— Наши цели вполне могут пересечься, старый друг, — сказал Мурасэ.

Ого. Раз он перестал говорить драматично и официально, что-то приближалось. Я села прямее, стараясь в это время прислушиваться к яростному шепоту Мидори и Пон-сумы за нами.

— Я отвернулся от Совета и его не продуманных махинаций.

— Мы — не Совет.

— Тогда почему придерживаетесь тех же коварных стратегий?

Жизнь с папой хорошо научила меня распознавать злость японца под спокойным видом. Мурасэ не двигался, не моргнул за минуту. Он застыл под взглядом папы, будто статуя, сдерживая гнев.

Не я одна заметила. Мидори подошла, сняла латексные перчатки в крови Кена и коснулась сжатого кулака Мурасэ.

— Простите наше невежество, Хераи-сан. Мы сожалеем, что подвергли вашу дочь опасности.

— Мы все в опасности, — проворчал Мурасэ.

Кваскви вытащил из кармана хлеб с сыром, как волшебник с кроликом.

— Вам это явно нравится, ребята из Зеркала. Мы с Кеном были только началом, — он сорвал упаковку и опустил хлеб с сыром на стол, хитро поглядывая на меня, словно бросая вызов взять еду.

Мидори с тревогой переглядывалась с Мурасэ. Через миг она отцепила Бен от трубки. Пон-сама заклеил ее руку пластырем.

— Что? — сказала Бен.

— Совет близко, — сказал Кен. Он зевнул. Веки медленно опустились на темных хищных глазах на лице кицунэ.

— Иди, — сказала Мидори. Она сняла перчатки и толкнула Пон-саму между лопаток.

Кваскви встал, спокойно потянулся, но не мог никого обмануть. Он готовился к стычке. Я грызла оставленный хлеб с сыром. Кваскви не отреагировал. Он смотрел только на Пон-суму.

— Я не убегу, — сказал Пон-сума.

— Нельзя, чтобы Тоджо тебя тут нашел, — сказала Мидори.

— Я не боюсь каппы или снежной женщины, — сказал едко Мурасэ. — Мы за себя постоим.

«Каппа? Серьезно? Кавано был наполовину лягушкой, речным духом?».

Мидори опустилась рядом с ним.

— Мы не угадали, что они отправят только Вестника за баку, но мы клялись, что прямого столкновения не будет. Если Кавано-сан и Юкико-сан придут сюда, им придется наказать нас за вызов их власти. Или хотя бы за похищение.

— Нет, если похищения не было, — сказал Кваскви.

Хлеб застрял в моем горле. Я закашлялась, и Кваскви склонился и с силой стукнул меня по спине.

— Эй!

— Ты перебиваешь продумывание преступления.

— Пап, — он молчал, но сжимал губы, и блеск его глаз давал понять, что он не рад. — Ты им доверяешь? — я не знала, имела в виду Зеркало или Совет.

— Дайте слово, что не попросите Кои снова трогать Жемчужину, и мы соврем для вас, — тихо сказал он. — Я привез Кои сюда, чтобы показать ей свою родину.

Было сложно помнить, что это была родина папы сто лет назад.

— Точно?

— Все эти годы я скрывал от тебя Иных и то, что значит быть баку. Это было ошибкой. Я думал, что смогу защитить тебя. Оградить от своих проблем.

«И я стала затворницей, боящейся, что схожу с ума».

— Изоляция — не верный ответ для Совета или хафу, — сказал Мурасэ. — Потому Зеркало нуждается в вас, Хераи-сан.

— Потому они нужны тебе, Кои-чан, — добавил папа.

— Мы — ваш народ, — сказала Бен. — Мы вам поможем.

— Если Черная Жемчужина вас не раздавит, — сказал Кваскви.

— И ты, — тихо спросила я, глядя только на морщинистое папино лицо. — Где твой народ?

Папа посмотрел с вызовом и печалью в словах.

— Мертвы. Они все мертвы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мы с Бен, выглядящие безобиднее всех, к недовольству Бен, были отправлены в прихожую музея ожидать прибытия Совета. Мы сидели за металлическим столом, пили чай и ели бутерброды с огурцами и крем-сыром без корочки, которые быстро сделала Мидори.

Мидори заявила, что, если Совет увидит меня вместе с похитителем, они не начнут атаковать. Она и воинственный Пон-сума приглядывали на Кеном в комнатке, где папа и Мурасэ продолжали обсуждать спокойно, но с угрозой цели Зеркала, готовые помочь, если ситуация обострится. Кваскви порхал между группами, носил новости и салфетки.

— Хераи-сан прав, — Бен улыбнулась, жуя бутерброд. — Мы нужны тебе.

— Я тебя умоляю, — фыркнула я.

— Не могу представить, как жить, не зная, какой ты. Сложно даже расти как хафу и знать обе стороны.

«Глупая не знает и половины. Попробуй расти как метис и мифологическое существо».

— Вы с Кеном наполовину люди, да? Мурасэ — ваш отец?

Бен кивнула.

— Но Мидори — не наша биологическая мать. Она — вторая жена отца. Моя мама умерла давным-давно, — в ее голосе была печаль, но лишь эхо горя, которое всегда было с ней.

— О, мне жаль.

«Мурасэ и Мидори вместе? Это логично», — я представила генеалогическое древо кицунэ. Мурасэ и Мидори были наверху, а Бен и Кен — как их дети.

— Не стоит. Она прожила полную человеческую жизнь.

Человеческую жизнь. Как давно это было?

Иные жили дольше. Это означало, что Бен и Кен пережили свою мать на десятки лет?

Я подумала о видении Кена, которое он передал мне в Токио. Его мама была в кимоно, фонарей на электричестве не было. Она держала умирающего мужчину на улице с брусчаткой. Это было до Второй мировой войны. Сколько же лет было Кену? Он был опытнее в отношениях, но насколько? У него был опыт из сотен девушек?

Грудь сдавило. А Марлин? Она была человеком, по крайней мере, не росла, вздрагивая от прикосновений. Но она тоже была дочерью папы, так что была хафу. Грудь болела от мысли, что Марлин не получила гены Иных, и я переживу ее на десятки лет.

Кваскви пришел, покачивая бедрами, с тарелкой кусочков яблока, красная кожура на каждом была разделена так, что торчала как ушки кролика.

— Итак, — сказал он спокойно Бен. — Расскажи мне о Пон-суме-сане. Ты могла бы представить нас парой?

Бен опустила последний бутерброд.

— Ты хочешь закрутить с белым волком?

Кваскви улыбнулся, сверкая зубами, но впервые за нахальством было видно нотку надежды юноши.

— У него уже есть партнер?

— Ах… нет… он — волк Севера, — Бен сделала паузу, чтобы это успели обдумать. — Может, он и хафу, как остальные в Зеркале, но его люди умерли еще тогда, когда в Японии были мои монгольские предки.

— Мило, — сказал Кваскви. — Я прослеживаю гениальную связь.

Бен закрыла рот, словно только что поняла, что выдавала все о Пон-суме на тарелочке.

— Что случилось с Черной Жемчужиной? — сказал Кваскви, сменив тему. Он выдвинул металлический стул, развернул его и сел, опустив скрещенные руки на спинку. — Ты можешь ее освободить?

— Не знаю, — сказала я. — Она очень сильная, но не совсем проснулась. Она не понимает, где она. Улликеми хотя бы хотел моей помощи.

— Мурасэ-сан пообещал не просить Кои-сан трогать Черную Жемчужину, — сказала Бен. — И Совет не захочет, чтобы она была возле древней, пока они не убедятся в ее верности.

— Тебе-то что? — спросила я.

— Ты меня знаешь, — сказал Кваскви, доставая толстый стебелек травы из-под водопада черных волос над ухом. Он сунул его между зубов, напоминая деревенского парня. — Всегда ищу проблемы.

Бен встала, сжала металлический край стола.

— Они тут.

— Лучше сядь, — протянул Кваскви. — Разве мы не должны выглядеть как друзья, приехавшие посмотреть на достопримечательности?

Бен села и взяла брошенный бутерброд. Во рту пересохло, но моя чашка была пустой.

Дверь музея распахнулась с грохотом. Три тощих юноши в черных костюмах и с серыми галстуками прошли и встали, широко раздвинув ноги, в защитном треугольнике. Их лица были острыми и хищными, как у кицунэ. На миг я вспомнила Нариту и Красную рубашку. Но они не выглядели знакомо. Как только главный из черных костюмов посмотрел на меня, он коснулся рукой уха и быстро забормотал в микрофон.

Лысый монах, он же Кавано, Каппа, и Тоджо прошли в музей, Юкико парила следом как призрак снежной королевы.

— Фудживара Кенноске, — осведомился Кавано, словно там стоял Кен, а не мы, — что ты позволил Восьмерному зеркалу натворить?

Бен снова встала, но Кваскви потянул ее рукой вниз, все еще спокойно опираясь на спинку стула.

— Снова опоздали на праздник, Кавано-сан?

Тоджо не слушал Кваскви, прошел к Бен и сжал ее воротник обеими руками. Он поднял ее, скручивая воротник так, что Бен не могла дышать.

— Ты зашла слишком далеко. Ты довела Кавано-сана.

Кавано молчал и не двигался. Ждал, что Кен волшебным образом придет и объяснит? Он не переживал из-за того, как Тоджо обходился с Бен.

Бен оскалилась, как хищная кицунэ, и стражи напряглись. Она выгнулась, жилы проступили на шее. Она ударила головой по переносице Тоджо.

Тоджо отпустил ее, охнув.

Я чуть не стала за нее болеть. Тоджо был придурком.

Бен с вызовом смотрела, как Тоджо прижимает руку к носу.

— Мы не можем стоять в стороне и позволять старым дуракам решать судьбу Иных.

— Иных? — струйка крови собиралась на губе Тоджо. — Я покажу хафу, что умеет старый дурак.

Огонь вспыхнул на плечах Тоджо, выгнулся яростно пылающей аурой, словно он был древней статуей Амида Будды на троне. Он схватил Бен, и огонь перешел на ее руки. Они горели.

Бен отпрянула, покатилась по полу, стонала, а в воздухе воняло горящей плотью. Я сбросила кардиган и стала тушить им огонь.

— Хватит, — сказал Кавано.

Тоджо скривился, и огонь пропал.

Бен отодвинула мой кардиган.

— Я в порядке, хватит! — она потянула за блузку, пуговицы расстегнулись, и стало видно черный спортивный лифчик, но на груди Бен не было следов. Ее руки и шея были невредимыми.

Иллюзия? Эта иллюзия была куда сильнее, чем использовал Кен — я ощущала запах гари и жар от огня. Тоджо не был хафу. Я поняла, что иллюзии Кена с лицом были ограниченной версией того, что мог делать чистокровный кицунэ.

«Во что я ввязалась?».

Наш шум вызвал подкрепление. Мурасэ стоял на пороге, возмущенный и мрачный. Он выражал вызов, приподняв голову выше, и в нем не было ни капли страха.

— Кавано-сан, — сказал Мурасэ. Он поклонился Тоджо и Юкико. — Хотите присоединиться к Хераи Акихито в нашей экскурсии по его родине?

Тоджо недовольно фыркнул. Три черных костюма поспешили встать треугольником за ним. Хоть Тоджо был невысоким, он глядел на нас, задрав нос, словно мы были грязными детьми, пойманными с руками в банке с печеньем.