Черты лица ее страшно исказались, сделавшись страшными и хищными, хохот перешел в жуткий рев от которого мороз побежал по коже у всех, стоящих в зале, без исключения.

Киммериец, откинув голову, пялился в черное небо, в котором даже звезды угасли и глаза его постепенно заволакивала сизая пелена.

— Бессильный ублюдок! — расслышал варвар язвительный голосок туранца и что-то всколыхнулось в его усталом сознании — Драный пес, требуха вонючего киммерийского козла! Подстилка дрянной бабенки, сумашедшей шлюхи и развратной твари!

Рахмат утер кровавую пену, выступившую на губах и негромко произнес:

— Убийца… Убийца невинных!

И, тут Конан очнулся — и не едкая насмешка туранца заставила его отринуть тягостный полусон, грозящий утянуть могучего киммерийца в вечность, а нечто большее, то, что родилось в его груди в единый миг близкой смерти. Словно толчок почувствовал варвар, ощутил, как удар, пощечину, жесткую и оскорбительную, нанесенную самими богами… Но он очнулся, отринул дурман и вспомнил о своем предназначении..

Словно после глубокого обморока, он встряхнул головой, и с ужасом узнал в сияющей золотом женщине, которую только что сжимал в объятиях и осыпал поцелуями, жуткого демона своих ночных кошмаров. Своим взглядом он проник сквозь ее защитные покровы, и под нежным телом земной красавицы, сумел разглядеть медно-красную плоть, оскаленные зубы и когтистые лапы существа из Сумеречного мира. И голод…неутолимый голод…вечный и бессмертный, как само зло.

Черная жемчужина зловеще сияла в центре платинового обруча, концентрируя разрушительную силу демонессы.

— Слишком поздно, варвар! — хриплым голосом рассмеялось существо, протягивая к своему возлюбленному длинные, поросшие жесткими волосами руки с грязными черными когтями.

Со стороны казалось, что прекрасная, задыхающаяся от желания женщина, стремится к своему возлюбленному, дабы слиться с ним в страстных объятиях.

Десятки мужчин, находящихся в подземной зале, жутко завидовали избранному, ненавидя его.

Конан отпрянул назад, но демонесса лишьусмехнулась своими пустыми, вечно голодными глазами.

— Смирись, варвар! Не тебе, ничтожному, выступать против одной из властительниц Черной бездны! Нет сил, способных противостоять мне в этом мире! Ты отдал мне свою мужскую силу, возвратил мне былое могущество, непостижимое для твоего примитивного разума! Со слугами моими, ракшасами, ты справился, но со мной… Боги и те не смеют вмешаться, дабы не нарушить Равновесие, царящее во Вселенной! А, теперь — существо облизало свои мясистые губы, напоминающие два куска сырого мяса, продемонстрировав ряд острых, точно кинжалы зубов — отдай мне свою душу! Я сожру твою плоть, выпью кровь, каплю за каплей и ты растворишься во мне, став единым целым со мной, будущей королевой этого мира! Ах, я уже и забыла, как может быть сладка плоть смертного!

Конана едва не стошнило от того, что он помнил, как целовал эти губы и ласкал это тело.

Рахмат, чьи силы стремительно убывали, еще успел заметить, как полногрудая женщина склонилась над его другом, пряча черноволосую голову киммерийца под серебристым водопадом своих густых волос.

Содрогаясь от охватившего его отвращения, Конан отползал прочь от ужасающей морды с оскаленной пастью.

— Трепещи, смертный! — прошептала демонесса томным голосом, посматривая на него, точно на большой вкусный кусок мяса — Я остановила время и теперь не спеша могу наладиться вкусом твоей сладкой плоти. Варвар, каково это — целовать саму Смерть?

Рука киммерийца, шарившая вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия, способного защитить его от голодного монстра, нащупала гладкую рукоять кинжала с присохшими каплями крови бедняжки Гури. Это был тот самый нож, с серебристым лезвием из орихалка, пронзивший сердце княжны и вызвавший из преисподней мерзкую тварь.

Конан схватился за него, как утопающий хватается за соломинку. Сильные пальцы крепко сжали рукоятку кинжала. Медленно, превозмогая апатию и сонливость, внезапно навалившуюся на него, Конан начал подниматься навстречу демону.

— Ты еще сопротивляешься! — проскрипело существо, обнажив длинные клыки, готовые впиться в горло варвару — Ты лучшее, что я когда-либо имела, а имела я, поверь, немало. Я долго буду помнить о тебе, киммериец..

Собрав все свои силы, Конан вонзил оружие древних атлантов в багрово-красную грудь чудовища по самую рукоять.

Дико вскрикнув, демонесса отшатнулась в сторону, пытаясь вытащить лезвие из своего тела. Серебристый металл потемнел, впитав в себя зло тысячетилетилетнего существования мрачного демона и став хрупким, точно стекло, сломался. Злобно рыча, демонесса бросилась на обидчика, настигая его своими страшными когтями. Но было уже слишком поздно — сталь, выкованная на островах атлантов, сделала свое дело, прервав незавершенный обряд.

Но, нельзя так просто победить существо, наделенное огромным могуществом, существо, живущее злом и питающееся темной магией.

Огромные руки взбесившегося монстра вцепились в горло северянина и лицо его посинело от натуги.

Синие глаза киммерийца осветила священная ярость. Он сражался, кипя злостью, отдирая цепкие пальцы от своего тела, и не давая твари удушить себя. Не разжимая смертельных объятий, столь далеких от любовных, они покатились по полу, поднимая тучи пыли, и сбивая черные свечи. Синее пламя заливало подземный зал, чад и дым заполнили воздух. С суеверным ужасом взирали файнаги на смельчака, решившего бросить вызов их божеству.

Конан, неловко взмахнув рукой, случайно задел голову рычавшего монстра. Обруч из стигийского золота, чудом державшийся на самой макушке, отделился и с металлическим звоном покатился по полу.

Сигтона дрогнула и руки, сжимавшие киммерица, точно кузнечные клещи, разжались.

Дикий вопль пронзил зловещую тишину и, взметнувшись вверх, достиг самых небес.

Тело Сигтоны заструилось огнем. Сполохи алого пламени заиграли на медно-красной коже богини. Издав еще один пронзительный вопль, объятая пламенем демонесса, на негнущихся ногах сбежала вниз по широким ступеням и, споткнувшись, накрыла своим уродливым телом окровавленную фигурку мертвой Гури. Сноп искр вырвался из черной жемчужины, но Конан только крепче сжал в руках таинственную корону, лишившись которой Темная госпожа лишилась и самой жизни. Тело демона превратилось в груду серого песка и мраморной крошки.

Стороннему наблюдателю показалось бы, что прелестная женщина с серебристыми волосами, зажимая рукой страшную рану на груди, упала на алтарь, заливая его своей кровью, и медленно растаяла в воздухе. Только Шанкара и Конан, предназначенный в жертву, могли разглядеть суть и истинное обличье Темной госпожи.

Потрясенная тем, что все ее надежды рухнули в одночасье, ведь для того, что бы вновь призвать Сигтону, могли бы потребоваться жизни не одного поколения, Черная жрица вскочила с колен, и с трудом шевеля сухими губами, крикнула, указывая на киммерийца:

— Убейте! Убейте святотатца!

Зачарованные происходящим файнаги очнулись от забытья и всем скопом ринулись на северянина.

— Теперь-то и начинается настоящее веселье! — с облегчением вздохнул варвар, радуясь, что придется сражаться не с демоном и прочей нечистью, а с людьми из плоти и крови, такими же, как и он сам.

Но их было слишком много, даже для него, лучшего воина на всем Туранском материке.

— Убейте его! — надрывалась, злобно вопящая Шанкара, раздирая алый шелк своего роскошного одеяния.

Но тут с небес упал первый золотой лучик, за ним еще и еще. Одна из младших жриц со знаком богини на груди попала под прямые солнечные лучи. Тело женщины вспыхнуло, точно сухое дерево во время грозы. Истошно вереща, она металась по залу, а длинные языки пламени мгновенно перепрыгивали на белоснежные тоги жрецов.

Шанкара, постаревшая за краткий миг крушения надежд, не на один десяток лет, страшным голосом принялась выкрикивать слова заклинания, способные защитить ее от пламени. Но небесный огонь было не остановить — сжимая в руках Алмаз власти, она отступала в темноту, прикрываясь могущественным стигийским амулетом. Вместе с ней уходили уцелевший в огне и дыму бывший магаражда Вайнджара и чешуйчатая тварь, с мордой, похожей на волчью и телом, отдаленно напоминающем человеческое.

Оранжевый огненный ком настиг ее у самого входа в подземный туннель. Захватив кончик алого одеяния Черной жрицы, огонь оплел ее своими обжигающими струями.

Охваченная пламенем высокая фигура замерла. С жалобным воем бросилось прочь чешуйчатое существо, зажимая морду и пряча ее от огня и света, Выродок, бывший когда-то магараджей княжества, пал наземь и принялся кататься по полу и биться головой о крепкий камень.

Конан смотрел на него без всякого сострадания.

Но, Шанкара была истинной волшебницей, чья магия не могла быть разрушена простым пламенем, пусть деже и упавшим с небес.

С бессильной яростью наблюдал северянин, как стоит она, объятая небесным огнем, и смеется ему прямо в лицо. Вытянув руку, колдунья без труда удерживала его на безопасном расстоянии.

— Эй, Танусса! — негромкий голос позвал Шанкару и она, развернувшись, на мгновение ослабила свою защиту. Этим и воспользовался Рахмат, вонзивший в живучее тело Черной жрицы, оброненный одним из файнагов меч. — Это тебе за учителя!

Подкравшись незаметно, Рахмат все же не стал разить ведьму в спину, хотя вполне мог вогнать ей лезвие между лопаток, но окрикнул ее, желая взглянуть в глаза той, чья вероломная красота послужила причиной гибели единственного человека, который когда-то любил и заботился о нем. Меч, всей своей тяжестью вонзившись в тело жрицы, пробил ее сердце. Залечить столь серьезную рану ей оказалось не по силам. Красивое, хоть и постаревшее, лицо женщины исказила страшная гримаса. Боль, недоумение и ужас — мгновенно промелькнули на нем. Шанкара еще успела вскинуть руку в угрожающем жесте и отбросить Рахмата в сторону. Щуплый туранец взвыл от боли. Его тело со страшной силой оторвало от земли и со всего размаха ударило о стены. Рахмат вскрикнул и замер. Но и жизнь колдуньи вытекала из нее, точно вода из перевернутого кувшина.