— Надо бы собрать политсостав частей армии, — предложил Лобачев, но тут же оговорился: — О чем я толкую? Какое совещание, когда все до одного политработника не выходят из боя. Но Михаил Федорович абсолютно прав, нам с тобой, Константин Леонтьевич, надо обязательно найти возможность поговорить с политработниками о героизме и безрассудстве, трусости и настоящем мужестве. Люди должны знать не только о сегодняшней победе, но и о грядущих боях. Нам нужно беречь наши силы, наши кадры. Если враг выбьет командиров и политработников, то кто же поведет в бой красноармейцев?
— Сто восемь политработников! Это же огромные потери, — снова заговорил командарм. — А кем думаете их заменить? Коммунистами-добровольцами?
— Больше некем, — ответил Лобачев. — Многие из них — с большим партийным стажем.
— Так выдвигайте!
— Тут, Михаил Федорович, закавыка есть, — вставил Сорокин.
— Какая закавыка? — не понял Лукин.
— Директива Главпура. Согласно этой директиве, вновь прибывающего в войска коммуниста принимают только на временный учет. И лишь после того, как в Главном политуправлении данные о нем сверят с учетной карточкой, мы имеем право поставить на постоянный. А до того этот коммунист не имеет права решающего голоса на собрании, не может быть выдвинутым на партийную работу, не может давать рекомендации.
— Вот так дела! — удивился Лукин. — Выходит, что мы, имея прекрасные партийные и политические кадры, не можем их использовать?
— Выходит, так, — подтвердил Лобачев. — До поры…
— До какой поры? — вспылил Лукин.
— Пока не получим подтверждения из Главного политуправления, — продолжал Лобачев.
— И сколько придется ждать это самое подтверждение?
— В лучшем случае две-три недели.
— Да вы что, — побелел от негодования командарм, — смеетесь надо мной, разыгрываете? Да за две-три недели…
— Батальон коммунистов, присланных Горьковской партийной организацией, с ходу пошел в бой и понес невосполнимые потери, — сказал Сорокин.
— Знаю. Потому и говорю, что ждать нельзя.
— А мы и не ждем, — неожиданно проговорил Лобачев. — Мы уже выдвинули восемьдесят девять человек политруками рот, многие стали секретарями партийных и комсомольских бюро, инструкторами политотделов…
— Молодцы! Вот это молодцы! К черту директиву, которая устарела! — сказал Лукин.
Гитлеровское командование бросило на Смоленск еще одно мощное соединение. Вступила в бой 137-я моторизованная дивизия. Она прорвалась по северному берегу Днепра.
Полковник Чернышев сообщил об этом командарму. Генерал Лукин приказал начать энергичное наступление во фланг. Чернышев был командиром осмотрительным и осторожным. Он решил наступать с запада на восток.
Рано утром разведка донесла, что большие колонны пехоты, орудий и машин противника сосредоточиваются невдалеке от переднего края 646-го стрелкового полка в редком лесу, что западнее Смоленска. Командиру дивизии с его наблюдательного пункта все это отчетливо было видно. Горячие головы советовали немедленно нанести удар. Но Чернышев и тут остался верен себе: выдержка, спокойствие и хладнокровие не покинули его. Он запретил без команды открывать даже ружейный огонь. Артиллеристы запрашивали разрешения, нервничали стоящие рядом командиры. Чернышев ждал. А когда скопилось большое количество машин, дал сигнал. Четыре артполка одновременно открыли ураганный огонь в тот момент, когда колонна врага стала разворачиваться фронтом на север.
Гитлеровцы заметались в поисках укрытий, стремясь выйти из зоны огня, но тщетно. Находящийся на наблюдательном пункте рядом с Чернышевым начальник артиллерии дивизии полковник Пылин мастерски руководил огнем.
Огневая волна сужалась, сжигая и уничтожая технику и живую силу врага. Гитлеровцы бросались в овраги на южном берегу Днепра, пытаясь укрыться от огня. Овраги были обращены к северу и прекрасно просматривались артиллеристами. Этот рубеж был заранее пристрелян и, естественно, гитлеровцы нашли там могилу.
Полковник Чернышев глядел в стереотрубу и, видя, как мечутся фашисты, приплясывал и приговаривал свое:
— Трыньти-брыньти! Вот это трыньти-брыньти!
Стрелковые полки майора Алахвердяна и полковника Александрова, упредив противника в развертывании, перешли в наступление. Бой был сравнительно короткий, но для противника — гибельный.
В сводке Советского Информбюро впервые за время войны была упомянута 16-я армия («подразделение командира Лукина»), разгромившая 137-ю дивизию врага и захватившая много пленных.
А в Смоленске продолжались бои. Овладев северной частью города, наши соединения, несмотря на высокий моральный дух личного состава, проявленную храбрость и отвагу, не могли переправиться через Днепр. Для этого они не имели ни сил, ни переправочных средств. Ведя наступательные боевые действия преимущественно ночью, когда противник не мог использовать свои огневые средства столь же эффективно, как днем, наши войска добивались значительных результатов. Но уступая противнику в боевой технике, и особенно в танках и авиации, наши части не могли развить достигнутый успех в дневных условиях и теряли завоеванное.
27 июля ночью противник окончательно замкнул кольцо окружения 16-й и 20-й армий. С утра 28 июля гитлеровцы перешли в наступление. Командиры соединений и частей знали, что боеприпасов почти нет и ждать их неоткуда.
Генерал Лукин понимал, что во всех дивизиях армии с тревогой ждут его решения. Он знал, что сброшенные ночью на парашютах снаряды для двух армий — это капля в море. У противника — танки, артиллерия и много минометов. Вражеская авиация безнаказанно бомбит и обстреливает наши боевые порядки.
Командарм знал, как важно удержать в своих руках Смоленск, но не мог допустить, чтобы враг замкнул внутреннее кольцо окружения в самом Смоленске и истребил пять, хотя и малочисленных, но героических дивизий.
Лукин в задумчивости ходил около своей землянки. К нему подошли член военного совета армии Лобачев, начальник штаба Шалин, начальник политотдела Сорокин и все начальники родов войск управления штаба армии. Лукин вопросительно посмотрел на них. Лобачев сказал:
— Михаил Федорович, надо принимать решение на отход, иначе трудно будет вывести войска из города.
Лукин понимал, что в словах Лобачева — не боязнь сражаться в двойном окружении. Нет! Все стоящие сейчас перед командармом уже не раз показывали в боях на передовой линии свое бесстрашие и мужество.
— А вы, товарищи, знаете, что никто не имеет права оставлять фронт без приказа? — спросил Лукин.
— Знаем, поэтому пришли сказать, что будем вместе с вами нести ответственность, — проговорил Сорокин.
— Спасибо вам, товарищи, за доверие и помощь. Решение я уже принял. А отвечать, если понадобится, буду один. Мне партия и правительство доверили командование армией, поэтому за нее ответственность должен нести я, и только я!
Уже подписав приказ, он еще взвешивал все «за» и «против». Но другого решения при создавшемся положении командарм принять не мог.
Все части армии вышли из города в ночь на 29 июля. Для прикрытия остался батальон 480-го стрелкового полка под командованием старшего политрука Александра Туровского. Выполнив свою задачу, батальон последним оставил город и ушел в лес, где продолжал воевать как партизанский отряд.
В те последние дни июля и начала августа восточнее Смоленска сложилась своеобразная обстановка, напоминающая «слоеный пирог». Слева и справа от магистрали Минск — Москва армии Лукина и Курочкина сдерживали значительные силы противника, а в сорока — пятидесяти километрах восточнее, вдоль Днепра, немецко-фашистской группировке, взявшей в кольцо защитников Смоленска, противостояли войска оперативных групп генералов Рокоссовского, Качалова, Калинина, Хоменко, созданные для уничтожения велижской, ярцевской, духовщинской и смоленской группировок противника. Правда, эти группы не смогли выполнить задачи, поставленные им главнокомандующим войсками Западного направления.
В действиях оперативных групп Западного направления наибольших успехов добилась группа генерала Рокоссовского.
Особенно жестокие бои разразились у села Соловьево. Это село, расположенное в двух десятках километров южнее Ярцева при впадении реки Вопь в Днепр, играло большую роль. Здесь проходила Старая Смоленская дорога с переправой через Днепр, а по ней шло снабжение 16-й и 20-й армий. Чтобы не дать врагу захватить переправу, генерал Рокоссовский создал сводный отряд с пятнадцатью танками. Командиром его назначил полковника Александра Ильича Лизюкова.
Отряд Лизюкова делал, казалось невозможное. Гитлеровцы пытались прорваться к Соловьеву то с севера, от Ярцева, то с южной стороны, от поселка Сливени, но всегда их встречал отряд полковника Лизюкова.
27 июля танковые и моторизованные части противника все же прорвались к Соловьеву и замкнули кольцо вокруг 16-й и 20-й армий.
Генерал Рокоссовский усилил отряд Лизюкова дивизионом противотанковых пушек, пулеметной ротой, прислал пехотное пополнение. В район была подтянута артиллерия.
После мощной артподготовки отряд Лизюкова перешел в атаку. Когда бойцы были метрах в ста от берега, враг открыл сильный огонь. Среди цепей взметнулась фонтанами земля, вспыхнули разрывы мин и снарядов. Падали убитые и раненые. Наступавшие залегли. Атака захлебнулась.
В эту критическую минуту к залегшим красноармейцам устремился легкий командирский танк. На броне машины стоял полковник Лизюков.
— Коммунисты, вперед! — крикнул он и, соскочив с танка, побежал к реке. За ним устремились бойцы. Под огнем врага они преодолели Днепр и захватили плацдарм.