— Вы похитили баку. Отдайте его и Вестника немедленно, — сказал Кавано.

Кваскви ткнул меня локтем в ребра.

— Похитили? — мой голос оборвался посреди слова. — Папа решил показать мне Хераи-мура.

Юкико подплыла к Мурасэ, пронзила его холодным взглядом. Он кашлянул и чуть отклонился.

— Хераи-сан в дальней комнате, — Юкико кивнула Кавано и поплыла по коридору к указанной комнате.

Кавано махнул рукой на всю комнату.

— Восьмерное зеркало хочет войны, — сказал он. — Черная Жемчужина в опасности. Вы использовали Хераи Акихито-сана.

— Это была я, — вырвались слова. — Папа рассказал о Черной Жемчужине, и мне стало любопытно. Я не хотела никого расстраивать.

Тоджо скрестил руки.

— Еще больше лжи.

Кавано поднял руку, заглушая его.

— Ты пыталась съесть ее сон?

— Я не знаю, что именно произошло. Сны Черной Жемчужины были очень сильными. Я… немного застряла. И Кен пришел и вытащил меня.

— И в благодарность получил переломы ног, — добавил Кваскви.

— Вестник травмирован? — Тоджо звучал уж слишком раздраженно от возможного неудобства, но не встревожено. Он мне не нравился.

— Мидори им занимается. Он тоже в дальней комнате.

Один из стражей напрягся. Другой с тревогой посмотрел на Бена и Мурасэ, которые успели оказаться по сторонам от Кваскви и меня. Пятеро против четверых, и стражи переживали, что появится раненый Кен?

Кавано смотрел на нас по очереди, с неодобрением на Бена и Мурасэ, но без эмоций на меня. Он уставился на Кваскви.

— Твоя выгода в этом неясна, Сиваш Тийе. Ты будешь мешать праву Совета забрать Хераи Акихито?

Мне стоило злиться или радоваться, что он не посчитал меня важной?

Кваскви сплюнул стебелек. Он как-то упал на блестящую кожаную туфлю Тоджо.

— Зачем мне портить наши выгодные отношения? — от ленивого саркастичного тона мышцы на щеке Тоджо дергалась. — Но, может, кому-то из вас стоит спросить об этом у нее, — он махнул большим пальцем в мою сторону.

— Н-не знаю, закончилась ли экскурсия папы, — пролепетала я. Я очень не хотела идти куда-то с черными костюмами или Тоджо. Мы не смогли обмануть их выдуманной историей, но Тоджо и Кавано подыгрывали из дипломатических соображений.

— Хераи могут оставаться тут, сколько пожелают, — сказал Мурасэ, убирая руки за спину. — Наше соглашение в силе. Восьмерное зеркало будет приглядывать за Черной Жемчужиной, не бросая вызов решению Совета оставить ее в Хераи-мура.

Это так он называл бред с освобождением Жемчужины, который заливал мне?

Тоджо прекрасно понимал хитрость Мурасэ. Как для низкого мужчины, он умудрялся забрать весь воздух из комнаты, пока стоял там, скрестив руки, с красным лицом.

— Как долго это будет позволяться? — сказал он тихим голосом, но его слышали все.

Кавано не слушал его.

— Наше соглашение не изменилось, но оно не включает баку или Вестника. Мы заберем их в Токио.

Мурасэ медленно покачал головой.

— Будет грубо увозить отсюда Хераи-сана и его дочь.

— Мы не торгуемся. Вестник наш, и мы требуем баку как жест доброй воли.

— Странно, что вы игнорируете в нас то качество, которое так цените в Вестнике, — сказала Бен. Она поправила одежду, но недовольство бурлило в ней, ощущаясь жаром, как от двигателя.

Улыбка Кваскви стала шире, он отклонился на стуле, веселясь от словесной перепалки. Конечно, он понимал всю историю их политических разногласий. Я — нет.

Черные костюмы ерзали, Тоджо нахмурился сильнее.

«Я — Вестник. Я приношу Смерть», — боль Кена, когда он говорил о том, на что способен, в Портлэнде, как он забирал жизни Иных, была настоящей. Но Бен намекала, что все хафу могли убивать. Это придавало Зеркалу новую грань силы.

— Кои тоже поняла, — Кваскви неспешно опустился на стул напротив Кавано и отклонился. — Остальные явно еще не додумались.

Конечно, Кваскви не унимался. Иллюзия Тоджо была лишь уловкой. Она причиняла боль, да, но заставлять людей думать, что они горят, нельзя было сравнить с реальностью ударом ножом в грудь. Хафу были опасными.

— Я хочу остаться тут, — сказала я. — И папа вряд ли отправится с вами.

— Он должен! — сказал Тоджо.

— Мы официально попросим его присутствия, — сказал Кавано. Он кивнул на входную дверь, и черные костюмы вышли, выглядя радостно. — Жест доброй воли.

Мурасэ поклонился.

Кавано выпрямился, явно ожидая, что мы отведем его к папе.

Кваскви не мог сдержать веселья.

— О, давайте все пойдем к Хераи-сану, — он встал и зашагал по коридору, посвистывая.

В дальней комнате было душно, ее переполнили эгоизм и самоуверенность мужчин, собравшихся у низкого столика, где папа сидел со своим чаем. Нетронутый напиток стоял перед ним, источая пар. Юкико сидела рядом с ним без движения, чуть прикрыв глаза, ладонь лежала на плече папы. Кен, Пон-сума и Мидори напряженно собрались на другой стороне комнаты.

Кен попытался сесть, его поддерживал Пон-сума. Внезапная тревога на лице Кваскви выглядела забавно, он поспешил туда. Он подпер Кена с другой стороны, касаясь при этом руки и ладони Пон-сумы. Белый волк с Севера недовольно фыркнул и уставился на Тоджо. Ему явно не нравился Тоджо.

Не ему одному.

Я опустилась рядом с папой.

— Пап? — его шея была напряженной, но он повернул ко мне голову.

— Все хорошо, Кои-чан. Холод Юкико-самы делает сны вялыми и тусклыми.

Мурасэ, Бен, Кавано и Мидори присоединились к нам за столом, разложив подушки. Тоджо остался стоять за Кавано, руки остались скрещенными, он напоминал злое божество.

— Хераи-сан, — сказал Кавано. — Вы видели Черную Жемчужину.

Козел. Я говорила ему, что это была я. Но мне не доверяли.

— Нет, — папа зевнул. — Я хочу оставаться подальше. Потому я покинул Японию.

— Тогда пора вернуться в Токио. Я знаю, как вам плохо возле Черной Жемчужины.

— Еще рано, — папа склонился над столом и сжал голову руками. — Слушайте Мурасэ-сана. Пора выпустить Черную Жемчужину.

Тоджо издал недовольный звук.

— Ничего не изменилось. Нас становится все меньше. Только те, кто живет у Черной Жемчужины в регионе Канто, могут завести чистокровных детей.

— У Восьмерного зеркала есть дети во всех префектурах, — сказала Мидори.

Тоджо недовольно цокнул языком.

— То, что хафу плодятся как кролики, Иных не спасет.

— Я был в Нагасаки, — сказал Кавано давящим тоном. Все посмотрели на него, даже Пон-сума и Кен в другой стороне комнаты. И Кваскви удивительно посерьезнел. Его слова приковали общее внимание. — Никто не верил тому, что американцы сделали с Хиросимой, детали распространялись медленно. Истории, что там только дым и обломки, были безумием, — он посмотрел на Мурасэ. — Я выжил, потому что был на берегу Урагими, когда прозвучала сирена. Нас бомбили и раньше, так что погружение в воду было инстинктивным.

Никто не двигался. Мне было неловко. Папа привязал меня к Японии, но я была американкой. И я всегда ощущала трепет в желудке от историй об ужасах Второй мировой войны, на чьей стороне бы ни был злодей. Но Кавано не закончил.

— Я всплыл у моста. Там были мертвые люди с почерневшей кожей. Мы вышли из города, и к нам подходили, просили воды. У них кровоточили лица и рты, стекло торчало из их тел.

— Ни хафу, ни Иных не родилось в районе Хиросимы и Нагасаки, — тихо сказал Мурасэ. Он с шумом вдохнул, на его плечах был вес мира. — И Фукусима начинает становиться такой после того, как цунами повредило атомную станцию.

— Черная Жемчужина просыпается, — сонно сказал папа. Его веки опускались, но взгляд еще не затуманился. С нашего прибытия в Хераи-мура он все время был в адекватном состоянии.

— Мы слишком долго были без баку, — сказал Тоджо. — Мы не можем удержать Черную Жемчужину, если баку не успокоит ее беспокойные сны.

— У Северной Кореи есть ядерное оружие, но они не хотят злить Китай. Китай не может рисковать, что Северная Корея уничтожит Черную Жемчужину. Если ее не будет тут как страховки, — Кавано развел руки и пожал плечами в американском стиле, — у Совета не будет власти над тихоокеанским бассейном, как и над страной.

— Это было бы так ужасно? — сказал Бен.

— Тихо, — Мидори взмахнула рукой.

— Вы нужны нам, Хераи-сан, — сказал Кавано. — Нам нужно, чтобы вы вернулись на свое место, сюда, к своему виду. С вами возле Черной Жемчужины мы сможем исцелить Фукусиму, пока не родилось мертвыми еще больше детей.

— Мой вид? — папа побледнел, пот блестел на лбу. Юкико убрала руку, изящно опустила ее на свои колени. Она была величавой, не переживала из-за тревог Кавано. Она словно сошла с экрана исторического сериала, который смотрел папа.

Рука папы дрожала, грозя пролить чай.

— Тоджо Хидеки, Ямада Отозо, Ишии Широ-сенсей с его экспериментами на войне. Вы отправили всех баку и тэнгу в Маньчжурию и Филиппины, использовали нас. Захватили землю и власть. Ради спокойствия и процветания Японии. А теперь у вас осталась только Черная Жемчужина. Больше не можете удерживать ее силой Юкико-самы. Что сделаете, Кавано-сама? Юкико-сама, вы и я — только у нас в Японии осталась сила, которая не только иллюзия.

— Хм, это не совсем так, — вялым голосом сказал Кен. Мы все вздрогнули и посмотрели на него между Кваскви и разъяренным Пон-сумой. — Теперь у нас есть и Кои-чан.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Кавано, Тоджо и парни в черных костюмах ушли на поиски отеля миншуку на ночь после до смешного официальной речи Иных с обещаниями не лезть к Черной Жемчужине. Тоджо даже вытащил нож и предлагал клятву на крови. Хоть он не нуждался в этом, чтобы отогнать меня от Черной Жемчужины.

Юкико и папа не стали оставлять свои бесконечные чашки зеленого чая у стола. Папа уже почти отключился, но Мидори и Мурасэ, и, что важнее, Пон-сума доверяли ей достаточно, чтобы после того, как остальные ушли, они не сдерживали жаркий спор перед ней.

Мне было не по себе от роли, которую мне навязывало Зеркало. Я отодвинулась от стола туда, где Пон-сума и Кваскви бросили Кена на горе подушек. Он тихо лежал там. Я думала, что он спал, его грудь медленно поднималась, ноги казались толстыми из-за наложенных шин под одеялом. Я закрыла рукавом кардигана ладонь и прижала к его лбу, радуясь, когда не ощутила лихорадку. Глаза Кена открылись.