– Это дело наживное.

– Ничто не сможет изменить того факта, что Рут честная, милая, простушка, которая совершенно не годится в жёны мужчине моего положения. Она не сможет стать светской львицей, никогда не научится вести остроумные беседы и не отличит вилку для салата от вилки для рыбы. И от того будет несчастна. Не стоит о ней беспокоиться. Я не давал никаких обещаний, и она чересчур сильно любит меня, чтобы испортить мне жизнь.

– А как же ребёнок? – спросила Фиби, оскорбившись за девушку.

– Рут сама настояла на том, чтобы оставить ребёнка. Она могла бы отдать его в другую семью и продолжить жить, как прежде. Все решения, которые привели её к нынешнему затруднительному положению, она же сама и приняла, включая и решение лечь в постель с мужчиной вне брака.

Глаза Фиби расширились.

– Значит, она сама во всём виновата, а ты не причём?

– Роман вне брака ставит под угрозу в первую очередь репутацию женщины. Она это понимала.

Неужели это говорил тот самый Эдвард, которого Фиби знала столько лет? Где же тот высоконравственный, заботливый мужчина, который всегда проявлял такое непоколебимое уважение к женщинам? Неужели он изменился, а она и не заметила, или где-то в глубине сердца Эдвард всегда был таким?

– Я искренне её любил, – продолжил он, – и до сих пор люблю. Если тебе от этого станет легче, я глубоко стыжусь своих чувств и тех изъянов в моей натуре, которые подвигли меня начать эти отношения. Я страдаю как и все.

– Мы влюбляемся не из-за изъянов в нашей натуре, – тихо промолвила Фиби. – Способность любить - это самое благородное качество, которым только может обладать человек. Ты должен уважать это чувство, Эдвард. Женись на ней и будь счастлив вместе с Рут и вашим сыном. Стыдиться надо того, что ты считаешь будто она недостаточно для тебя хороша. Но надеюсь, ты пересмотришь свои взгляды.

Эдварда искренне озадачили и рассердили её слова.

– Невозможно пересмотреть взгляды на факты, Фиби! Она простолюдинка. И опустит меня на свой уровень. В нашем мире все разделяют эти взгляды. Все, кто имеют хоть какой-то вес в обществе. Нас не станут принимать в приличных местах, а детям из благородных семей запретят общаться с моими. Ты-то должна это понимать. – В его голосе послышалась ярость. – Бог свидетель, Генри понимал.

Теперь настала очередь Фиби потерять дар речи.

– Он знал о Рут? И о ребёнке?

– Да, я ему рассказал. Он простил меня прежде, чем я успел его об этом попросить. Генри понимал, что в нашем мире благородные люди иногда поддаются искушению. Он понимал, что не в моём характере совершать подобные проступки умышленно, и считал, что нам с тобой всё равно стоит пожениться.

– А что же Рут и её ребёнок? Каковы были его мысли по поводу них?

– Он знал, что я сделаю для них всё, что в моих силах. – Эдвард опять занял место рядом с Фиби на диване и накрыл её руки своими. – Я знаю каков я на самом деле, Фиби, и знаю, что я хороший человек. Я стану верным мужем, и буду хорошо относиться к твоим сыновьям. Ты же ведь никогда не слышала, чтобы я повышал голос в гневе? Не видела меня пьяным или, чтобы я проявлял жестокость. Мы заживём спокойно и счастливо. Как и заслуживаем. Я люблю в тебе так много качеств. Грациозность и красоту. Преданность Генри. Он так переживал, что не сможет позаботиться о тебе, но я поклялся, что не дам тебя в обиду. Заверил, что ему никогда не придётся беспокоиться о его детях, ведь я буду воспитывать их как своих собственных.

От его прикосновения по коже забегали мурашки, и Фиби отдёрнула руки.

– Какая ирония, что ты так хочешь стать отцом моим детям, но не своему собственному сыну.

– Генри хотел, чтобы мы с тобой были вместе.

– Эдвард, ещё до того, как вскрылась правда о Рут Пэррис и о денежной ссуде, я уже решила...

– Не нужно обращать на неё внимания, – в отчаянии перебил он, – и я закрою глаза на твои опрометчивые поступки. Всё можно забыть. Я приму любое твоё наказание, но после мы оставим прошлое позади. Я отправлю мальчика жить за границу. Мы никогда его не увидим. Так будет лучше и для него, и для нас.

– Нет, Эдвард. Никому лучше не будет. У тебя путаются мысли.

– У тебя тоже, – парировал он.

Возможно, он был прав: мысли в голове у неё и правда путались. Фиби не знала, стоит ли верить в то, что он рассказал о Генри. Она хорошо знала мужа, его тихий нрав и сдержанность, и как он заботился о других. Но Генри вырос в аристократической семье, его воспитывали соблюдать границы между людьми благородного происхождения и простолюдинами, и полностью осознавать последствия, если порядок вещей нарушится. Неужели Генри действительно благословил будущий союз между своим кузеном и женой, зная о существовании бедной Рут Пэррис и её незаконнорожденного ребёнка?

Затем, словно по мановению волшебной палочки, смятение и тревоги утихли, и ей всё стало ясно.

Она любила и уважала мужа и всегда прислушивалась к его мнению. Но настало время Фиби самой решать, что хорошо, а что плохо. Грешно не любить, а отказываться от любви. Бояться надо было не скандала, а предательства собственных моральных ценностей.

– Я не выйду за тебя замуж, Эдвард, – сказала она. Где-то в глубине души Фиби было его жаль, ведь он принимал самое губительное решение в своей жизни. – В ближайшие дни нам предстоит многое обсудить, в том числе распутать целый клубок юридических вопросов. Я хочу, чтобы ты перестал исполнять обязанности душеприказчика и доверенного лица в поместье, и умоляю не усложняй процесс. А сейчас, хочу попросить тебя удалиться.

Его как громом поразило.

– Ты ведешь себя безрассудно. Идёшь против желания Генри. Я не буду предпринимать никаких действий, пока ты не успокоишься.

– Я совершенно спокойна. Делай, как считаешь нужным. Я собираюсь обратиться к адвокатам. – Фиби смягчилась, увидев, как он расстроен. – Я всегда буду питать к тебе привязанность, Эдвард. Ничто не сможет стереть всю ту доброту, которую ты проявлял ко мне в прошлом. Я бы никогда не стала мстить, но хочу, чтобы между нами больше не существовало юридических отношений.

– Я не могу потерять тебя, – в отчаянии проговорил он. – Боже мой, что происходит? Почему ты не видишь сути? – Он уставился на неё, как на незнакомку. – У тебя была интимная связь с Рэвенелом? Он тебя соблазнил? Принудил?

Фиби раздражённо выдохнула и, встав с дивана, поспешила к выходу.

– Эдвард, пожалуйста, уйди.

– Что-то произошло. Ты не похожа сама на себя.

– Ты так считаешь? – спросила она. – Значит, ты меня совсем не знаешь. Я всегда была такой, и я никогда не выйду замуж за мужчину, который не желает принимать меня такой, какая я есть.

Глава 32

– Боже мой, Рэвенел, – заметил Том Северин, когда Уэст залез к нему в карету и сел напротив, – крысы в борделе и те приличнее выглядят.

Уэст ответил угрюмым взглядом. В течение недели, после того, как он покинул поместье Клэр, наведение марафета и уход за собой не входили в число его приоритетов. Брился он совсем недавно, день или два назад, возможно, три, и был относительно чист. Одежда на нём оставалась хорошего качества, но её следовало погладить и накрахмалить. Ботинки не мешало бы отполировать, и да, его дыхание, как и следовало ожидать после нескольких дней беспробудного пьянства и скудных перекусов, стало несвежим. Сейчас, никому бы не пришло в голову назвать Уэста модником.

Он остановился в меблированных комнатах, которые сохранил за собой даже после того, как обосновался в Гэмпшире. Хотя Уэст мог поселиться в Рэвенел-Хаусе, лондонском доме семьи, он всегда предпочитал уединение. Раз или два в неделю приходила кухарка, чтобы навести порядок. Вчера она, сморщив нос, обошла комнату за комнатой, собрав пустые бутылки и грязные стаканы, и отказалась уходить, пока Уэст не съел в её присутствии кусок бутерброда и несколько ломтиков маринованной моркови. Когда он запил всё это подогретым пивом с пряностями, она одарила его хмурым взглядом.

– У вас иссохшая душа, мистер Рэвенел, – мрачно проговорила кухарка. Уэст мог бы поклясться, что перед уходом она вылила остатки пива, не сам же он их выпил ещё до полудня. Хотя, возможно, и он. Ощущения казались ему до боли знакомым: брожение в желудке, непрекращающаяся отвратительная жажда, которую ничто не могло утолить. Словно Уэст тонул в озере джина, продолжая хотеть напиться сильнее.

В то утро, перед отъездом из поместья Клэр, Уэст чувствовал себя довольно сносно. Он позавтракал с Фиби и детьми, умиляясь тому, как Стивен своими маленькими ручками сжимал кусочки жареного бекона и разминал намазанные маслом тосты в бесформенные комки. Джастин не раз спросил, когда Уэст вернётся, и он поймал себя на том, что отвечает мальчику общими фразами, которые так ненавидел в детстве: “Когда-нибудь”, или “Посмотрим”, или “Когда придёт время". Даже ребёнок понимал, что это означало "Никогда".

Фиби, чёрт бы её побрал, вела себя самым жестоким образом, оставаясь спокойной, нежной и понимающей. Ему было бы намного легче уезжать, если бы она хмурилась или злилась.

Перед отъездом на вокзал, Фиби поцеловала его на прощание у парадных дверей... она коснулась изящной рукой его щеки, и ласково провела по ней губами, нежно окутав Уэста своим ароматом. Он закрыл глаза, и ему показалось, будто его осыпало лепестками цветов.

А потом отпустила.

Только на вокзале его охватило дурное чувство: смесь уныния, усталости и сильной жажды. Он планировал купить билет до Приората Эверсби, но вместо этого обнаружил, что просит продать ему билет до вокзала Ватерлоо, смутно предполагая, что задержится в Лондоне на ночь. Но однодневная остановка превратилась в двухдневную, а потом в трёхдневную, и вскоре Уэст потерял способность вообще принимать решения. С ним что-то явно было не так. Он не хотел возвращаться в Гэмпшир. Ему вообще никуда не хотелось ехать.