Он помчался вверх по лестнице к входной двери, его сердце бешено колотилось от кокаина.
Проходя через холл, он заметил две точеные лодыжки в паре бежевых лодочек, расположившихся на подлокотнике его софы в гостиной.
- Блейз? - Он заглянул за спинку софы и обнаружил девушку, лежащую на спине в состоянии эйфории и блаженства. На ее груди балансировала миска клубники.
- Bonne soir, monsieur6. - Она устало и счастливо усмехнулась и закинула ягоду себе в рот. Ее обычно идеально уложенные волосы сейчас были взъерошены, и казалось, что в какой-то момент она раздевалась и одевалась. - Мне нравится твой дом. Он самый лучший в Нью-Йорке. Я когда-нибудь говорила тебе об этом?
Кинг прищурился.
- Ты под кайфом?
Она покачала головой и захихикала.
- Неа. Это послевкусие.
- Послевкусие?
- А знаешь, Кинг, что удивительно? Он даже не прикоснулся ко мне. Но это была самая... - она широко взмахнула рукой, - самая лучшая боль, которую я когда-либо испытывала.
- Боль?
- Немного Б, чуть-чуть Д, и много С и М. Я была М.
- Ты была М, верно?
- Это было восхитительно. Твой друг - Бог боли.
- Кто? Кто бог?
- Твой блондинистый друг. Сорен.
Кингсли уставился на нее.
- У тебя был секс с Сореном, пока меня не было?
- Нет, глупыш. Я же сказала, он не прикоснулся ко мне. Ему не пришлось. Его душа прикасалась ко мне. Его боль прикасалась ко мне.
- Ты выжила из ума. Как такое могло случиться?
- Не знаю. - Она подняла обе руки и потянулась. - После твоего ухода он спросил, как произносится мое имя. Я ответила, как у Блеза Паскаля, и потом он рассказал мне о Блезе Паскале, тот был математиком, который...
- Ненавидел Иезуитов. Писал всякого рода клевету и, следовательно, правду о них.
- Именно. Итак, мы разговаривали, и потом я сделала то, что ты просил, отвела его в игровую, в которой над кроватью висит картина Фрэнсиса Бэкона, и вдруг меня выпороли и избили, и я кончила от одной только боли. Потом я спустилась сюда с задранной до талии юбкой. Набросилась на холодильник. А ты знаешь, какой голодной я становлюсь после игр.
Он подняла миску клубники и предложила одну ягоду ему. Кингсли проигнорировал жест.
- Как ты думаешь, ты и твой друг когда-нибудь будете играть в паре со мной?
- Нет. Ешь клубнику. Мне нужно поговорить с Богом.
- Передай ему, что я хочу поцеловать его ноги. Снова.
- Слово в слово.
Она махнула рукой, прогоняя его из комнаты.
- Сорен? - прокричал Кингсли, взбегая вверх по лестнице.
- Я в своей комнате, - ответил Сорен. Кингсли выделил ему собственную гостевую, чтобы он мог оставаться, когда пожелает. Пока что он не провел тут ни одной ночи.
- Все комнаты - мои. - Кингсли распахнул дверь в гостевую. Сорен стоял у края кровати, перед ним лежал открытый серебряный чемодан.
- Очень хорошо. Я в твоей комнате.
- Могу я задать один вопрос?
- Задавай.
- Что ты сделал с Блейз?
Сорен посмотрел на него.
- Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.
- Ты трахался с ней?
- Это два вопроса, и нет, я этого не делал. Ты расстроен из-за того, что мы играли? Она сказала, что может быть с кем захочет.
- Мне плевать, с кем она играет. Я хочу знать, почему эта девушка лежит на моем диване в ступоре и заявляет, что ты причинил ей самую лучшую боль в ее жизни?
- Самую лучшую? Уверен, это преувеличение, но я рад, что ей понравилось. - Сорен улыбнулся и продолжил рыться в чемодане с игрушками, которые Кингсли хранил под каждой кроватью в доме. – Мне точно понравилось.
- Значит, все это из-за не нарушения своих клятв?
- Секса не было, и я не женился на ней. И не взял у нее денег или отказался подчиняться прямому приказу Папы.
- А как же... - Кингсли особым образом взмахнул рукой.
- Что же, - ответил Сорен. - Это, конечно же, я сделал.
- Конечно же.
- Но мы, иезуиты, тверды и готовы отстоять свое, как папская курия, когда поднимается тема мастурбации. Боже, в последнем предложении, как минимум, три каламбура. Совершенно непреднамеренно.
- Хватит шутить. Это серьезно.
- Это несерьезно. Кингсли, успокойся.
- Я совершенно спокоен.
- Ты говоришь глоссолалиями, Кинг. Я слышал французский и английский, и немного испанского, и ты говоришь на них всех одновременно.
- Ты - священник. Иезуитский священник. А я ушел из дома на один час, вернулся и увидел девушку в постэкстазе на моем диване, поедающую клубнику и утверждающую, что мой бывший любовник, который сейчас католический священник, причинил ей самую лучшую боль. Я больше никогда не смогу покинуть свой дом.
- Ты знаешь по собственному опыту, что для всего мира будет лучше, если я буду кого-то избивать на регулярной основе. Я поговорил со своим духовником, и он разрешил мне разбираться с этой стороной себя, пока я не нарушу один из обетов. И вот.
- И вот? Нет, никакого вот. Мы еще не дошли до вот. Ты... - Кингсли указал на Сорена. - Ты постоянно в хорошем настроении. И ты говоришь. И ты... милый. Точнее, милее. - Слово «милый» причиняло боль. - Ты изменился.
- Кинг...
- Это из-за девушки, не так ли? Королева-Девственница. Я должен был догадаться.
Сорен с подозрением смотрел на него.
- Кингсли, ты…
- Дай мне секунду. - Кингсли мерил шагами комнату. Голова шла кругом. Что произошло под его крышей? Он запустил руку в карман жакета, достал табак и папиросную бумагу.
- Что ты делаешь?
- Мне нужна сигарета, чтобы успокоить нервы. Они измотаны.
- Ты не вдовствующая герцогиня. У тебя не должно быть измотанных нервов в двадцать восемь, - заметил Сорен. - И ты не должен курить.
- Мой дом, мои правила. Это дом для курящих. Все должны курить в моем доме. Я не брошу курить, и, если ты останешься здесь, тебе придется начать. - Кинг быстро скрутил сигарету и облизнул бумагу, чтобы склеить ее.
- Тогда я вернусь в дом священника.
Кингсли щелкнул зажигалкой, зажег сигарету, сделал глубокую затяжку и посмотрел на Сорена.
- Как ты причиняешь самую прекрасную боль кому-то, даже не прикасаясь к нему?
Кингсли снова поднес сигарету к губам.
Он услышал звук щелчка, и сигарета больше не дымилась.
Он долго смотрел на сигарету, затем медленно повернул голову к Сорену, который держал в руке кнут. Сорен непринужденно свернул его.
Зажжённая сигарета.
Щелчок кнута.
Сигарета больше не горит.
Кинг держал в руке окурок, рассеченный надвое.
- Еще вопросы? - спросил Сорен с высокомерно вздернутой бровью.
Кингсли указал на кнут, указал на свою руку, указал на Сорена...
- Ты можешь научить меня этому?
- Я отвечу на твои вопросы, как только ты ответишь на мои.
Сорен положил кнут на постель и подошел к Кингсли. Он поднял руки к лицу Кингсли и поднял его веки.
- Какие вопросы? - спросил Кингсли, пытаясь моргнуть.
- Почему ты пахнешь как койка в борделе? Почему у тебя за поясом пистолет? И самый важный, под какой наркотой ты сейчас?
Глава 9
Когда у Кингсли были сомнения, он трахался.
И с тех пор, как Сорен поймал его на употреблении наркотиков, он утопал в сомнениях. А сейчас он утопал в теле Блейз, в идеально превосходном теле. Она совершила ошибку, выглядя слишком привлекательной сегодня, когда остановилась возле его кабинета пожелать доброго утра. Но она не жаловалась, когда он запустил свои руки под ее юбку, и определенно не жаловалась сейчас, оседлав его на большом кожаном кресле.
- Ты сегодня в хорошем настроении, - сказал Блейз и расстегнула ему воротник. Она опустила голову и поцеловала его в губы, в шею.
- Ты на мне. Конечно, я в хорошем настроении. - Его пальцы скользили по ее горлу и вниз в декольте.
- Если бы ты был внутри меня, настроение было бы еще лучше.
- Ты уверена? - спросил Кингсли. Его руки скользнули под ее юбку и помассировали нежные бедра.
- Есть только один способ узнать, не так ли? - Блейз прикусила мочку его уха и прошептала. - S’il vous plait, monsieur7.
- Ну раз ты так мило просишь...
Блейз рассмеялась, когда Кингсли встал без предупреждения и усадил ее на край своего стола. Он задрал ее юбку, и Блейз напряглась.
- Что-то не так, chouchou? - поинтересовался он.
- Мне нравится эта юбка. Просто не порви ее. Пожалуйста?
- Если порву, я ее тебе возмещу.
- Она принадлежала Бетт Дэвис.
- Ты и твои наряды...
Кингсли стянул девушку со стола и развернул спиной к себе. Осторожно, чтобы не разорвать винтажную ткань, он расстегнул молнию и опустил юбку по ее ногам. Она вышла из нее, и он положил вещь на спинку стула.
- На тебе есть еще что-нибудь, принадлежавшее мертвой актрисе?
- Все что на мне или во мне - легкая добыча.
- Хорошо. - Кингсли разорвал ее трусики, но оставил чулки и подвязки. Затем он резко ее шлепнул по обнаженной попке, достаточно сильно, чтобы Блейз взвизгнула. Он любил этот звук. Он шлепнул еще раз, в этот раз сильнее, затем щелкнул подвязкой пояса для чулок по бедру. Ее кожа красиво розовела. Но он предпочитал красный, так что шлепнул еще раз.
- Ты дьявол, - сказала Блейз, опустив голову и дыша через боль. - Как ты делаешь простой шлепок таким болезненным?
- Практика, - ответил Кингсли, ударив ее снова. - И ты знаешь, что тебе это нравится.
- Ненавижу.
- Уверена? - Кингсли развел ее бедра и проник в нее пальцем. - Это не похоже на ненависть ко мне.
Внутри она была влажной, очень влажной и горячей.
- Моя киска тебя любит. Другие части меня сейчас тебя ненавидят.
- Другие части? - Кинг обнял ее за талию и прижал ладонь к набухшему клитору. Он нежно потер его.
- Ладно... может, не каждая часть, - выдохнула Блейз. Она прижалась к столу, пока он ласкал ее, одной рукой внутри, другой снаружи. Он добавил третий палец в ее лоно и раскрыл его для себя. Блейз издала стон удовольствия, который, скорее всего, услышали все в доме. Хорошо. Он не потрудился запереть кабинет. Неспособность Блейз оставаться тихой во время секса работала лучше, чем любой галстук на дверной ручке.
- Где моя камера, когда она так нужна? - спросил Кингсли и толкнулся глубже в ее тело, пока внутренние мышцы не сжали его. – У нас сейчас получилось бы отличное кино.