«…Лейтенант Нечепоренко с группой солдат проводил дезактивацию участка местности с повышенным уровнем радиации. Снимали верхний слой грунта. Работа сделана качественно и в срок. Во многом благодаря личному примеру коммуниста Нечепоренко».

«…Комсомольский вожак роты Алексей Ермишин одним из первых проводил радиационную разведку у аварийного реактора, обеспечивая необходимые точные данные. Потом объяснял командирам экипажей и химикам-разведчикам, как лучше действовать в сложных условиях, пользоваться приборами».

Впрочем, для того чтобы перечень имен был полным, надо назвать всех активистов батальона. Здесь, в зоне, от одного из политработников довелось услышать такие слова: «Мужество людей противостоит невидимой опасности, оставшейся после аварии, и побеждает». Как-то в разговоре повторил их капитану Доле. Замполит не торопился высказать свое мнение. Он вообще не скор в оценках.

— Конечно, неплохо сказано, — заговорил Владимир Алексеевич. — Только, на мой взгляд, требуется небольшое уточнение. Профессиональная компетентность в принятии решений, мастерство, точность и высочайшая ответственность при их выполнении на каждом участке — вот что решало исход дела. А мужество?.. Это необходимое качество, которое позволяло людям проявить знания, все свое умение в чрезвычайных условиях, брать на себя столько, сколько требует обстановка.

— Что, прозаично? — улыбнулся Доля. — Зато, по-моему, верно.

Слова замполита заставили задуматься. Они, как говорят, били в точку, высвечивали одну из основных граней характера политработника. В особой зоне, считал Доля, не только опасно, но и преступно идти напролом, что называется, размахивать шашкой. Слишком высокой могла быть цена некомпетентного решения, опрометчивого шага.

Да, риск неизбежен, но сведенный к минимуму строгим расчетом, умением взять максимум возможного от современной техники, приборов и аппаратуры, предельной организованностью и дисциплиной. Потому политработнику надо было не просто находиться там, где люди вершили свой каждодневный тяжелый труд. От него требовалось не только призвать, воодушевить, повести за собой, но и, когда диктовала обстановка, организовать дело, показать пример решения задачи, опираясь на глубокие специальные знания и твердые навыки.

Именно за такое умение Доля ценил и искренне уважал ротного политработника Александра Егоровича Губина. У того специальная подготовка — на уровне хорошего командира. Он первым в батальоне выезжал к аварийному реактору. Командование посчитало, что именно Губин обладает навыками и качествами, необходимыми для ведения радиационной разведки в той особо напряженной обстановке. И замполит роты оправдал доверие. Возглавляемый им экипаж действовал умело и решительно, доставил точные данные.

Некоторое время в подразделении не было техника. Посоветовавшись с командиром, Губин стал совмещать его обязанности и свои. Отлично зная устройство БРДМ, он при необходимости помогал солдатам делать текущий ремонт. Попутно организовывал занятия по технической подготовке, объяснял и показывал специалистам, как правильно эксплуатировать приборы. Не было случая, чтобы какая-то из машин роты не могла выйти из парка для выполнения задачи.

Но подметил замполит батальона и другое: Губин реже, чем требовала сложная обстановка, беседовал с людьми. Не видел необходимости? Вряд ли. Тогда какова причина? «Нужно обязательно выяснить», — решил Доля.

После короткого совещания он попросил политработника задержаться в палатке. Собравшийся было выйти Губин тяжело опустился на скамейку, положил на стол руки — большие, сильные, со следами свежих ссадин и въевшегося в кожу машинного масла. «Прямо как у наших водителей», — мелькнула у Доли мысль. А вслух сказал:

— Смотрю я на ваши руки, Александр Егорович, и вот о чем думаю. Здорово они работают на ваш авторитет.

— Скажете тоже, — засмущавшись, Губин убрал со стола руки.

— И скажу, — подхватил Доля. — Солдаты все замечают. Хорошо, когда политработник в технике отлично разбирается… Но для него это не самоцель. Понимаете, к чему клоню?

— Чего же не понять, — отозвался Губин. — Считаете, что мало воздействую на солдат, как говорится, словом?

— Считаю. Но не нахожу этому причин. Авторитетом в роте пользуетесь — впору завидовать. Но ведь люди от вас еще и слова ждут. Надеются: работая вместе с ними, вы потом рассудите, как все было, оцените действия каждого. И чем выше у вас авторитет, тем желаннее, нужнее им услышать о себе. Ведь там, в зоне, лицом к лицу с опасностью солдаты не задумываются над тем, поступают ли смело, мужественно. Они просто делают то, что считают нужным. А вот после… Надо, чтобы люди знали цену сделанного.

— Так ведь ротный обязательно проводит разбор, — сказал Губин. — Зачем же я буду повторять?

— И не надо. Командир подводит итоги выполнения задачи как специалист. А политработник — как знаток, если хотите, души человеческой. Да-да, именно так. Вот младший сержант Гончаров выезжал на станцию, а возвратившись, вызвался снова отправиться туда вместо сержанта Сепыко. Геройствовал? Посчитал, что сработает лучше? Нет. Просто узнал: у Сепыко полученная доза облучения выше, чем у него. И о товарище своем настоящую заботу проявил. Об этом и надо говорить политработнику с людьми, чтобы они увидели и осознали, на какую нравственную высоту поднимает солдата чувство боевого братства.

— Не всегда же, Владимир Алексеевич, есть такие примеры. Иной раз понимаю, что необходимо поговорить с солдатом, ободрить его, воодушевить, а как это сделать…

— Надо больше проявлять интереса к людям, — посоветовал Доля. — Будете присматриваться к жизни — примеры всегда найдутся.

И он поведал молодому политработнику одну историю. Выйдя как-то из штабной палатки, Доля задержался около курилки и невольно стал свидетелем разговора солдат соседнего батальона. Они расположились на скамейке рядком, в середке — худощавый, видимо, совсем небольшого росточка паренек с сержантскими нашивками на погонах, к которому остальные беспрестанно обращались с вопросами. «Ну как там, в госпитале?» — услышал Доля очередной.

— Нормально, — ответил сержант. — Обследовали меня. Сказали: абсолютно здоров, можешь спокойно ехать домой. У меня ведь срок службы уже закончился, уволен в запас.

— И ты сюда?

— А то как же?! Добрался на попутках — и прямо к командиру. Пришел, значит, и говорю: прошу разрешить остаться в части, потому что имею опыт работы в зоне и вообще мое место сейчас — вместе с ребятами.

— А он?

— Мол, разберемся с вашей просьбой. Ждите решения.

— Не оставят… — сказал один из солдат.

— Это как же не оставят?! — перебил его сержант. — Нельзя мне сейчас ехать домой, когда здесь такое… Понимаешь, нельзя. Так что можешь не сомневаться — оставят.

Все замолчали. И Доля, продолжая глядеть на сержанта, только теперь обратил внимание на спокойное, даже какое-то радостное выражение на его лице. Политработник не знал, как точно охарактеризовать это состояние человека. И подумал: наверное, такими были солдаты, возвратившиеся после ранения в родную роту. Доля вдруг почувствовал, что ему как-то по-особому дорог сержант, а вместе с ним и все остальные — рядовые и командиры.

Уже придя в батальон, он спохватился: ведь не спросил у паренька ни имени, ни фамилии. Пожалел, но потом рассудил, что не так это и важно. Политработник все равно рассказал в подразделениях о маленьком сержанте — великом своим духом.

…Говоря об этом замполиту роты, Доля очень хотел, чтобы тот понял важную истину: ничто так не воодушевляет человека на трудное дело, не помогает становиться лучше, как самая обыкновенная беседа, теплая и задушевная. И словно услышав его мысли, Губин сказал:

— Теперь я, кажется, знаю, о чем надо поговорить с Теплицким…

Рядовой Григорий Теплицкий в роту прибыл недавно и нелегко осваивался в сложной обстановке: не хватало собранности, порой и характера. И вот, выбрав время, Губин побеседовал с солдатом. Не стал говорить громких слов о долге, ответственности, а рассказал о поступке его же товарищей — рядовых Сергея Мякоты и Ивана Островерха. Они вызвались устранить неполадку на одной из машин, подготовить ее к ведению разведки, хотя сами только что возвратились с маршрута. Ночь не спали солдаты, но утром БРДМ вышла из парка.

Теплицкий слушал молча, и Губин мог только догадываться, о чем тот думает. Но, видимо, беседа не прошла бесследно. Через некоторое время солдат отличился, работая в зоне.

Доля молод. И лицом, хотя под глазами от бессонных ночей, постоянного напряжения на лучики первых морщинок легли густые тени, и душой, потому что жажда испытать себя в преодолении трудностей переводит сердечный ритм на «полный вперед», делает политработника ровесником по духу солдатам и сержантам. Но в то же время, когда очередной шаг, казалось бы, очевиден и прост, он, если позволяет обстановка, вдруг медлит сделать его, взвешивая еще раз все «за» и «против». И только основательно поразмыслив, принимает окончательное решение.

Рядовой Михаил Бабак не приглянулся Доле сразу, с первой их встречи, своим настроением. Замполит уже слышал о том, что в разговорах с товарищами солдат упрямо гнет свою линию: мол, ничего особенного в условиях зоны нет, а потому и повышенная дисциплина в работе ни к чему. И вел себя соответственно — обязанности ремонтника выполнял с прохладцей.

В беседе с Долей рядовой Бабак своей позиции не скрывал. Высказывался в том же духе, что и перед сослуживцами. И, слушая браваду солдата, замполит вдруг поймал себя на мысли: «Самое простое и лучшее — просить перевести его из батальона. Основание? Оно веское: по своим моральным качествам рядовой Бабак не подходит для действий в особой обстановке. Затруднений с переводом возникнуть не должно. Ведь никто не возьмет на себя ответственность отказать, сославшись на необходимость работать с солдатом, воспитывать. А вдруг что-то случится с самим Бабаком или по его вине? От недисциплинированности до беды в зоне меньше, чем полшага».