«Дайте знать о себе стуком!»
Затонувший линкор подняли — на это ушло больше года самоотверженного труда водолазов ЭОНа — Экспедиции особого назначения. Эта судоподъемная эпопея — уникальная в своем роде — тема особого рассказа. Я коснусь ее лишь в той мере, в какой она связана с трагическими днями октября 1955 года.
Начальник Экспедиции особого назначения инженер-контр-адмирал Н. П. Чикер:
«В город мы приехали на вторые сутки после опрокидывания линкора. Тут только и узнали о происшедшей трагедии. Впрочем, она еще продолжалась. В корпусе, в его отсеках, кубриках, подпалубных помещениях остались люди, которые не успели покинуть свои боевые посты. Все они оказались в эдаком глухом колоколе — снизу подпирает вода, сверху — сталь корпуса. Воздушные подушки позволяли им дышать. Но кислород истощался…
Гидрофон доносил из-под воды удары по железу. Их было много, этих стуков, но выйти из смертельной западни удалось считанным счастливцам. Из кормовой электростанции водолазы вывели человек семь во главе с мичманом. Удалось спасти двоих из 31-го кубрика. И еще к исходу первых суток сумели выбраться через кингстон водоотливной помпы старший матрос Литвин и шестеро его матросов. Все они потом рассказывали, что когда под водой в темных, полузатопленных, перевернутых помещениях раздался вдруг уверенный громкий голос, им показалось, что заработала внутрикорабельная трансляция. (На самом деле, вещание шло из забортной глубины.) Во всяком случае, многие из них почувствовали себя гораздо спокойнее.
К нашей беде, толстый и плотный слой ила, который быстро заволок все палубные люки, помешал водолазам пробиться в другие помещения опрокинувшегося корабля.
В некоторых местах мы попытались сделать прорези в днище. Но попытки эти ничего не дали. Днище у линкора было двойным, а междудонное пространство заполнено топливом. Если удавалось добраться до второго дна, то воздушная подушка со свистом выходила в первую же прорезь…»
Капитан-лейтенант В. В. Марченко:
«Матрос Хабибулин служил в моем дивизионе. Фортуна — дама капризная — не всегда выбирает самых достойных. Тот же Хабибулин, угодивший в ее любимцы, отнюдь не пользовался у своих товарищей симпатией. Был он нечист на руку. А в ту горькую ночь, когда артиллеристы строились на палубе, Хабибулин вспомнил, что у старшины его команды мичмана Мышанского остались в кубрике новый гражданский костюм и еще кое-какие вещички. Он бросился за ними вниз. По коридору вдруг мощным потоком хлынула вода. Хабибулин успел заскочить в забашенное пространство. Там находился жилой кубрик электротехнического дивизиона».
Мичман Н. С. Дунько:
«Я эту историю точнее знаю. Мне ее водолаз, тот самый, что в кубрик проник, — старший матрос Попов — в подробностях рассказывал. Да и от Хабибулина тоже не раз слышал…
Когда Сербулов дал команду покинуть корабль, Хабибулин, строевой третьей башни, прыгнул за борт. Он потом сам удивлялся: «Прыгал в воду, а оказался в помещении!»
Из кубрика, куда он попал, воздух выдавливало с такой силой, что руку Хабибулина втянуло в узкий и глубокий иллюминатор. Никак не мог он вытащить руку. Несколько раз накрывало водой, хватал воздуху и снова рвался, пока не освободился, наконец… Он тут же полез по трапу выше, но линкор уже перевернулся, и Хабибулин попал из 28-го кубрика, где он находился, в 31-й, расположенный палубой ниже. «Лезу, лезу, — рассказывал он, — а на голову мне что-то давит. Пощупал — нога. Слышу плач. Матрос молодой, дневальный по кубрику, растерялся, верх с низом перепутал, навстречу мне лезет. Я ему: «Молчи, салага, давай койки раскатывай, на матрасах спасаться будем!»
В общем, образовалась у них в 31-й кубрике воздушная подушка. Но вода медленно поднималась. Темно, холодно… Нащупали чей-то чемодан, нашли флакон с одеколоном. Выпили для согрева. Там же и утюжок обнаружился, он им потом тоже пригодился.
Просидели они так до утра, вдруг слышат из-за борта человеческий голос: «Всем, кто нас слышит! Простучите номер кубрика и количество людей в нем».
Простучали они утюжком: «Кубрик 31, два человека». Сначала хотели простучать число людей побольше, чтобы скорее спасать пришли. Но честно отбили — два.
Теперь о водолазах. Ребята, конечно, рисковые…»
Тут я прерву рассказ Николая Стефановича, и поясню чуть подробнее, что он имел в виду, когда говорил: «Ребята, конечно, рисковые…»
Водолазам надо было пробраться не просто в затонувший корабль, а в корабль все еще тонущий. Опрокинувшийся линкор медленно, но неостановимо погружался еще несколько суток: сначала с поверхности моря исчезло днище, потом толща воды над ним все росла и росла. Линкор уходил в сорокаметровый слой донного ила, пока не уперся стальными мачтами в твердые материковые глины. Так что водолазам приходилось искать дорогу к палубным люкам уже не в воде, а в полужидком месиве взбаламученного ила. Им надо было проползать под линкор, затем, волоча за собой шланг-сигнал и кабель подводного светильника, пробираться по шахтам сходов, по затопленным лабиринтам коридоров, проходов, трапов… При этом каждую секунду через стекла шлема можно было увидеть такое, отчего и на берегу сердце застынет: человеческое лицо, искаженное муками удушья, покачивающиеся в потревоженной воде тела погибших матросов… Каждый из спасателей рисковал навсегда остаться здесь вместе с ними. Но водолазы упорно пробивались к заживо погребенным…
Признаюсь, что дальнейший рассказ Дунько сначала показался мне сплошным нагнетанием ужасов — все мы невольно сгущаем краски, когда пытаемся пронять собеседника. Но я вспомнил спасательные работы под Новороссийском на пароходе «Адмирал Нахимов», вспомнил, как гибли водолазы, проникавшие в его подпалубные тесноты, и дослушал мичмана без особых скидок на моряцкую «травлю».
Мичман Н. С. Дунько:
Единственный путь, которым можно было добраться до Хабибулина и Семиошко, проходил через 28-й кубрик, расположенный под верхней палубой. Едва водолаз туда пролез, как его встретила стена трупов. Он их раздвигает, а они сдвигаются. Он их — в стороны, а они снова сходятся, путь закрывают. Где-то на пятом метре парень не выдержал — умер от разрыва сердца.
Пошел второй и тоже не смог пробиться сквозь тела мертвецов.
Третий — Попов — попросил стакан спирта. Пошел. Всех растолкал. Очистил вход в 31-й кубрик и всплыл в воздушной подушке. Он-то и спас Хабибулина и Семиошко.
Хабибулин потом рассказывал: «Сутки ждем, другие, третьи… Никого нет. Уже дышать трудно… Воздух портится… Вдруг вода внизу стала светлеть. Пятно от фонаря… Потом голова водолаза выныривает. «Живые кто есть?» — спрашивает. — «Есть!» — кричим. А вода уже к глоткам подступает. Водолаз доставил термос с горячим какао. Пили почти кипяток, не чуя температуры».
Водолаз принес кислородные изолирующие приборы — КИП-5. Матрос Семиошко был из электромеханической боевой части, они там худо-бедно, но легководолазную подготовку проходили. А Хабибулин — из башни, артиллерист. Семиошко обучил его наспех. Погрузился Хабибулин на три метра — стоп, дыхания нет. Вынырнули. Попробовали еще раз. Теперь ушли метров на двадцать, снова дыхание перехватило, но и пути назад нет. Так и вытащили Хабибулина без сознания. А все же живым. Очнулся он в барокамере. Оклемался, уехал на родину. Молодой же, Семиошко, остался на сверхсрочную. Слышал, хороший мичман из него получился».
Командир электротехнической группы БЧ-5 инженер-старший лейтенант В. И. Дергачев:
«Еще спаслись несколько человек из кормы. Спаслись благодаря одному старшине, который хорошо знал устройство трюмов. Он провел их в отсек, возле румпельного отделения, где междубортное пространство не заполнялось топливом, и вообще был лаз, правда, наглухо задраенный. Чтобы его открыть, надо было отдать тридцать гаек. Но открутить гайки они не смогли и стали стучать. Люк вырезали снаружи и их спасли».