Полуразрушенный купол заброшенного дворца неизвестного владыки не скрывал от десятков жадных глаз последователей Шанкар-Шармы пронзительно-синего неба и золотистого солнечного диска в его вышине.

Перед статуей богини, прекрасной и ужасной одновременно, находилось каменное ложе, холодное и серое, а у самых ног, на одной из трех мраморных ступеней, стояла золотая чаша, широкая и глубокая. Многочисленные гирлянды мелких белых цветов с багрово-красной сердцевиной, украшали пыльные стены полуразрушенного здания, придавая им некоторое оживление.

Тонкое, полупрозрачное покрывало, закрывавшее совершенное в своей красоте лицо богини, колыхалось в такт движениям, поющих священные гимны, файнагов. Бритоголовые мужчины заунывно выводящие тягучую мелодию, повторяли слова на давно забытом языке исчезнувшего народа.

Их глаза были полузакрыты, они, словно в экстазе, протягивали руки к статуе богини, расступались и вновь смыКали свои ряды. Мягкие солнечные лучи упали на плечи розового идола и, белоснежный шелк покрывала сполз на грязный пол, обнажив совершенную фигуру каменной женщины.

Это был знак к началу церемонии. Шанкар-Шарма в алом, струящемся шелковом платье, в сопровождении трех младших жрецов, миловидных и молчаливых, сверкая золотом украшений, появилась среди своих сторонников. Три женщины, в одеждах более темного оттенка, следовали за ней, не отставая ни на шаг.

На высоких грудях жрицы, спрятанных под чеканными золотыми чашечками, уютно расположился Алмаз власти. Жрица постоянно ласкала гладкие грани камня своими тонкими пальцами с длинными ногтями, выкрашенными в черный цвет. Серебро цепочки неприятно холодило кожу женщины, напоминая о том, что чистый металл, противный всяческому колдовству, не терпит прикосновения недоброй магии, но жрица не обращала внимания на столь мелкое неудобство, чувствуя себя на редкость сильной и могущественной.

Ее темные волосы, подхваченные узким золотым обручем, пышной гривой падали на смуглые плечи. Пробор на голове сверкал алой краской, а на высоком лбу, словно демоническая печать, горели три знака, символизирующие власть Сигтоны. Боль, похоть и смерть.

Полуголые барабанщики, смуглокожие и бородатые, держа в руках огромные колотушки, в иссуплении лупили по обтянутым кожей, полым внутри, обрубкам деревьев. Чадили свечи. Ледяной ветерок, прорываясь из подземной галереи, взметал тучи пыли и сухих листьев, пронзительно синело бесконечно высокое небо, с сияющим в глубине солнечным диском.

У ног Черной жрицы свилось клубком странное существо, длинное, чешуйчатое, похожее на змею-переростка, с заостренными ушами и острыми клыками. Существо жалобно подвывало, жалось к ногам жрицы и смотрело на мир багровыми сполохами в озлобленных глазах.

Жрецы, покрепче сжав руки, затянули новый гимн, еще заунывней прежнего, а три женщины, разместившись точно по центру, упав на колени, протянули руки вверх. Шанкар-шарма выхватила из-за пояса кинжал из орихалка, древнюю реликвию таинственных магов Атлантиды и, разорвав одежды на груди одной из женщин в красном, острым клинком начертала на нежной коже один из знаков Темной госпожи.

— Боль! — и жрица закричала высоким, тонким голосом.

— Похоть! — кинжал оставил темный след посредине мягких округлостей груди, но женщина со вспыхнувшими глазами, сладострастно изогнув свое красивое тело, слизывала с ладони соленые капли собственной крови. — Смерть! — Шанкара начертала последний знак и, не обращая внимания на бьющуюся в экстазе женщину, подняла к небу залитое кровью лезвие из темного серебристого металла.

Круг мужчин-жрецов, облаченных в белые тоги, распался, образовав четыре лепестка огромного белого цветка. Женщины в красном были его сердцем.

Из блестящего, изогнутого книзу лезвия, вырвался сноп пламени и, не устояв на ногах, жрица пошатнулась и упала бы на пыльный пол, если бы не поддержка стоящих рядом с ней женщин, чьи груди кровили свежими ранами.

Затем, правившаяся от минутной слабости женщина, произнесла три страшных слова на языке, незнакомом никому из присутствующих, даже ее ближайшим сторонницам и статуя богини вздрогнула. Восторженный рев файнагов, участников церемонии, был ответом на действия колдуньи.

Холодный ветер, вырвавшийся из древних подземелий, помчался к высокому стнему небу, неизвестно откуда появились темные тучи, образовав вокруг сияющего солнечного диска зловещий полукруг.

Громким, чуть хриплым от натуги голосом, Шанкара выкрикнула имя княжны:

— Гури!

Распахнулись двери ее личного покоя и из неприветливого мрака комнат, в залитый синеватым светом магических свечей зал, шагнула наследница трона Вейнджана.

Позади нее, точно призрак, бледный, но преисполненный важности, шагал Выродок, послушный раб и любимая игрушка Темной жрицы, бывший некогда самим магараджей княжества.

Теперь он, совсем позабыв о прежней власти и титуле, сопровождал собственного ребенка к алтарю, на котором должна была пролиться ее невинная кровь.

Девушка, еле живая от ужаса, с синеватыми кругами под заплаканными глазами, одетая в серебристое сари невесты, дрожала, словно лист на ветру. Десятки хрустальных колокольчиков, вплетенных в ее роскошные темные волосы, издавали мелодичный перезвон при каждом ее движении. Глаза и губы Гури были обведены черной краской, а на тонкой шее повис пышный венок из белоснежных цветов с багрово-алой сердцевиной.

Словно во сне, Гури миновала ряды бритоголовых мужчин, восторженно вопящих и размахивающих руками и, опустившись на серый камень, замерла, устремив обреченный взгляд на безмятежное и спокойное лицо каменной женщины.

Впрочем, лицо каменного истукана было уже не совсем мертвым и холодным. Словно золотистые искры пробегали по гладкому мрамору. Пустые глаза затянулись пеленой, а сильные каменные пальцы словно бы нацелились на беззащитную жертву.

Шанкара, сжимая в руках заветный кинжал, приблизилась к трепещущей девушке и, подняв над головой горящую огнем каплю стигийского алмаза, положила свою холодную руку с зажатым в ней жертвенным ножом на головку Гури.

Княжна слабо застонала и не сделала ни одной попытки сопротивляться колдовским чарам вендийки, откинулась назад и добровольно легла на жертвенный камень, видевший смерть многих десятков людей, в том числе и ее любимых подруг.

Жрицы в багряных одеждах, стоя на коленях возле девушки, затянули протяжную песню, а Шанкара, сжав в пальцах гладкую рукоять кинжала, нараспев, медленно и громко принялась читать заклинания, выученные ею добрый десяток лет назад и горевшие в ее памяти все эти долгие годы ожидания.

В этот момент в залу ввели Конана и Рахмата.

Пораженные страшной картиной, которая может привидиться только в горячечном бреду, приятели застыли не хуже, чем каменное пугало, являвшееся единственным в мире изображением Сигтоны, но Рахмат, более пылкий и горячий, чем киммериец, точно знающий о судьбе, уготованной ему коварной служительницей недоброго божества, рванулся вперед, намереваясь пробиться через ряды файнагов и освободить Гури.

Но, один удар молодчика в белой тоге и щуплый туранец покатился по грязному полу, потеряв сознание.

Конан, заметив старого знакомца, желание прибить которого возникло у него еще в болотистых джунглях, где он впервые повстречал Выродка, угрожающе заворчал и шагнул вперед, попутно пнув ногой жреца, намеревавшегося нанести еще один удар беспомощному туранцу. Файнаг, одарив северянина взглядом, далеким от любви и дружбы, сразу же отступил назад, оставив Рахмата в покое.

Рука Черной жрицы начала медленно опускаться.

И даже в этот страшный момент, в глазах бывшего магараджи, не затеплилась жалость и сострадание; он и не смотрел на любимую дочь, не пытался ее спасти и вырвать оружие из рук бесноватой ведьмы. Нет, глаза Джафай-ирра остекленели, лицо помертвело, точно восковая маска, рот распахнулся и вместе со всеми он взвыл, заглушая воплями восторга слабые стоны несчастной жертвы.

Нож сверкал, купаясь в лучах яркого солнечного света, и на его серебряном лезвии отразились полные ужаса глаза юной девушки. Гурии\ кричала непрерывно, чувствуя, как вот вот-вот безжалостный металл вонзится в ее скованное страхом тело и выпьет жизнь, всю до последней капли.

Мрачное торжество исказило бледное лицо Шанкары и колдунья опустила нож. Струя алой крови потоком хлынула в золотую чашу, заботливо поданную услужливым Выродком. Тихий вздох прошелестел по рядам мужчин в белых тогах.

С диким восторгом Шанкара подняла над головой еще живое, трепетное сердце и сжала его, выдавливая из сосредоточия жизни всю кровь, всю, до единой капли.

Княжна, смертельно бледная, возлежала на сером камне, холодном и равнодушном и жизни не было в ее усталом лице.

Конан, стиснув зубы, наблюдал за тем, как высокая фигура в развевающихся алых одеждах приближается к розово мраморному идолу, неся на вытянутых вперед руках, чашу с дымящейся кровью княжны и начинает медленно и торжественно подниматься по широким ступеням.

Еще одно мгновение и жрица, окунув в еще горячую кровь девушки свою безжалостную руку, размазала алую жидкость по груди, бедрам, лону каменной женщины. Остатки жрица вылила на голову статуи и, отступив назад, произнесла последние слова заклинания, низко склонившись перед изваянием своей госпожи.

— И кровью царской жертвуя, призываю тебя — приди! Приди и восстань в силе своей, в праве своем, во власти своей! Приди и займи место свое, первая среди высших и сильнейшая среди могущественных, Темная госпожа наша! Услышь мольбу верных слуг своих!