Беспроигрышный, да и только, получался вариант. И все же Доля его не использовал. Поступил иначе. Побеседовал с земляками рядового Бабака, попросил их поговорить с солдатом. Потом узнал: разговор состоялся. О его подробностях не спросил — они стали теперь не важны. Потому что Бабак постепенно менялся. В составе специальной команды выполнял ответственную задачу в районе аварийного реактора и действовал не хуже остальных солдат — собранно, четко, быстро. А после в батальоне и вспоминать перестали о том, каким он был раньше.

Почему Доля отказался от наиболее легкого пути и предпочел более трудный, взяв всю ответственность на себя? Ведь рисковал, и немалым. Сказался опыт? Нет, его он только начинает наживать — в должности батальонного политработника совсем недавно. Тогда в чем здесь дело?

Так сразу и не ответишь. Начать придется издалека, с того времени, когда Доля стал серьезно задумываться о долге политработника — быть там, где вершится главное дело. Увлекать своим примером, вести за собой, даже если, кажется, израсходованы все резервы душевных и физических сил. Находить точные, нужные именно в эту самую минуту слова, которые затронут в людях сокровенное — и ободрят, и усовестят, если надо. И постоянно помнить: наравне с командиром ты в ответе за тех, кого приказ ставит на острие опасности, успех необходим, но не любой ценой.

Он взвешивал, не упускает ли чего. Но и так получалось очень много для обыкновенного в общем-то человека, не обладающего с верх качествами, не наделенного какими-то чрезвычайными полномочиями. И в то же время — ровно столько, сколько отмерено политработнику долгом солдата партии.

Продолжая раздумья, Доля пришел к выводу, что сейчас трудно найти даже молодого политработника, который, бы не знал или не понимал своих обязанностей. За четыре года в военном училище их усваивают все. Да и в войсках о них постоянно напоминают. Но работают люди по-разному. Значит, суть не в знании и понимании долга, хотя и это очень важно. Главное — в том, как человек его выполняет. Ведь можно отсидеться с бумагами, не принеся пользы, однако не причинив и особого вреда. А можно и на переднем крае наломать дров, завалив дело. Какое из зол худшее — он не задумывался. Да и надо ли было?

О другом же размышлял довольно много. Скажем, пока по большей мере о понимании долга толкуем и печемся, медленно и робко перестраиваемся на то, чтобы учиться работать и нести ответственность за сделанное или несделанное. Учиться же по-настоящему можно, лишь постоянно заставляя трудиться мысль и душу, анализируя, переживая, что и как достигнуто, где действовал удачно, а где ошибся и в чем именно. Вот и стал стараться, чтобы получалось так.

Потому-то и не спешил ходатайствовать об отправке рядового Бабака из батальона. Хотя поначалу желание было большое. Как говорят, с глаз долой — из сердца вон. Ну и обстановка в зоне… Но после, когда поулеглись первые эмоции, задал себе вопрос: как воспримут это солдаты? И кое-что уразумел. Получалось, не верит он в силу коллектива, в его нравственную крепость и способность повлиять на Бабака? Даже обратного опасается? А в батальоне коммунистов, комсомольцев — вон сколько. Да и беспартийные им под стать. Его же недоверие — обида для всех. В другой раз уже они могут на него не положиться. Случится так — считай, вся его работа насмарку. И прошлая, и будущая.

«Но ведь и передовериться можно? — спрашивал себя Доля и тут же отвечал: — Нет, нельзя. Я-то, спрашивается, зачем здесь? Мои переживания, мысли должны быть понятны и близки людям, становиться общими. В этом — суть политработы». Прийти к такому выводу ему помогли раздумья фронтовика, прочитанные в книге. Он принял их умом и сердцем, стремился, чтобы так выходило на деле.

Как-то раз Доля выехал на разведку с одним из экипажей. Маршрут проходил через деревни, расположенные в тридцатикилометровой зоне. Он знал, что жители оттуда эвакуированы, но спокойно отнестись к увиденному не смог. И потом, когда уже остались позади белые, утопающие в буйной зелени садов хаты, опустевшие, безжизненные, перед глазами у него продолжала стоять эта жестокая картина.

Он и после не мог забыть ее. И Доля понял, что до тех пор, пока не вернутся в деревни жители, не установится на опаленной горем земле прежняя счастливая жизнь, эта картина будет стоять перед глазами. И ничего тут с собой не поделаешь.

Однажды Доля заговорил об этом с солдатами. Сразу же почувствовал: и у них беда Чернобыля, людей, вынужденных сняться с родных мест, поселила в душе непокой, вызывает глубокое сопереживание. И тогда он стал рассказывать, казалось бы, об очень далеком. О том, как для освещения электрифицированной карты ГОЭЛРО, вывешенной в Большом театре, где проходил VIII Всероссийский съезд Советов, пришлось временно отключить ряд районов Москвы — не хватало энергии.

— Американский писатель, научный фантаст Уэллс, побывав в то время в Советской республике, написал книгу «Россия во мгле», — говорил Доля. — Он не смог поверить в возможность воплощения в жизнь ленинского плана электрификации страны. Наши враги очень рассчитывали, что мы не преодолеем разрухи, останемся во мгле. Но вышло иначе — по загаду Ильича.

Он поведал и о том, как осенью сорок третьего советские войска в кровопролитных боях освобождали эту землю, на которой сейчас выполняют свой долг они, солдаты восьмидесятых.

— Гитлеровцы разрушили, разграбили и уничтожили здесь все. И проходя через обращенные фашистскими захватчиками в руины и пепел города, села и деревни, бойцы раздавали хлеб немногим оставшимся в живых старикам, женщинам, детям. Тогда наши западные союзники сначала тайно, а потом и открыто надеялись, что Советский Союз очень долго не сможет восстановить народное хозяйство после этой самой жестокой и разрушительной из войн. Но получилось опять по-другому — как наметила партия.

— Сейчас над Чернобылем — мгла большой беды, — продолжал Доля. — И снова недруги Советского государства рассчитывают, что мы не выдюжим, запаникуем, что трещину даст главное — наша сплоченность. Только опять у них просчет. Уже выдержали самое трудное, не запаниковали и сплотились еще крепче. Наступит время — оживут энергоблоки станции, гомоном ребятни снова наполнятся многие деревни и поселки. Партия, народ верят в это и очень на нас надеются.

Сокращались временны́е расстояния, и уже вполне по росту были солдатам батальона рабочая блуза строителя Волховской электростанции, шинель бойца Великой Отечественной, спецовка того, кто восстанавливал Днепрогэс. В своем сегодняшнем нелегком деле они теперь видели продолжение тех великих свершений, о которых говорил капитан Доля. Это поднимало солдат до высот духа, казавшегося им раньше оставшимся далеко и невозвратимо в прошлом. И каждый сознавал: только умелой, самоотверженной работой можно рассеять мглу беды, осветить светом счастливой жизни землю Чернобыля. А кто-то негромко произнес:

— Хорошо бы снова приехать сюда потом, когда все останется позади…

Не досказал, умолк, видимо, застеснявшись своего душевного откровения. А Доля подумал: «Говорят, солдат минувшей войны тянет к местам былых боев. Наверно, так и есть. Потому как там особенно ярко высвечивается им в воспоминаниях о пережитом, прожитом то главное, что было в их судьбах. Вот и эти ребята… Они, пожалуй, еще не осознают, но сердцем уже чувствуют: в памяти каждого из них тяжелые дни и ночи Чернобыля будут помечены особой метой».

А в его памяти? Тоже. Ведь здесь он понял: есть у политработника именно чрезвычайные полномочия — влиять на умы и души людей.