На острие опасности

Регулировщик на контрольно-пропускном пункте показал жезлом, что путь открыт, и боевая разведывательная дозорная машина, набирая скорость, пересекла границу тридцатикилометровой зоны. Ничего не изменилось вокруг: убегающая под колеса бетонка все так же разрезала надвое густой сосняк, такие же, как и везде, стояли на своих постах дорожные знаки… Хотя нет. Вот и первый вестник случившейся на Чернобыльской атомной электростанции беды — небольшой щит с надписью «Выезд на обочину запрещен!».

«Стоит жара, по краям трассы много пыли, — быстро сообразил замполит батальона капитан Доля. — И лучше ее не тревожить». Однако ощущения близкой опасности не возникло. Умом он понимал: она есть, если не тут, то впереди наверняка. Невидимая, неслышимая, неуловимая ни шестым, ни каким-либо другим чувством. Но рассудок не всегда в ладах с ощущениями. Тут даже стрелка прибора для определения уровня радиации, начавшая подрагивать, пока не могла ничего изменить.

Именно тогда, еще только начиная вникать в условия, в которых предстояло действовать батальону, Доля задумался вот над чем. И в первый, и в десятый раз, выполняя задачи в зоне, человек одинаково уязвим. Опыт работы на зараженной местности — не панацея от воздействия радиации. Как на войне: пуля не разбирает, где в цепи необстрелянный новичок, а где — уже понюхавший пороху солдат. Да, так. И все же если в бою опыт помогает избегать неоправданного риска, то и тут он тоже оберегает людей от опрометчивых поступков. «Однако это — только одна сторона дела, — рассуждал Доля. — Другая такова, что опыт порой может породить, как ни странно, самоуспокоенность и беспечность, которые в особых условиях зоны недопустимы. Но как добиться, чтобы каждый специалист постоянно ощущал опасность, не лез, что называется, на рожон и в то же время находил в себе силы, мужество преодолевать страх, действовал смело, инициативно, умело?»

Такой вот непростой вопрос поставила жизнь. Ответ на него нельзя было найти, открыв нужную страницу учебника или заглянув в инструкцию. Готовых рецептов здесь не существовало. Требовалось самому, осмысливая то, что давали трудные будни батальона, искать подходы к работе с людьми. И Доля вспоминал, анализировал в действиях экипажей машин, казалось бы, пустячные детали. «Гвоздики» — так он их называл. А если у кого-то это вызывало улыбку, пояснял:

— Здесь имеется определенный смысл. Скажем, такие гвоздики, на которых держится подошва.

Однажды Доля выехал на разведку с экипажем сержанта Николая Волченкова, уже имеющим некоторый опыт работы в зоне. Предстояло выполнить обычную, по здешним понятиям, задачу — определить уровни радиации в районе атомной электростанции.

На очередной точке Волченков сделал замер по прибору в машине, записал данные, потом стал открывать люк. Доля остановил его, спросил:

— Зачем?

— Хочу проверить точность данных на земле переносным прибором, — ответил сержант.

— Инструкцией это запрещено, — жестко сказал Доля. — Радиация здесь значительно выше уровня, при котором разрешается выходить из машины. Чтобы впредь такого не было!

— Так я для верности, хотел как лучше, — оправдывался Волченков. — Ведь этот прибор иногда…

Не договорив, он махнул рукой. И Доля понял: сержант несколько утратил осторожность и не очень-то доверяет аппаратуре, установленной в машине.

Возвратившись в батальон, политработник обсудил происшедшее с офицерами. Оказалось, и в других экипажах похожее пусть изредка, но случалось: стараясь выполнить задачу, люди иногда неоправданно рисковали, совершенно необоснованно не доверяя приборам.

— Надо строго взыскивать с нарушающих инструкцию, — предложил тогда кто-то из офицеров.

— Спрашивать необходимо, — отозвался Доля. — Но и одна, что называется, голая требовательность — не выход. Ведь парадокс получается: к нарушениям людей толкают добрые побуждения. Значит, надо перенацелить их, направить на усердное изучение техники, на всестороннюю подготовку ее к работе в зоне. Недоверие-то — от недостатка специальных знаний, не иначе. Поговорите об этом с подчиненными. Скажем, в парке во время обслуживания машин.

Одну из таких бесед Доля провел сам. Начал ее с рассказа о том, как действовал Волченков. Солдаты зашумели, мол, правильно хотел сделать — для точности разведданных. Политработник был готов к этому.

— Инструкция, как и приказ, — закон. Нарушать ее никто не имеет права. Тут все ясно, и повода для дискуссий нет. А вот взглянуть на дело с другой стороны, считаю, резон есть. Покинув машину, Волченков неоправданно рисковал бы. Значит, мог выйти из строя, если так можно сказать о человеке. Тогда в зону чаще пришлось бы выезжать другим. Получается, что своими необдуманными действиями он подвел бы не только себя, но и товарищей.

Солдаты молчали. Возразить было нечего.

— Теперь еще пример, — продолжал Доля. — Все вы знаете, как недавно отличилась группа, оборудовавшая «могильник» для захоронения радиоактивных обломков.

О том трудном и опасном деле в батальоне было известно каждому. Теперь Доля ждал «подключения» к разговору солдат. Он рассчитывал на это и не ошибся.

— Все верно, — заговорил один из химиков-разведчиков. — В технике сомневается тот, кто на свои знания, качество подготовки машины не совсем надеется… О поступке младшего сержанта Пивеня все слышали. Когда в зоне с высоким уровнем радиации остановился радиоуправляемый трактор, он завел его и отогнал в безопасное место. И мы правильно говорили о мужестве нашего товарища. Но не менее верно другое: без высокой технической подготовки Виктор Пивень не смог бы ничего сделать со сложной машиной.

Услышав, как на его слова одобрительно отозвались сослуживцы, солдат продолжил:

— Противостоящий нам враг по-своему неуловим. Побеждать его можно, только отлично владея техникой, используя на всю катушку ее возможности. Без аппаратуры, умения работать на ней химик-разведчик беспомощен, как слепой котенок. Так что надо не кивать на приборы: дескать, ненадежны, а изучать и осваивать их всесторонне, качественно готовить к применению.

По гулу голосов, означавшему полное согласие, Доля понял: беседа удалась. Теперь дело было за командирами, техниками рот, которые, как уже обговорили заранее, стали еще больше внимания уделять обучению личного состава, подготовке машин. Именно в этом проявлялась подлинная забота о людях, об их безопасности.

Батальон был переброшен к границе тридцатикилометровой зоны вскоре после аварии на атомной электростанции и сразу же стал вести радиационную разведку, выполнять другие задачи. Вечером, а иногда, случалось, и ночью Доля выкраивал время, чтобы раскрыть тетрадь — своего рода летопись боевых дел батальона и занести в нее новые имена. Записи, сделанные им, созвучны фронтовым политдонесениям с переднего края.

«…В течение дня сержанты командир отделения Михаил Калита, химик-разведчик Алексей Нечайкин и водитель Василий Кущенко, работая в непосредственной близости к АЭС, получили дозы облучения, близкие к установленному пределу. Ночью поступил приказ срочно выехать на электростанцию. Обстановка сложилась так, что кроме этого экипажа выполнить его было некому. Сержанты Калита, Нечайкин и Кущенко добровольно вызвались снова отправиться в зону. До утра они совершили две поездки на АЭС.

…Водитель рядовой Константин Мамяр обратился к командиру с просьбой послать его первым на электростанцию для ведения радиационной разведки. Двое суток почти без сна и отдыха солдат находился в опасной зоне.

…Командир взвода офицер Александр Назаренко, командир отделения сержант Александр Кириленко, старший химик-разведчик ефрейтор Иван Пасечный монтировали в районе АЭС специальную аппаратуру для измерения радиации. Получили дозы облучения около установленного предела. Для того чтобы закончить работу, требовалось вести монтаж в течение еще одного дня. Все трое остались на своих боевых постах и выполнили приказ в указанный срок».

В те первые и самые трудные для батальона дни, когда ощутимо сказывалась напряженность обстановки на станции, капитан Доля вместе с экипажами выезжал на разведку радиационной обстановки, часто бывал на дозиметрических постах в районах, где велась дезактивация местности и различных объектов. Он рассказывал солдатам о политических событиях в мире и в стране, о положении на атомной станции.

И ни разу не задумался, поступает ли смело, рискует ли. Для него важным было не собственное мнение о себе, а то, каким видят и как воспринимают его солдаты.

Капитан Доля обратил внимание на одну важную особенность, обусловленную обстановкой в районе атомной станции. «Передний край», на котором ему постоянно приходилось бывать, имел довольно большой фронт. В этих условиях не было возможности подолгу совещаться, заседать, организовывать какие-то, мероприятия. Все занимались делом — вели разведку на маршрутах, дозиметрических постах, дезактивировали участки местности, работали в парке днем и ночью, готовя технику к выходам в зону.

Секретарь партийной организации лейтенант Сергей Нечепоренко говорил, что не переставал удивляться умению капитана Доли буквально несколькими фразами поставить активистам задачи, порекомендовать, как лучше вести работу в тех или иных условиях. И тут же он невольно раскрыл главный «секрет» политработника. Не было в его словах общих, ни к чему не обязывающих, ничего не дающих рассуждений. Только деловые, емкие инструкции.

В той самой «боевой летописи батальона», что хранилась у капитана Доли, оказалось немало записей, которые свидетельствовали: свой долг активисты выполняли честно, достойно.