Каждая стена звучала по-своему, своим набором звонких и глухих нот. Звучал пол, потолок, звучали кресла. Ухо привыкало к этим звукам и они становились отчетливо слышимы лишь тогда, когда вдруг изменялись, становились громче или выше. Это означало, что вибрация продолжает усиливаться.

Еще через шесть часов полета пришло время переходить в обычный режим. Других вариантов просто не осталось. Солнце скрылось за кормой. Впереди по курсу маячил едва видимый маленький тусклый диск Плутона.

– Может быть, нам стоило остановить раньше? – спросил Алекс.

– Останавливаться было негде. Все стационарные станции в системе уничтожены. На планетах после Марса высаживаться невозможно, они не имеют твердой поверхности.

– А спутники?

– Они совершенно неразведаны. Туда не садились ни ваши, ни наши. Ничего хорошего мы бы там не встретили. Это только кажется, что космос холоден и пуст. На самом деле, куда бы вы ни попали, там вас наверняка будет ждать кто-то или что-то. И если вы не знаете, кто это или что, и как с ним себя вести, то ваши шансы минимальны. Спутники Нептуна, в принципе, годились бы для посадки, но Нептун сейчас на противоположном краю орбиты, он от нас в два раза дальше, чем Солнце.

– Что будет дальше?

– После Плутона облако остается только Оорта, а за ним межзвездная пустота, которую мы никогда не преодолеем. Это на самом деле тридцать миллионов лет. Я мог бы попытаться отремонтировать корабль, но для этого нам нужно сесть.

– Так в чем же дело? Перед нами нормальная мертвая планета с твердой поверхностью. Мы же сумеем приплутониться?

– Дело в том, что Плутон – это последнее место, куда бы я хотел попасть, – сказал Охотник. – Я слишком хорошо знаю, кто нас там ждет.

Глава четырнадцатая: Плутон

Они протянули сколько могли и все-таки вышли из безинерционного режима. Сейчас Плутон занимал добрую треть всего пространства обзора, но он был столь темным, что почти не отличался от окружающего космического пространства. До высадки оставалось еще часов четырнадцать или пятнадцать. Корабль управлялся автопилотом, поэтому экипаж выспался, хорошо поел и начал скучать. То есть, начали скучать только земляне, потому что Охотник погрузился в медитацию, в которой мог находиться, по-видимому, сколько угодно.

Вскоре на диске Плутона стали различаться детали. Это были отдельные светлые и темные пятна довольно больших размеров.

– Это лед, смотрите, – сказал Охотник, очнувшись. – Здесь все покрыто льдом двух сортов: метановым и азотным. Азотный лед выглядит намного ярче. Все вместе дает желтовато-фиолетовый оттенок, который будет виден, когда мы подойдем совсем близко. Вон там Харон, единственный спутник этой планеты, который по величине как половина Плутона или даже больше. Он очень большой, но высаживаться там нельзя. Это просто огромная груда космического мусора. Его поверхность – это большая свалка очень неровных камней. Нет ни одной плоскости для посадки, только острия и шипы. И для справки: год здесь продолжается примерно двести сорок восемь земных лет, а сутки около шести земных суток. Нам обязательно нужно высадиться на дневной стороне и успеть быстренько сбежать до наступления ночи. Если мы останемся здесь ночью, то я ни за что не ручаюсь.

– По-моему, здесь уж нечего бояться, – возразила Лора. – ты, конечно, известный перестраховщик, но всему же есть предел. Здесь нет ни жизни, ни вулканов, ни землетрясений. Никаких природных катаклизмов. Сюда практически не падают метеориты. Чего можно бояться на Плутоне?

– Холода, – ответил Охотник.

– Но мы сейчас в космосе, как ты мог заметить. А в космосе все равно холоднее, чем на поверхности. Сколько там?

– Днем – минус двести двадцать три. Ночью – минут двести тридцать три.

– Это маленькая разница.

– Да. Но при минус двухсот тридцати происходит квантовый скачок.

– И что нам с того?

– Тогда просыпается квантовая жизнь, которая в системе есть только здесь и больше нигде. Квантовой жизни на самом деле полно на больших и малых камнях, которые висят в межзвездной пустоте, и погибло немало народу, пока мы об этом узнали. Но вблизи Солнца квантовой жизнью заражен только Плутон.

– По-моему, квантовая жизнь – это какой-то бред, – возразила Лора. – Если она и есть, это просто извращение природы, которое не имеет к нам никакого отношения.

– Это мы извращение природы, – возразил Охотник. – Девяносто девять процентов жизни во вселенной – это квантоиды. А мы на самом деле – это просто странные и сложные пузырьки, которые возникают от сильного перегрева вблизи звезд. Мы никогда не наладим с ними контакт. Они воспринимают нас так, как мы воспринимали бы живые огненные сгустки, плодящиеся на Солнце.

– Так чем же они опасны? – спросил Алекс.

– Я не могу тебе сказать. Если ты будешь знать, ты обязательно погибнешь. В незнании – твой единственный шанс. Впрочем, я надеюсь закончить ремонт до наступления темноты.

– Хоть что-то полезное сделаешь в своей жизни, – встряла Лора.

Оставшиеся часы она провела с пользой. Из-за вибрации корабль довольно сильно нагрелся и внутренняя система охлаждения плохо справлялась с контролем температуры. Воздух в салоне разогрелся до тридцати двух. Мужчины разделись до пояса, причем Охотник оказался сложен несколько топорно, но настолько мощно, что просто страшно было смотреть. Лора ушла в корабельный гардероб выбирать себе купальник. Вскоре она появилась в самом эротическом купальнике из всех, что там были.

– У тебя здесь неплохой запас купальников, – сказала она Охотнику. – Ты, оказывается, ценитель.

– Первоначально корабль предназначался курортников. Кое-что осталось.

– Как я тебе нравлюсь? – она подошла и села к Охотнику на колени. – Смотри, эти тряпочки почти ничего не закрывают. А как тебе нравится это окошко пониже пупка? Не напрягайся, положи мне руку на талию.

– Я не понимаю, зачем ты это делаешь, – сказал Охотник.

– Как зачем? – удивилась Лора. – Я же тебя люблю. Неужели ты до сих пор не заметил? Я все время только о тебе и думаю. Ты такой настоящий мужчина. Поэтому я тебя и достаю все время.

Охотник ссадил ее с коленей и ушел в кабину пилота.

Она молча посмотрела на Алекса.

– Только не начинай, – сказала она, – и на себя не забудь посмотреть. Пойду поищу халатик.

На Плутоне был день, но черное небо было усыпано множеством звезд. Огромный Харон завис на востоке, видимый лишь как беззвездный круг с тоненьким светлым ободком сверху. Чужой корабль медленно плыл на небольшой высоте, плыл над пустыней желтого и фиолетового снега, пустыней черных камней и двухцветной поземки. Здесь была атмосфера из ядовитого метана, но это не имело значения, потому что атмосфера была в сто тысяч раз разреженнее земной, и заметить ее могли только очень точные приборы. Практически вся атмосфера замерзла и превратилась в снег.

За кораблем следили миллионы глаз, которые не были глазами. Они не были ничем из того, что знакомо человеку, ничем из того, что он может назвать словами любого из своих языков. Они умели следить. Их взгляд был хищным и недобрым, и это не был взгляд. Это было нечто, способное иметь дело с оптической информацией. А зло и намерение убить – это вещи, которые остаются одинаковыми в любой точке вселенной. Так же, как и добро или желание помочь. Но последнего здесь не было и в помине. Жизнь квантоидов была безумно сложной, возможно, в миллиарды раз сложнее человеческой жизни. Но с человеческой точки зрения она была проста и одномерна, и выражалась лишь во враждебности. Корабль проплывал по небосводу и глаза продолжали следить.

Корабль пересек северный тропик и направился к экватору. В точке, где время застыло на отметке вторые сутки дня, он завис и начал опускаться. Здесь температура поднялась до минут двухсот тридцати одного. При такой жаре квантоиды спали. А те немногочисленные глаза, которые все же продолжали следить, уже ничего не могли сделать. Они могли лишь дожидаться ночи и надеяться, что корабль не успеет взлететь.