Хотя была неплохим работником. Механик тоже знал своё дело. Однако обоих уволили. Ну, правила, ты понимаешь.

— Значит, вот как ты видишь подполье, — Наоми искренне улыбнулась. — Добиться свободы романтических похождений на кораблях профсоюза?

— Легко устанавливать правила, — ответила Эмма. — Легко построить систему с идеальной логикой и порядком. Всё, что нужно, только исключить сострадание, так? А когда человек попадает в эту систему, и она его перемалывает и уничтожает — он сам виноват. А не правила. Всё, что мы можем сделать сто́ящего, это только с людьми. Несовершенными, глупыми, лживыми, нарушающими все правила. Лаконийцы совершают ту же ошибку, что и всегда. Наши правила хороши, и они бы отлично работали, но с другим биологическим видом.

— Ты говоришь как один мой знакомый, — сказала Наоми.

— Я умру ради этого, — продолжала Эмма. — Я умру ради того, чтобы люди могли ошибаться и всё-таки получать прощение. Разве ты здесь не ради этого?

Наоми смотрела на собеседницу. Гневно сжатые челюсти, в голосе боль. Она подумала, уж не Эмма ли была тем старшим помощником. Впрочем, это неважно.

— У всех нас свои причины быть здесь, — сказала Наоми. — Не так важно какие, главное, что мы на это пошли.

— Точно, — сказала Эмма.

Наоми рассмеялась, смех звучал горько и резко.

— Я уже слишком много времени провела с людьми, которые готовы убить, если не подчиняешься правилам. Я всю жизнь стараюсь по полной.

— Пусть всем нам хватит сил, — ответила Эмма.

В столовую вплыл плосколицый тип в командирской форме, бросил на них взгляд и тут же пригляделся внимательнее. Техники жизнеобеспечения посмотрели на него, потом на Наоми, а после побросали пустые груши в утилизатор и удалились. Офицер подошёл к распределителю, взял какой-то напиток — кофе, чай или матэ — и удалился, не оглядываясь. От его недоброжелательности так и веяло холодом.

— У тебя есть всё, что нужно? — спросила Эмма, как будто плосколицего здесь и не было.

Сам вопрос был важнее, чем просто слова.

— Всё нормально, — сказала Наоми. — Но когда придём в порт...

— Мы тебя безопасно высадим, — перебила Эмми. — После этого...

— Знаю, — сказала Наоми. После этого она так и останется преступницей. Останется в бегах. Мышкой, ищущей безопасную норку. Вот что будет.

— Может, у Сабы есть что-нибудь для меня.

— Буду за тебя молиться. А пока, если тебе нужно что-нибудь, всё же лучше ко мне, чем к Чаку, — сказала Эмма, потянула из груши остатки пасты, промокнула губы и направилась к двери. Наоми повисела в столовой одна ещё несколько минут. Забирая грушу с чаем к себе в каюту, она чувствовала себя виноватой, но совсем чуть-чуть.

«Бхикаджи Кама» — огромный корабль. Три четверти километра в длину, и настолько широкий, что на схемах казался коротким. Его построили несколько десятилетий назад для перевозки большого количества людей и припасов к одному из внешних миров, чтобы прибывшая колония сразу стала самодостаточной. Дома, утилизаторы, почва, реакторы и топливо.

Всё, необходимое человечеству для создания точки опоры во враждебной чужой экосфере — за исключением красоты и понимания, как среди всего этого жить. Коридоры корабля были однообразно-зелёными, с поручнями для рук и ног, нечищеными по меньшей мере пару недель. Корабль тщательно экономил воду — для отопления вместо каналов-испарителей использовались пассивные радиаторы, отчего воздух был горячее, чем предпочла бы Наоми.

Каюта у неё была крошечная. Не просто меньше, чем прежний контейнер — меньше, чем какая-нибудь кладовка на «Роси». Кресло дешёвое, с пованивающим гелем, и в нём нельзя было даже расправить руки. На Поясе такой тип дизайна назывался albuepartir из-за того, что во сне руки плавали и неожиданное ускорение могло их сломать.

Кто-то из предыдущих жильцов изобразил на антиосколочном покрытии сцену сложной и яростной перестрелки меж двумя группами условных фигурок, одни с цветными кругами вместо голов, другие с бесцветными. Наоми пристегнулась к креслу, вошла в систему с поддельным идентификатором, который дал Чак, и погрузилась в работу.

Забавно, что с нынешним доступом она могла получить больше информации, чем по своим прежним пассивным каналам. Она пыталась быть с этим поаккуратнее и не злоупотреблять доступом, чтобы не создавать больше красных флажков, чем уже есть.