Сатин возводил восьмиметровый земляной барьер перед, так сказать, видимыми бурными волнами реки. Энгель окружал котлован несколькими ярусами защитных барьеров из водопонизительных скважин, траншей и иглофильтров для борьбы с невидимыми грунтовыми и напорными водами, которые будут стремиться прорваться в котлован снизу.

От устойчивости целиковой перемычки и эффективности подземного водоотлива зависела судьба котлована в эти весенние, трудные дни.

— Садитесь, Сатин, — мягко пригласил начальник района. — У вас на целике машины ходят?

Сатин, стесняясь своих грязных сапог и кожаного пальто с забрызганными полами, осторожно прошелся по ковровой дорожке и присел на стул рядом с Оглоблиным. Его молодое лицо с голубыми глазами и прямыми светлыми волосами, спадающими на лоб, было еще разгорячено от быстрой ходьбы.

— Машины вязнут, Дмитрий Федорович, вчера всю ночь вытаскивали самосвалы. — Сатин платком вытер влажный лоб. — Используем вовсю тракторы и бульдозеры, кое-как скоблим от грязи верхнюю плоскость дамбы. Но грунт мы возим.

— Вот у Федора Федоровича, — Оглоблин кивнул на Энгеля, — и у вас, Сатин, залог успеха в одном — в строгой непрерывности работ. Ни часу простоя! Остановиться — значит отдать воде завоеванные позиции!

Сатин в ответ едва заметно кивнул головой и прикрыл веки, как бы показывая этим, что он на своем опыте убедился в справедливости слов начальника района.

— Для сведения всех товарищей, — продолжал Оглоблин и, постучав карандашом по столу, попросил внимания. — Ледоход, по прогнозу, ожидается в третьей декаде апреля. Лед пройдет на низких отметках, а затем прибыль будет каждый день примерно на один метр. Задержался ледоход на Каме, видимо, произойдет одновременно со вскрытием Волги. Затем совместный паводок на этих двух реках даст значительный подъем воды. Высшая отметка паводка — примерно 37 и 5. Сатин, дорогой, вот цифра, о которой ты должен думать днем и ночью!

— Я знаю это, Дмитрий Федорович, — ответил Сатин. — Сейчас гребень перемычки на 38-й отметке, четырнадцать метров до уровня Волги. Хватит нам этого?

— Нет, мы не можем рисковать, имея в резерве только пятьдесят сантиметров. Это же Волга! Вот вчера в Волгограде шел снег. А что если выпадет много снега в верховьях или в Жигулях пройдут сильные ливни, — это сразу скажется на подъеме уровня воды! Прогноз может быть неточным. А за спиной котлован, вся техника, плоды полутора лет труда. Как вам ни трудно, а надо еще на один метр поднять перемычку.

— Иван Иванович, — обращаясь к главному инженеру, сказал Оглоблин, снимая очки привычным резким движением правой руки, как бы подчеркивающим законченность и твердость принятого решения, — Распорядитесь: работы из целиковой перемычки должны идти в нарастающем темпе. Все, товарищи, — Оглоблин поднялся и, сложив ладони, тряхнул ими в воздухе, как бы энергично пожимая все руки. — Успеха вам!

Инженеры заторопились к своим «газикам», мотоциклам, к попутным машинам. Самосвалы шли один за другим в несколько рядов, как по улицам большого города. Сатин на ходу вскочил на подножку пятитонки с грузом камня:

— Давай, скорее, друг, через третью проходную!

За первым же поворотом открылась гигантская панорама котлована, сливающаяся с грязновато-белым простором волжской поймы. От реки и с гор дохнуло свежим ветром, ледяным холодком, мокрой, смешанной со снегом землей. Весенние острые запахи щекотали ноздри.

— Перемычку поднимаем еще на метр! — крикнул Сатин, не в силах сдержать возбуждения и наклоняясь к понимающе закивавшему водителю.

На стройку в Жигулях Сатины приехали в сентябре. Двухэтажный, пузатый, сверкающий белизной пароходик «Власть Советов» отвалил от Куйбышевской пристани вечером и, пыхтя, шумно шлепая плицами, пошел вверх.

Сатины стояли на верхней палубе, провожая глазами город, потом пригородные здравницы на левом, покатом берегу, окруженные негустым леском, уже тронутым первой, цыплячьей желтизной листопада.

Это были места, знакомые и Сатину-отцу, двадцать пять лет проработавшему главным бухгалтером на стройках, и похожему на него Сатину-сыну, начинающему инженеру.

До войны вся семья Сатиных жила под Куйбышевом.

Последние годы, когда сын воевал, а потом учился в Ленинграде, отец работал в Средней Азии, но вот вышло постановление о стройках — и отец с сыном решили вдвоем ехать на Волгу. Они встретились, оформились в Москве, и, погостив несколько дней в столице, 59-летний Сергей Феофанович, забыв о застарелой болезни сердца, и 26-летний Маеслав Сергеевич, или, по-домашнему, просто Слава, распрощались с родными на перроне Казанского вокзала.

…Пароход шел всю ночь. На рассвете по правому берегу открылись Жигулевские горы. Зеленая курчавая гряда волной выкатывалась из сыроватого, еще знобкого предутреннего тумана. Широкие, массивные, с крутыми вершинами, то заросшие, то голые горы, чем-то похожие на стадо гигантских слонов, далеко заходили в воду.

Блеснули на реке первые лучи солнца, обласкав нежные стволы березок, серые кроны лип, янтарем засветились строгие сосны, и сразу же выступило и ожило яркое многоцветье жигулевских склонов.

На реке было безветренно и тихо. Шум плиц, весело молотящих воду, отдавался далеко, ровная гладь казалась голубоватым зеркалом, и отраженные в воде деревья плавали точно в желтом дыму.

Сатины встречали рассвет на верхней палубе. Пароход стал жаться ближе к берегу, бороздя воду у подножия горы Могутовой. Потом он обогнул скалистый выступ, и Сатины увидели красивую седловину оврага в зеленой лесной оправе.

Это были прежние легендарные Жигули, но только речную тишь и утренний покой сменил сначала глуховатый, точно дальнее эхо, потом все более резкий и, наконец, густой, многоголосый шум стройки.

Чем ближе подходил пароход к стальному забору перемычек, тем громче ухали паровые копры, звенело железо, урчали машины и раскатывалась по горам многократная гулкая канонада взрывов. Котлован не был виден за дамбами перемычек, и Сатиным иногда казалось: где-то под землей, глубоко в ее недрах, идет эта шумная и яростная работа.

Желтое, густое облако пыли вздымалось над глубоким оврагом, обволакивая даже вершины скал. И только когда ветер ударял в эту плотную завесу, как в разрывах туч, мелькали в воздухе флаги на стрелах экскаваторов, копров, кранов, буровых вышек. Еще не видимый во всем своем объеме, еще кое-где лишь намеченный извилистой линией выемок и дамб, котлован небывалых размеров поражал и пленял воображение.

Управление строительства находилось в небольшом, еще недавно тихом и безвестном городке, о котором Сатины знали уже, что он обречен: часть домов перенесут, часть взорвут, над улицами, где рокотали сейчас машины, будут перекатываться волны Жигулевского моря.

Вода здесь подымется высоко, и берег моря подойдет к вершине холма, где в сосновом строгом бору уже желтеют свежим тесом, словно дачные, домики нового порта-города и будущей «морской» гавани. Здесь и поселились вначале Сатины, в том самом бору, где когда-то гостил в пионерском лагере Сатин-младший и теперь, вспоминая знакомые места, подолгу бродил, любуясь с вершины холма широким волжским плесом и Жигулями.

Начались первые дни устройства и вживания в быт огромной стройки. Местная гостиница — двухэтажный домик в лесу — была переполнена. Сатины несколько дней спали вдвоем на одном диване в кабинете главного бухгалтера. Сергей Феофанович не торопился с выбором должности: ждал, пока определятся дела сына.

— Хочу на производство, — сказал он главному бухгалтеру, когда тот предложил место в «тыловой» конторе материально-технического снабжения. — Там и к сыну ближе и мне интересней.

Маеслав Сергеевич хлопотал о назначении в правобережный район гидротехнических сооружений, и вскоре Сатины переехали на правый берег: сын — для работы в котловане, отец — главным бухгалтером района промышленного и жилого строительства.

Работа, масштаб дел, темпы — все это увлекло: Сатины сразу окунулись в кипучие строительные будни. Но быт налаживался нелегко. Котлован располагался на месте большого волжского села, которое перенесли ближе к горам, там же вырастал новый городок строителей, но жилья не хватало: так велик был приток новых людей в Жигули.

В ожидании комнаты Сатины несколько недель жили в служебном кабинете. Рядом с конторой начинался лес, ветер шумел в высоких соснах. По ночам с гор тянуло сыроватой прохладой, и в нередкие здесь грозовые ливни потоки бурной воды превращали в липкую, тяжелую и скользкую кашу почву и глинистые дороги. Зато после дождя свежо и сладко пахли деревья, и омытый влагой, ярко-зеленый, издали точно бархатный покров Жигулей казался еще красивее.

По воскресеньям отец и сын уходили погулять в горы.

— А тебе не трудно, папа? — спрашивал Маеслав Сергеевич, тревожась за отца. — Шестьдесят лет! Мог бы спокойно жить дома, в Клину!

— Мой дом теперь — стройка, — сказал сыну Сергей Феофанович, когда они, запыхавшись, взобрались на вершину горы и, отдыхая, сидели на траве, прислонившись к холодному пахучему стволу сосны. — Странно, что когда я был молод, то почему-то сидел на месте в учреждениях, а уже в зрелые годы попал на стройки, и пошло носить по городам. Я привык и люблю это. Нет, сын, в какой-нибудь артели я скорей бы зачахнул и состарился, — убежденно сказал Сергей Феофанович. — А здесь стройка захватывающая, дает новые силы. Большая стройка для хорошей и долгой жизни. Я доволен своей работой. А в мои годы и ты будешь жить интересами своих детей. Я хочу следить за твоей судьбой.

Вскоре Сатины переехали в новый дом.

Маеслав Сергеевич был назначен старшим производителем работ на целиковой перемычке. Еще в институте он мечтал о большом самостоятельном деле.