— Хераи-сан, мы оставим Эношиму-сана делать нам кофе без нашего вмешательства.

Эношима уверенно потянулся к мешку, зная, где он. Рукав его серого свитера задрался от движения, открывая запястья с замысловатой татуировкой яркого дракона и цветка сакуры. Такое я видела только в фильмах про якудза. Он насыпал зерна в кофемолку, поправил трубки, поставил воду нагреваться, ведя себя сосредоточенно, как во время чайной церемонии. Вскоре райский аромат наполнил комнату.

Бен поглядывала на телефон, приблизилась к Мурасэ с серьезным видом. Она показала экран Мурасэ на миг.

— Он близко, — тихо сказала Бен. — Может, в двадцати минутах от нас.

Кен. Мое сердце подпрыгнуло. Запах кофе и сходство Бен напомнили о нем. Темные глаза, хитро приподнятая бровь, то, как его дыхание всегда пахло кинако. Я не могла подавить волну радости от осознания, что он скоро будет тут, хоть я и собиралась сама принять решение насчет Жемчужины и Зеркала.

Мужчина разлил кофе в фарфоровые походные кружки, как-то поняв, когда они наполнятся, не видя и не касаясь кофе. Это вам не пластиковые стаканчики.

Сверху оказалась густая пенка, хоть молоко он не добавлял.

— Эношима-сан, — сказал Мурасэ. — Простите, что поторопили ваше искусство.

Он прошел к стойке и помахал на прощание, что в Японии означало «иди сюда». Я потянулась к кружке, и Эношима подвинул ее вперед — наши пальцы соприкоснулись.

Покалывание пробежало по моей спине, и вспышка теплой тьмы с запахом эспрессо дала понять, что я получила фрагмент. Забавно, но он казался слабым по сравнению с фрагментами Иных, которые я получала в последнее время. Наверное, я даже не увижу его, когда буду спать, чем бы этот фрагмент ни был. Я так переживала раньше из-за обычных прикосновений, а теперь это раздражало как комар.

Никто не заплатил, но Эношима отошел, сцепив руки за спиной в военном стиле.

— Ваша американская гостья вернет кружки и скажет, понравился ли ей мой кофе.

Бен и Пон-сума взяли свои чашки, и мы поспешили в машину.

Мы с Бен сели на заднее сидение, из моей кружки доносился самый прекрасный насыщенный аромат. Словно кто-то взял ветреные пейзажи и беспокойных аристократичных британских актеров в исторических костюмах, покрыл все это темным шоколадом и как-то превратил все это в жидкость цвета глаз Кена.

Я встряхнула себя и поднесла чашку к губам.

Это был самый вкусный кофе из всех, что я пробовала. Он был крепким и сложным, окутывал запахом как физическими объятиями. Волна спокойствия, словно мое тело выдыхало накопленный стресс, пронеслась по мне. Я вздохнула, ощущая, как слезы подступают к глазам. Все эти годы я пила латте и упускала это райское наслаждение?

Слишком? Наверное, гормоны.

Мы покинули Шотенгай и направились к музею. Мы добрались до рощицы у главного здания, но не подъехали к входу, а миновали музей и попали на узкую тропу на земле с выцветшей табличкой, которую я не смогла разобрать.

Пон-сума медленно ехал среди деревьев, машина прыгала на кочках, мы балансировали кружками, чтобы не пролить кофе. Он подъехал к примятой траве.

— Бери кофе с собой, — сказала Бен, когда он открыл дверцу.

— Будто я могу оставить позади жидкое золото, — что то были за пробирки? Почему в Портлэнде кофе не делали с пробирками и горелками?

За примятой травой была бетонная дорожка, обрамленная ухоженными клумбами с травой и анютиными глазками. Мы шли по тропе пару минут, потягивая кофе. Я впервые увидела, как Пон-сума расслабился. Мы прошли мимо пруда, глубины которого хватило бы на огромного кои, а потом попали на большую поляну, вдали виднелись сельскохозяйственные поля. Посреди поляны были два холмика, покрытые травой, обрамленные низкой белой оградой, увенчанные большими деревянными крестами.

— Гробница Иисуса, — серьезно сказал Мурасэ.

Я подавила желание издать смешок. Это было бредом. Большая деревянная табличка слева от большего холма описывала примерно ту же историю, которую мне рассказали Мурасэ и Бен — это было место упокоения Иисуса из Назарета и брата, и они провели последние годы здесь, в Аомори, как фермеры риса.

Бен перемахнула ногой в кюлотах через ограду и опустилась на колени перед крестом. На жуткий миг я подумала, что она начнет молиться, но Бен опустила голову, что-то нажала у основания креста. Большая травяная панель на вершине холма отъехала, и стало видно дыру, куда мог пролезть типичного размера худой японец. Бен подняла телефон, чтобы озарить дыру светом, и стало видно ступени, ведущие вниз.

— О, ну уж нет.

Мурасэ забрал пустую чашку из моих напряженных пальцев.

— Черная Жемчужина.

— Под могилой Иисуса? Вот так? Без стражи? Без пароля?

Пон-сума цокнул языком.

— Страж не нужен.

Он понимал, что так стало только хуже?

Бен махнула мне поторапливаться.

Я не была готова. Я согласилась встретиться с Черной Жемчужиной и, может, попытаться освободить ее, как сделала с Улликеми, но тут я поняла, что собиралась спуститься в дыру в холме в Северной Японии с теми, кто знал, где взять чудесный кофе, но похитил меня и папу.

— Что-то я сомневаюсь. Уверена, Кен вас выслушает. Может, подождем его?

Мурасэ и Бен переглянулись, Мурасэ посмотрел на Пон-суму. Тот вздохнул, повел плечами как профессиональный рестлер, и оскалился, что было далеко от улыбки.

— Вот, — он бросил кружку Мурасэ, и тот смог удержать все три, схватил меня у локтя так крепко, словно надел тонометр, и потянул за ограду.

— Прости, — Бен мило улыбнулась. Чертовы Фудживара. — Совет примчится следом за моим братом. Мы не можем позволить им остановить нас.

Другая рука Пон-сума подхватила меня под коленями, он перенес меня через забор и толкнул ногами вперед в дыру,

Ой-ой-ой. Я извивалась и пиналась, но юноша был слажен из гладких мышц и яростной воли. Он заставлял меня спускаться, шагая следом.

Кен звал его волком, но он больше напоминал барсука в норме. И мышцы пресса у него точно были из стали.

— Прости, — сказала Бен сверху. Я мрачно посмотрела на нее. Она помахала, и панель закрылась, оставив нас в темноте.

Я застыла.

— Это еще что?

Пон-сума перестал толкать меня. Я тут же села на ступеньке, сердце колотилось.

— Это не помогает мне поддерживать ваше дело.

— Уже не важно, — раздался в темноте голос Пон-сума. — Черная Жемчужина знает, что мы здесь. Она взбунтуется, если мы ничего не сделаем.

Пон-сума, видимо, вытащил телефон, потому что появился прямоугольник света, озаривший металлическую дверь на дне длинного пролета деревянных ступенек. Я на миг представила, как хватаю телефон и бегу от него вверх по лестнице, но кого я обманывала? Пон-сума был слишком сильным. И я не смогла бы заставить Бен открыть панель. Я потерла руки, ощущая зуд паники.

— Почему Мурасэ и Бен не идут?

Пон-сума тихо кашлянул.

— Кицунэ поддаются атмосфере Черной Жемчужины. Я — Хоркью Камуи, рожденный в вечных снегах и льдах великого Севера.

Ах. Мне не хватало драматичной речи Иных. Так Пон-сума был неким суперволком? И что он имел в виду под атмосферой?

Но я уже догадывалась. Я терла руки так сильно, что кожа покраснела, но покалывание бежало по телу, словно муравьи.

Пон-сума спустил меня по лестнице и потянулся мимо меня, чтобы открыть металлическую дверь с возмущенным скрипом петель.

Моим легким не хватало воздуха, сердце грозило пробить грудь, холодный пот проступил на висках. Из живота будто пытался выбраться обезумевший мышонок, терзая когтями.

— Нет, — сказала я, но Пон-сума толкнул нас в проем. Я издала сдавленный вопль и застыла, дрожа.

Темно. И холодно. Как в комнате-холодильнике. Длинные полоски тусклого зеленого света, собранные в большие клубки, заполняли пространство. Каждый вдох приносил запах старых плесневелых носков с мисо-супом. Наше дыхание вырывалось облачками.

Свет телефона Пон-сумы погас.

— Биолюминесценция, — сказал он. — Красиво

Я была рада, что покалывание тела дало ему возможность полюбоваться природой. Я не могла так отвлечься.

— Что это? — тихий влажный звук становился все громче. Зелень стала расползаться, и я поежилась. Пон-сума кашлянул в ответ. Дверь загремела, словно Пон-сума сжал ручку для смелости.

Он боялся. Суперволк боялся. Ну просто замечательно.

Мои глаза привыкали. Зеленые полоски света открыли целое — большие петли змеиного тела, толстого как ствол секвойи. Я вспомнила последнее столкновение с драконом, Улликеми. Он принял облик большого змея в мире сна, который я создала из фрагмента Кена с лесом. Но это было в реальности, здесь и сейчас, а не во сне.

— Давай. Делай это.

— Что делать?

— Скорее всего, она не замечает нас, — сказал Пон-сума.

— Скорее всего?

Тихий шорох прекратился.

— Она еще не просыпалась полностью. Она во сне. Но в полусне она может ударить по раздражителям.

— Я согласна не быть раздражителем, — я подавила свой кашель. Тут воняло. Испуганный мышонок в моем животе был уже с друзьями, и легкие болели из-за попыток дышать густым воздухом.

Я очень-очень-очень не хотела трогать большую змею. Но Пон-сума был между мной и дверью, и вся ситуация с драконом в плену была неправильной. Никто не должен быть заперт в подземной пещере.

Пора думать как баку. Я могла коснуться чудища, взять немного снов, понять, говорили ли в Зеркале правду о происходящем. Может, я поглощу достаточно сил, чтобы обойти Пон-суму и добраться до папы.

Никто не пострадает. Это не было высасыванием энергии из Дзунуквы, от чего она чуть не умерла, и Буревестник не пытался утопить меня в своем сне, чтобы управлять.

Я прошла на носочках к ближайшей петле, протянула руку. Кончики пальцев коснулись холодной влажной кожи. Я охнула, хотела отпрянуть, но мир кружился, и меня ударил с силой бури фрагмент. Я не спала, но видела сон-воспоминание Черной Жемчужины.

Давление со всех сторон. Я плыла в приятной прохладе теней. Жар солнца сверкал лучами на движущемся верхнем слое воды. Мышцы двигались, моя спина извивалась, хвост метался в стороны, отпугивая косяк рыбок, уплывших так быстро, как только могли позволить их пятнистые тела и хвосты.