Стукнула оконная рама, просунулось в нее лицо владельца хижины.

— Зажглось, мастера!.. Зажглось!

— Включайте телевизор, — говорит Никита Иванович.

Он обматывает соединение изоляционной лентой. Хоть это и не спасенье, но все-таки следующая авария произойдет попозже. А может, и не дождется ее владелец хижины — снесут к тому времени остатки поселка.

Слышно гуденье из форточки, начинает бледно мерцать окно. Владелец включил телевизор. Вон, со столба видать огромный прямоугольный экран, и движенье на нем, бегущие фигурки. Потом крупно показывают какого-то черного, длинноногого, в ослепительной майке; он несется по экрану, будто растягиваясь в прыжках; пестренький мячик словно привязан к его ногам. Выскочили наперерез, кинулись в ноги, черный упал — «а-а-ах!» — стонет владелец в комнате, «а-а-ах!..» — стонут соседние хижины, «а-а-ах!…» — стонет весь земной шар.

Наверно, такие зрелища требуются миру. Ничего не поделаешь. Когда передают футбол, напряжение в сети падает чуть не на десять процентов. Все телевизоры включены. Теперь кочегарит и этот, услаждает своего владельца. Порядок.

Никита Иванович спускается вниз. Нечаянно взглядывает на крылечко и вдруг замирает на середине столба.

Никита Иванович видит, как розовая девица, сидящая на крылечке, поднимает узенькую ладонь и наотмашь, хлестко ударяет Витьку по щеке. Так звонко и хлестко, что взлаивает собака за дверьми.

Никита Иванович больше года работает с Витькой, помнит его и злым, и радостным, и беззаботным. Пожалуй, только сконфуженным и растерянным не помнит. А сейчас Витька совсем растерян.

Они собрали инструмент, идут к машине, и Витька оглядывается через два шага на третий. Девица исчезла с крылечка. Двери захлопнуты. Доносится футбольный рев из хижины, бухает собака взаперти.

Никита Иванович делает вид, что ничего не заметил. Они садятся в кабину; Витька слепыми руками шарит ключ зажигания.

— Ангидрид твою перекись…

Что ж, и такое бывает. Не ведаешь, Витя, где найдешь, где потеряешь… Как бы, Витя, не настал конец твоим похождениям. Вдруг еще не раз прибежишь и постучишься в эту хижину, и будут хлестать тебя по чему попадя, а ты снова будешь стучаться. И такое бывает.

Снова забрызганный грязью «козел», дымясь, едет по улице. Тормозит у телефонной будки.

Никита Иванович втискивается в ее нутро, шарит в нагрудном кармане. Вытаскивает палочку от эскимо, сует в щель для монет и набирает номер.

— Але, Дементьева!.. Кошкин говорит Кончили мы в академическом. Да, нормально… Едем домой.

Он раздумывает несколько секунд.

— Але, Дементьева… Мне никто не звонил? Ну-ну… Извини, пожалуйста. Извини.

Он вешает запотевшую трубку.

А дымящийся «козел» криво стоит на отблескивающей дороге, ждет. Над придорожными тополями, над крышами поселка низко и быстро текут расслоенные тучи с голубыми промоинами. Налетит леденящий ветер, смахнет в канаву пугливый автомобильный дымок, перевернет пласт слипшихся листьев на обочине. Расплющенные одуванчики таращатся в небо: опять дождь надвигается или снег?

Осень.