Держа Ларсона так, словно тот был непослушным щенком, Кингстон тихо его отчитывал:

– Вот как ты решил поступить после тех часов, что ты провёл, внимая моим отличным советам? Решил начать стрелять в гостей моего клуба? Ты, мой мальчик, стал ужасной тратой вечера. Остынь пока в тюремной камере, а утром я решу, что с тобой делать. – Он передал Ларсона громиле, ночному портье, который тут же увёл его прочь. Повернувшись к Уэсту, герцог окинул его быстрым взглядом и покачал головой. – Ты выглядишь так, словно тебя задом наперёд протащили сквозь живую изгородь. Как можно было заявиться в мой клуб в таком виде? Только из-за одного помятого пиджака тебя стоило бросить в камеру вместе с Ларсоном.

– Я пытался привести его в порядок, – вмешался Северин, – но он не захотел.

– Уже поздновато пытаться привести его в порядок, – заметил Кингстон, продолжая смотреть на Уэста. – Я бы порекомендовал провести дезинфекцию. – Он повернулся к другому ночному портье. – Проводи мистера Рэвенела в мои личные покои, где, похоже, я продолжу давать советы теперь уже другому страдающему поклоннику моей дочери. Видимо, это наказание за растраченные впустую годы юности.

– Я не нуждаюсь в советах, – отрезал Уэст.

– Тогда не стоило приходить в мой клуб.

Уэст бросил на Северина обвиняющий взгляд, на что тот слегка пожал плечами.

С трудом поднявшись со стула, Уэст прорычал:

– Я ухожу, и если кто-нибудь попытается меня остановить, я ему врежу.

Кингстона, казалось, совсем не впечатлили его слова.

– Рэвенел, я уверен, что в трезвом, выспавшемся и откормленном состоянии, у тебя получается произвести правильное впечатление на людей. Однако сейчас не тот случай. Сегодня в клубе работает дюжина ночных портье, которые обучены обращению с буйными посетителями. Иди наверх, мой мальчик. Случаются вещи и похуже, чем время, проведённое в лучах моей накопленной с годами мудрости. – Подойдя поближе к служащему, герцог вполголоса дал ему несколько инструкций, одна из которых звучала очень подозрительно: – Убедись, что он чист, прежде чем разрешишь ему прикоснуться к моей мебели.

Уэст всё-таки решил пойти с портье, который представился как Найл. Выбора, как такого, у него не было, и ничего другого на ум не приходило. Он чувствовал себя немного вялым и заторможенным, в голове нарастал шум, похожий на порывы ветра, которые проносятся по платформе, когда мимо со свистом пролетает поезд. Боже, как же он устал. И даже был не прочь выслушать длинную лекцию от герцога или любого другого человека, если при этом можно не вставать с кресла.

Когда все начали расходиться, Северин погрустнел, и стал выглядеть каким-то потерянным.

– А как же я? – спросил он. – Неужели вы все просто бросите меня здесь?

Герцог повернулся к нему, выгнув бровь.

– Похоже на то. Вы что-то хотели?

Северин нахмурился, обдумывая вопрос.

– Нет, – наконец, сказал он и тяжело вздохнул. – У меня и так есть всё на свете.

Уэст поднял руку в прощальном жесте и последовал за Найлом. Портье был одет в униформу из какой-то дорогой матовой ткани такого тёмно-синего оттенка, что она казалась чёрной, на ней не присутствовало никакой причудливой или золотой вышивки, за исключением тонкой чёрной плетёной отделки на лацканах пиджака, воротнике и манжетах белой рубашки. Очень сдержанный и простой костюм, скроенный так, чтобы не сковывать движения носящего. Наверняка в нём очень удобно убивать людей.

Они вышли через неприметную дверь и поднялись по узкой тёмной лестнице. Найл отворил дверцу наверху, и они очутились в богато украшенном вестибюле с потолком, расписанным ангелами и облаками. Другая дверь вела в красивые покои, выполненные в спокойных золотых и белых тонах, стены были оклеены бледно-голубыми муаровыми обоями, а на полу лежали ковры мягких, приглушённых цветов.

Уэст тяжело опустился в ближайшее кресло, с мягкой, бархатной обивкой. Вокруг царила абсолютная тишина. Как такое могло быть возможно, когда за окнами шумел ночной Лондон, а внизу чёртов клуб?

Найл молча подал ему стакан воды, от которого Уэст поначалу думал отказаться. Однако после первого же глотка, его одолела неутолимая жажда, и он залпом выпил всю воду. Портье забрал стакан, чтобы наполнить заново, а, вернувшись, принёс с собой маленький пакетик с порошком.

– Сода, сэр?

– Почему бы и нет? – пробормотал Уэст. Он развернул пакетик, запрокинул голову, и, высыпав содержимое на язык, запил водой.

Подняв голову, Уэст увидел на стене картину в резной позолоченной раме. На ней была изображена герцогиня с детьми несколько лет назад. Вся компания расположилась на диване, а, ещё совсем маленький, Айво, устроился у матери на коленях. Габриэль, Рафаэль и Серафина сидели по обе стороны от неё, в то время как Фиби склонилась над спинкой дивана возле матери, с таким нежным и немного озорным выражением лица, как будто собиралась рассказать ей секрет или рассмешить. Уэст не раз видел это выражение, когда она проводила время со своими детьми. Или с ним.

Чем дольше он смотрел на портрет, тем хуже ему становилось: внутренние демоны, словно, пронзали его сердце копьями. Ему хотелось уйти, но Уэст был не в состоянии подняться с кресла, будто скованный цепью.

В дверях появилась худощавая фигура герцога. Он задумчиво оглядел Уэста.

– Зачем приходил Ларсон? – хрипло спросил Уэст. – Как дела у Фиби?

Лицо Кингстона смягчилось, и в нём появилось что-то похожее на сочувствие.

– С моей дочерью всё в порядке. Ларсон осмелился заявиться сюда и в панике попытаться заручиться моей поддержкой, чтобы убедить Фиби выйти за него замуж. Хотел представить своё положение в наилучшем свете, полагая, что я не стану обращать внимания на его отношения с мисс Пэррис из-за моего собственного распутного прошлого. Излишне говорить, моя реакция его разочаровала.

– Вы сможете помочь Фиби лишить его должности доверительного управляющего?

– О, без сомнения. Несоблюдение доверительным управляющим своих прямых обязанностей является серьёзным правонарушением. Мне никогда не нравилось, что Ларсон принимает участие в личных и финансовых делах Фиби, но я сдерживался, чтобы меня не обвинили будто я сую нос не в своё дело. Теперь, когда есть возможность, я буду вмешиваться как можно больше, прежде чем мне снова свяжут руки.

Уэст слегка улыбнулся, его затравленный взгляд вернулся к изображению Фиби на портрете.

– Я её не заслуживаю, – пробормотал он, сам того не желая.

– Конечно, нет. И я не заслуживаю своей жены. Лучшие женщины достаются худшим мужчинам, вот такая жизненная несправедливость. – Глядя на осунувшееся лицо и сутулую фигуру Уэста, герцог, казалось, принял решение. – Ничего из того, что я тебе скажу, сегодня не возымеет действия. Если я отошлю тебя в таком состоянии, неизвестно, в какую беду ты попадёшь. Поэтому ты останешься на ночь в этой комнате для гостей, а утром мы поговорим.

– Нет. Я вернусь в свои апартаменты.

– Великолепно. Могу ли я спросить, что тебя там ждёт?

– Моя одежда. Бутылка бренди. Полбанки маринованной моркови.

Кингстон улыбнулся.

– Я бы сказал, что ты сам напоминаешь маринованную морковь. Оставайся на ночь, Рэвенел. Я попрошу Найла и моего камердинера приготовить тебе ванну и принести предметы гигиены, включая большое количество мыла.

На следующий день Уэст проснулся с расплывчатыми воспоминаниями о событиях прошлой ночи. Он поднял голову с мягкой подушки, набитой гусиным пухом и, недоумённо моргая, оглядел роскошную обстановку. Уэст лежал на шикарной, удивительно удобной кровати, застеленной белыми льняными простынями, пушистыми одеялами и шёлковым покрывалом сверху. Он смутно припомнил, как принял ванну, а потом с помощью Найла и пожилого камердинера с трудом добрался до постели.

Сонно потянувшись, он сел и огляделся в поисках своей одежды, но обнаружил лишь халат, висевший на соседнем стуле. Уэст чувствовал себя отдохнувшим, как никогда за всю прошедшую неделю, однако его состояние нельзя было назвать удовлетворительным или близким к счастливому. Но всё вокруг больше не выглядело таким серым. Он накинул халат и позвонил в колокольчик. Лакей появился с поразительной расторопностью.

– День добрый, мистер Рэвенел.

– Уже день?

– Да, сэр. Три часа дня.

Уэст был поражён.

– Я проспал до трёх часов дня?

– Вы были весьма утомлены, сэр.

– Видимо. – Потирая лицо ладонями, Уэст спросил: – Не могли бы вы принести мою одежду? И кофе?

– Да, сэр. Могу я заодно принести горячую воду и бритвенные принадлежности?

– Нет, на бритьё нет времени. Мне нужно отправиться... в одно место. Заняться делами. Немедленно.

К несчастью, Кингстон подошёл к двери как раз вовремя, чтобы услышать последние слова.

– Пытаешься сбежать? – вежливо спросил он. – Я боюсь, что банке маринованной моркови придётся подождать, Рэвенел. Мне нужно с тобой поговорить. – Герцог улыбнулся пожилому камердинеру. – Принеси бритвенные принадлежности, Калпеппер, и проследи, чтобы мистера Рэвенела накормили горячей пищей. Пошли за мной, когда он будет сыт и обретёт приличный вид.

В течение следующих полутора часов Уэст подвергался всяческим гигиеническим процедурам. Кроме того, он пребывал в таком фаталистическом и мрачном настроении, что позволил Калпепперу его побрить. Что с того, что старый хрыч перережет Уэсту горло, ему плевать. Процесс оказался не из приятных, всё это время он безумно нервничал, а желудок неприятно сводило. Но скрюченные, морщинистые руки были на удивление тверды, и орудовали бритвой легко и умело. Когда камердинер закончил, результаты его работы превзошли даже успехи Фиби на этом поприще. Хотя пальма первенства в любом случае принадлежала ей, вид её груди в вырезе ночной рубашки не сравнится ни с чем.