– Я думала, ты и так все видишь по языку моего тела, - наконец выдавила я.

     – Недостаточно четко. Тебя не просто накрыл откат, как всех нас. Ты впервые попала в сознание дикой пчелы. Должно быть, там странно.

     У меня вырвался дурацкий звук, что-то среднее между смехом и стоном.

     – Ты не представляешь, Лукас. Совершенно не представляешь.

     – Так расскажи. Эмбер, пожалуйста.

     Я попыталась объяснить необъяснимое:

     – В первый раз, когда я хорошенько прочитала Меган ниже предозвученного слоя, я испытала…

     – Шок? – подсказал Лукас, когда я замялась. – Меган сказала, ты была глубоко потрясена. Она думала, что до того момента ты по-прежнему верила, будто слышишь слова.

     Я подняла голову и уставилась на него.

     – Меган ошиблась? Дело было в другом?

     – Ты не знаешь? Разве это не очевидно? Я ощутила горе Меган.

     Лукас нахмурился.

     – В одну секунду я растерянная восемнадцатилетняя девчонка, отчаянно пытающаяся сослужить пользу улью, а в следующую – я Меган, тоскующая по своему мужу и детям, которых нам уже не суждено иметь. Разумеется, у меня случился шок! Меган о таком не предупреждала!

     Лукас чуть помедлил с ответом.

     – Ты была Меган? Чувствовала ее эмоции столь сильно, что идентифицировала себя с нею?

     – Да. И это не походило на чтение предозвученных мыслей. Следующие два слоя тоже словесные, но когда я достигла четвертого и пятого, на меня обрушились ее эмоции.

     – Четвертый и пятый?

     – Уровни мыслей, – пояснила я. – Они ведь многослойные. Количество слоев меняется в зависимости от человека и ситуации. У большинства людей их максимум пять между предозвученным и чистым подсознанием, у тебя я вообще видела все пятнадцать, но даже твое подсознание не так… аморфно, как у других. Я особо не лезу в подсознание. Там внизу кипят дикие чувства. И не только сексуального характера.

     – Ты спускаешься до подсознания? – Лукас наклонился вперед, темные глаза восторженно расширились. – Кит едва читает уровень ниже предозвученного. Остальные истинные телепаты могут нырнуть чуть дальше. Мне говорили, Сапфир спускается на три полных уровня ниже предозвученного, но и близко не дотягивает до твоего описания. Ни один из них не погружается вот так в чужие эмоции.

     – У них по-другому? – поразилась я. – А они чувствуют боль?

     Лукас кивнул:

     – Полагаю, боль пронзает все уровни. Ты можешь меня сейчас прочитать? Рассказать, что происходит на разных слоях моего разума?

     – Я не в настроении читать людей.

     Он тут же остудил собственное рвение:

     – Извини. Эгоистичное любопытство. Важный момент… – Лукас осекся. – И снова прости. Я должен использовать все слова. Суть в том, что ты читаешь разумы намного глубже, чем другие телепаты, и сталкиваешься с эмоциями. Вопрос. Ты теперь больше не оплакиваешь Дина?

     Я покачала головой:

     – Горе схлынуло через несколько часов, но эффект от испытанного… Сложно подобрать слова, чтобы объяснить.

     – Вроде усвоения опыта?

     Я скривилась:

     – Да.

     – И ты испытываешь это каждый раз, читая Меган?

     – Нет, я стараюсь не погружаться глубоко в ее разум. Хотя порой, по ошибке, такое случается. Либо я по небрежности проваливаюсь, или тот уровень мыслей, на котором я нахожусь, резко сливается с другим, поглубже. И там вспыхивает горе, но я стараюсь от него закрыться.

     – Как ты это делаешь?

     Я беспомощно взмахнула руками:

     – Сложно объяснить. Будто опускаю ментальные занавески, чтобы заблокировать телепатию, вот только занавески эти сделаны из сети. Я по-прежнему вижу мысли и эмоции Меган, но намного тусклее.

     – Значит, после того первого случая, ты больше не чувствовала себя Меган и не испытывала ее эмоции как собственные. А что с остальными? Когда ты впервые читала меня, на что это было похоже?

     Я умудрилась улыбнуться, вспоминая тот момент.

     – Тебя переполняло дикое, нервное возбуждение. Я поймала эти эмоции, но никогда не чувствовала себя тобой. Отчетливо помнила, что я лишь сторонний наблюдатель, поскольку не поспевала за бешеным потоком мыслей.

     – Мне было о чем подумать в тот день, – улыбнулся в ответ Лукас. – А как насчет остальных? Эта твоя блокировка помогает?

     – По большей части да, но когда встречается нечто неожиданное, вроде… – Я умолкла.

     – Ну? – подтолкнул Лукас.

     Я подумала о том, как впервые оказалась в голове Адики, когда он смотрел на Меган. И постаралась очень аккуратно подобрать слова:

     – Находиться в мужском сознании, когда мужчина видит женщину, это… порою тяжело.

     Лукас моргнул и вдруг улыбнулся:

     – Мужской сексуальный отклик?

     Я кивнула:

     – Эмоции перепрыгивают на целый слой или даже два и могут застать врасплох. Чувствовать такое по отношению к кому-то, к кому обычно не испытываешь влечения, это...

     – Дезориентирует.

     – Крайне. Но когда меня впервые зацепило притяжением к собственному полу, было уже попроще. Может, потому, что к тому моменту я научилась закрываться.

     Лукас смутился:

     – Пожалуйста, не отвечай, если не хочешь, но... что, если девушка в чужих мыслях – ты?

     – Как ни странно, так намного легче. Если думают про меня, я помню, что эмоции не мои, и просто… – я снова беспомощно взмахнула рукой, подбирая слова, – получаю взгляд со стороны.

     – Эту тему можно обсуждать бесконечно, – сказал Лукас. – Но важнее всего сейчас утренние события. Чтение дикой пчелы выводит из равновесия?

     Я поморщилась:

     – Да.

     – Ты отлично справилась. Продолжала передавать нам информацию.

     – На автомате – учеба не прошла даром. Я говорила о местоположении Каллума, о том, что он видит, что собирается делать, все как на тренировке, но его эмоции… Самое страшное вспоминать именно их.

     Лукас нерешительно взял меня за руку:

     – Вспоминать эмоции сейчас хуже, чем испытывать их утром?

     – Да. Когда я это чувствовала, то находилась в голове цели, и они казались естественными. Теперь же я думаю о них и… – Меня передернуло.

     – Расскажи мне. Пожалуйста. Это были не твои эмоции, Эмбер. Тебе не должно быть неловко или стыдно за чувства дикой пчелы.

     – В первый раз, когда я прочитала Каллума, его переполняла ярость, – неохотно начала я. – Но потом она пропала. Он пырнул другого мальчика за то, что тот увел его девушку, почувствовал контроль и власть. Он ликовал, радовался содеянному, а на его руках была кровь. Ох, Лукас, он нюхал кровь!

     Я заплакала. Как же глупо! Тыльной стороной ладони я стерла влагу со щек.

     – Он все это чувствовал и делал, но, Лукас, мне казалось, что это делаю я. И то, как он думал о девушке... Это тоже была я! – Я чуть помедлила. – Ты говорил, медики могут стереть воспоминания Уиллоу о произошедшем?

     – Да. Если решат, что ее воспоминания могут вызвать длительную травму, их сотрут.

     Я не знала, как к этому относиться.

     – Полагаю, это убережет ее от многих страданий, но кажется неправильным играть с чьей-то памятью.

     – Эмбер, практически каждый в нашем улье прошел импринтинг. Это тебя тоже беспокоит?

     – Ну конечно нет, – ответила я. – Внедрение дополнительных знаний не то же самое, что изъятие чьих-то личных воспоминаний.

     – Корректирование тяжелых воспоминаний – это имитация естественного защитного механизма человеческой психики. В некоторых случаях сознание само может заблокировать нечто страшное временной или постоянной потерей памяти. Оно также может добавлять дополнительные уровни защиты в виде состояния постоянной диссоциативной фуги, когда человек прячется за новую личность, пока не будет готов справиться с произошедшим.

     Похоже, Лукас цитировал как раз внедренные ему импринтингом сведения. При других обстоятельствах я бы просто считала его сознание, чтобы получше понять смысл сказанного. Но сейчас не хотелось. Впрочем, и примерного понимания хватило, чтобы не одобрить услышанное.

     – Есть принципиальная разница между тем, что кто-то решает подправить собственные воспоминания, и тем, что решает за него доктор, – заметила я.

     Лукас нахмурился:

     – Но даже когда все происходит естественным путем, личность не принимает взвешенное решение. Защитный механизм срабатывает на уровне подсознания.

     – Однако личность никуда не девается. Подсознание – такая же часть личности, как и сознание. Уж в этом мне поверь, Лукас, я видела все слои твоего разума, и на каждом из них, вплоть до глубочайшего подсознания, ты остаешься Лукасом.

     Кажется, он смутился.

     – Я никогда не смогу так познать разумы, как ты, Эмбер. И в том, как принимается решение о вмешательстве в память и удалении воспоминаний, я смыслю немного. Моя работа заканчивается с задержкой цели. Лечение травм жертвы и судебная психология относятся к специфическим задачам вне моей компетенции, обычно этим занимаются пограничные телепаты.

     Я подумала, что в таком случае все не так плохо – по крайней мере, пограничный телепат может выцепить что-то из желаний самой личности, – но тут замерла от новой жуткой мысли.

     – А если мои воспоминания об этом экстренном вызове будут создавать проблемы, их тоже решат удалить?

     Такое предположение глубоко потрясло Лукаса.

     – Никто не посмеет вмешиваться в сознание телепата. Удаление твоих воспоминаний может быть даже опаснее, чем импринтинг дополнительной информации. В любом случае, нет смысла в стирании воспоминаний о вызове у всех членов телепатического подразделения. Через несколько дней или недель они заменятся воспоминаниями о другом экстренном вызове. Мы должны научиться справляться с нашими столкновениями с дикими пчелами.

     Испытывая одновременно и облегчение, и разочарование, я вернулась к первоначальной теме:

     – Лукас, я могу справиться с воспоминаниями о восторге цели. Проблема в том, что я помню и собственный.

     – Это были не твои чувства. Ты впервые столкнулась с эмоциями дикой пчелы, они застали тебя врасплох и затопили. В следующий раз ты будешь готова и сможешь дистанцироваться. В первый раз желание Адики к Меган тебя потрясло, но теперь ты успешно абстрагируешься от этого, так?