Глава 39. Прощай

— Готово! — крикнул Ух’эр, звеняще, весело, даже чересчур, как показалось Лаэфу.

       Лаэф наклонил голову набок, прислушиваясь. Ответил неуверенно, недоверчиво, будто сам спрашивал, будто опасался, что кто-то сейчас же начнет возражать:

       — Да… Да, он ждет.

       Двинулся было, но Ух’эр, пристально следящий за ним, схватил чуть повыше локтя — излюбленной хваткой даарцев. Он прекрасно знал, как непросто из нее вырваться.

       — Ты, — ткнул острым когтем ему в грудь. — Идешь последним. Попытаешься сбежать — останешься здесь.

       Обвел взглядом собравшихся:

       — Позволите ему попытаться — все останетесь!

       — Пошевеливайтесь! — визгливо выкрикнула Эйра. — Долго мне еще для вас время держать?

       — Идем, — сухо сказала Тэхэ, шагнула к Лаэфу и протянула руку.

       Ух’эр отпустил его за миг до ее шага.

       Отпустил и заинтересованно уставился в глаза, будто ставил какой-то важный опыт, и ему невероятно хотелось увидеть результат. Будто спрашивал, со своим извечным болезненным интересом — который перенял когда-то Затхэ: “Что ты сделаешь?”

       Лаэф был свободен от хватки. Путь был чист. Его ждали.

       У него было мгновение, чтобы сбежать.

       А глаза у Тэхэ были тревожными и влажными, впервые за долгое время — влажными. Как у одной из ее ланей. И рука немного дрожала...

       Впрочем, дело разве было в этом?

       Дело было даже не в том, что если бросит ее, один не уйдет — Лаэф слишком хорошо знал брата. Тот обязательно выплюнул где-нибудь по дороге огромную смоляную лужу, которой дана команда хватать Лаэфа и тащить обратно, если он пройдет мимо один.

       Дело было в другом.

       И Лаэф прекрасно знал, что он сделает. А Ух’эр… Догадывался, скорее всего. И проверял сейчас эти свои догадки.

       Ну и шут с ним! Пускай проверяет. Пускай уверяется в своей правоте. Они нескоро встретятся в следующий раз, чтоб у Ух’эр была возможность ткнуть этой правотой ему в нос — и долго смеяться, потому что оно и в самом деле смешно.

       Лаэф осторожно сжал плечи Тэхэ в руках. Казалось, сожми сильнее — раскрошатся. Закрыл глаза, глубоко вдохнул и вышвырнул прочь из мертвого мира.

       Следующим был Заррэт.

       Спрыгнул откуда-то с грохотом, с треском, словно свалился со своими раскатами с самого неба… Хотя нет, сидел бы он в Ух’эровом небе, весь измазался бы.

       Лаэф обхватил широкое запястье брата, выдохнул, собираясь с силами, — Заррэт невольно уперся — и швырнул его следом.

       — Теперь я! — визгливо выкрикнула Эйра. Голос у нее срывался. Видать, и впрямь силы были на исходе.

       — Нет, — сказал Лаэф. — Не ты.

       Подумал, что весело было бы оставить рыжую Ух’эру.

       И черной тенью растекся у них под ногами.

       Поднялся из такой же тени через миг — за огромным камнем неподалеку. Не только Ух’эр разбросал тут везде свои лужи — Лаэф рядом с ними, чтоб не было слишком заметно, спрятал послушные тени.

       За камнем, вжавшись в него прямой спиной, стояла Сорэн. Увидела Лаэфа — и светлые глаза широко распахнулись. Не ожидала?

       Времени на разговоры не было.

       Лаэф протянул руку. Она даже не глянула на нее — смотрела в глаза неотрывно, все еще изумленно.

       — Давай, — впервые в жизни он просил. Без яда в голосе, без меда, без шипения.

       — Лучше умереть здесь… — проговорила она, тихо и будто бы испуганно. Словно выучила когда-то эти слова — и теперь только они остались, чтобы говорить. Чтобы защититься от него.

       — Давай, — повторил он. — Ты не знаешь путь. Я знаю. Дай руку!

       Но Сорэн застыла. Вжавшись в камень, сама — камень.

       А Лаэф точно знал: без нее не уйдет. Больше он без нее не уйдет.

       И время тянулось медленно, замерло в мире живых — и теперь, кажется, попыталось замереть и здесь. И было тихо. Не шевелился он, замерла она.

       А потом с громким фырком спрыгнула с с камня, за которым оба стояли, Эйра. Встала между ними и насмешливо заявила:

       — Всегда всё приходится делать самой!

       Схватила его за протянутую руку, запястье Сорэн рывком отодрала от камня. Кивнула Лаэфу, пока старшая приходила в себя от такой наглости обоих.

       Лаэф закрыл глаза.

***

       — Прощай, — услышал голос брата Ух’эр.

       Подумал: странно. Лаэф редко отличался вежливостью. А тут — даже нашел время, которое с таким трудом держала Эйра, чтобы попрощаться. И сказал это так… Непривычно. Мягко. Спокойно.

       Будто что-то изменилось.

       Будто он изменился.

       Как эльфенок.

       Только тот стал вести себя, как мертвый бог еще до того, как боги вошли в него, брат же, наоборот — словно очеловечился.

       Ух’эр скривился: гадость какая!

       И естественно, не ответил. Во-первых, надоело ему с людьми. Во-вторых, отвечать было уже некому.

       Ух’эр остался один в своем царстве.

       Наконец-то — один…

       — Ух’эр! — окликнули его издали, и он тяжело вздохнул.

       Нет, не один.

       А он и забыл об этом назойливом существе.

       Обернулся, на этот раз не проворачивая голову — тоже по-человечески. И чуть не скривился во второй раз. Заразно оно, что ли?

       Рен шел к нему, неспешно, твердо, расслабленно.

       Твердые шаги, жесткая ухмылка, руки — в карманах.

       Спросил:

       — Ну, как? Получилось? С родственниками?

       — Затхэ… — начал Ух’эр, потом подумал, что этот не поймет еще, даарец же, и исправился. — Шаайенн. Погиб.

       Рен остановился. Кивнул.

       И снова ничего не изменилось — ни в лице, ни во взгляде.

       “Он погиб! — захотелось закричать Ух’эру. — Да что с вами такое?! Пока боги превращаются в людей, вы становитесь камнями!”

       И сам себе удивился: а с чего вдруг кричать-то? Не все ли ему равно?

       — Я тоже, — Рен пожал плечами.

       — Что тоже? — удивился Ух’эр.

       — Ушел, — объяснил Рен. — Из мира живых — сюда. Прятаться я не люблю, потому решил подойти, поздороваться. Я теперь здесь, совсем. Ты обещал какие-то игры…

       Ухмыльнулся, совсем как Затхэ… или Шаайенн… как его теперь называть?

       И спросил:

       — Поиграем? Я не прочь проверить, на что стал способен после смерти.

       — Да… — Ух’эр кивнул. Смерил человека взглядом. — Поиграем. Только позже. Сейчас настроения нет. Завтра… Или послезавтра… Или когда все соберутся, чтоб интереснее…

       Последнее он пробормотал уже себе под нос.

       И побрел прочь, старательно обходя смоляные лужи.

***

       Даарен поднял голову.

       С неба снова лилось.

       Не тот чистый дождь, что устроила рыжая девчонка… какая она богиня? Девчонка и есть…. Лилось что-то серое, грязное, липкое. Смола в перемешку с водой.

       Ух’эр, хромая, уходил все дальше, пока его кривая фигура не растворилась в грязно-серой пелене.

***

       Оставалось еще немного.

       Думать связно Рэй не мог, действовать верно — скорее всего, тоже.

       Он просто действовал.

       И понимал сейчас только одно: осталось немного.

       Было больно, но боль уже давно была просто частью мира вокруг. Где именно больно: внутри, снаружи, в мышцах, в костях, глубже — Рэй не понимал. И не стремился.

       Зачем что-то понимать, если осталось немного?

       Еще движение, может, два. Еще удар, может, два.

       И всё.

       А потом что-то случилось.

       Громыхнуло в небе — будто здесь могла начаться гроза. Полыхнули совсем рядом молнии, с треском ударились в утес, побежали под ногами широкие глубокие щели, разрослись паутиной. В одну из них провалился Снежный волк, который как раз собирался прыгнуть к Рэю, во вторую — провалился бы Рэй, но его швырнули в сторону.

       Громыхнуло еще раз, запахло паленой шерстью.

       Рэй попытался подняться, но не смог, с ног сбил колючий снежный ветер. Рядом многоголосо взвизгнуло — то ли воздух, то ли волки, то ли все сразу. А его снова оттолкнули, к самому краю, и загремело сразу везде: в небе и под ногами, кто-то завыл рядом и затрещала скала.

       А потом, словно в ответ грохоту и вою, взревел, взлетая над краем пропасти Мирт.

       Рэй уперся в землю локтем той руки, что еще шевелилась, толкнулся, сел, сжал меч. Отстраненно отметил: одно крыло разодрано, Мирт заваливается набок, долго не пролетит. Мирт развернулся к нему, Рэй подумал: "Не лезь! Уходи!", а на следующем взмахе крыльями — Мирт застыл, и мир застыл, а Нивен вдруг оказался очень близко.

       Рэй отшатнулся: Нивен снова был другим, вновь серое лицо теперь избороздили черные трещины то ли морщин, то ли шрамов, темные губы кривились почти в оскале и, кажется, на них была кровь — будто он зубами грыз противника. Но не от этого отшатнулся Рэй — глаза эльфа горели ослепительным белым светом, страшным, выжигающим. Задержишь взгляд надолго — испепелит.

       “Зачем ему молнии? — подумал Рэй. — С такими глазами — зачем ему молнии?”

       Больше он не успел ничего: ни подумать, ни сделать. Нивен коротко ударил по здоровой руке — и пальца сами выпустили меч. Нивен, уже почему-то держащий его за воротник, хотя Рэй даже движения не заметил, неожиданно тихо, спокойно сказал.

       — Мирт.

       Не позвал, не крикнул — просто губы шевельнулись, и прозвучал голос, ровный, эльфийский.

       И время снова рванулось вперед, вернулся грохот, треск, визг, вой. Рэя швырнуло в третий раз — теперь с утеса. Ветер свистнул в ушах, Рэй упал, бездумно схватился за что-то, и только потом понял: он на спине Мирта.

       Мирт, заваливаясь набок, неровными рывками помчался прочь.

       — Стой... — прошептал Рэй. — Назад! Там Нивен...

       Мирт летел прочь.

       — Вернись! — громче потребовал Рэй. — На утес! Назад!

       Он истратил последние силы на то, чтобы говорить громче. Истратил напрасно — Мирт не послушал.

       Что не удивительно — Мирт всегда поступал так, как сам считал нужным.

       Рэй обернулся через плечо.

       И подумал, что, может, Мирт просто первым увидел: возвращаться некуда.

       За спиной громыхало, выло и визжало. И небо отвечало грохотом, и швыряло молнии, а те словно отражались от серого камня ослепительными вспышками света. И в этих вспышка было видно, как часть утеса, нависшая над Мирдэном, падает вниз, раскрошенная на огромные глыбы. Как взвиваются вверх вихри то ли пыли, то ли снега, то ли каменной крошки. И снова что-то полыхает.

       И рушится снежная пелена, стоящая между утесом и Гъярнору, и катит волной Снежных волков к краю.

       Навстречу — понятно же — неминуемой гибели.

       Потому что — понятно же — ничего живого в этом грохоте, в этих вспышках, в стоне самих камней остаться не может.