Идут навстречу друг другу.

И г о р ь. А вчера, когда я хотел…

Ш у р а. Вчера было два года назад. Как мне радостно, как я счастлива, как во мне все поет… Я даже не думала, что счастье — оно такое счастливое. Теперь мне не страшно, потому что я знаю, что страха нет, есть только счастье. Где мои очки? Вот они. Дай, я тебя разгляжу как следует. Ты знаешь, будто у меня два «ты». Один вот около меня, здесь, на диване. А другой внутри, во мне, часть меня самой. Даже может быть, это я.

И г о р ь. Сбрить баки?

Ш у р а. Не надо.

И г о р ь. Может, бороду отрастить? И усы? Я пробовал.

Ш у р а. Как получается?

И г о р ь. Как в кино.

Ш у р а. Часто смотришь на себя в зеркало?

И г о р ь. По утрам. Когда бреюсь.

Ш у р а. Рано встаешь?

И г о р ь. В полседьмого.

Ш у р а. А мама в шесть. Я позднее всех. В восьмом часу. Ты меня любишь утром?

И г о р ь. Да.

Ш у р а. Ты должен сказать: «Да, я очень тебя люблю утром». Но ты не успел? А разве это не одно и то же — когда больше, когда меньше. Важно все время быть вместе, даже когда врозь. Мы теперь… скажи, Игорь, всегда будем вместе? С этого часа и до смерти? Ну что ты так на меня смотришь?

И г о р ь. Удивляешь. Второй день только и делаешь, что удивляешь. Торчит из земли небольшая такая сыроежка, еле видная. Сорвать? Да какой с нее толк? Проходишь мимо. И вдруг… Сколько в тебе всего…

Ш у р а. Чего?

И г о р ь. Боюсь сказать. Алмазов. Если бы их добывали не из земли, а из души… Сколько бы на них можно было купить всего… Хлеба, машин, квартир, домов, кораблей…

Ш у р а. Вот ты какие слова, оказывается, знаешь?

И г о р ь. Мы электродами варим. А скоро будем лазером. Тоненький лучик — тоньше нитки — может сварить все на свете. Да так прочно — никакая сталь его не возьмет. И может сжечь дотла. Ведь открыли же икс-лучи, рентген, лазер… А главные лучи еще не открыли. Какие? Ну, такие, что от человека к человеку… Один о другом думает, и все в порядке. Спасает. Или убивает. Одной только мыслью. А расстояние не имеет значения. Тысячи километров, две тысячи… Все равно. Вот мы с тобой после войны родились. Если бы была война — ты бы меня спасала. Ну вот лучами этими. Старые солдаты там, в горах, когда мы ночью на дежурстве оставались, всегда байки травят, как их бабы спасали. Думали и спасали.

Ш у р а. «Бабы»! Нехорошо.

И г о р ь. Именно бабы. Потому что, когда у мужчины полно в душе, он всегда свою бабой называет. Не женой, не невестой, не любовницей, а именно бабой. Ну как слово «мама». Или няня. Баба.

Ш у р а (покорно). Я твоя баба.

И г о р ь. Да. Ты моя баба.

Ш у р а. Зато ты мой мальчик.

И г о р ь. Не смеши.

Ш у р а. Вы нас бабами, мы вас мальчиками называем. За глаза, конечно.

И г о р ь. Я знаю.

Ш у р а. А у тебя нет ощущения, что мы сейчас с тобой вдвоем летим на космическом корабле? В командировку. И мы сейчас почти ничего не весим. То есть весим, конечно, но гораздо меньше, чем на земле. И если захотим, то сразу и полетим. Давай попробуем.

Она взлетает в воздух и летит по комнате.

Ну, лети ко мне.

И он взлетает тоже. Они летят, как птицы или как ангелы.

Мы летим как птицы или как ангелы. Я — ангел в очках, а ты — ангел с баками… Как интересно!

Они кружатся в воздухе, танцуют, переворачиваются, теряют и догоняют друг друга. И радиола играет звездную музыку.

А теперь раздвиньтесь, стены, растайте, уйдите от нас…

Исчезают, тают стены и все предметы в комнате. Они вдвоем в звездном пространстве.

Игорь! Веселов!

И г о р ь. Я! Здесь!

Ш у р а. Я тоже здесь.

И г о р ь. Пора домой!

Ш у р а. Рано еще… Ну, немножко…

И г о р ь. Домой… Домой…

И вот они уже снова в комнате. На диване.

Ш у р а (радиоле). Ну, играй нам свадебный марш, радиола!

Радиола играет.

На мне фата, видишь?

На ней фата и венок из флердоранжа.

Слушай! Люся Лисинова умерла, когда ей было девятнадцать лет. Последние ее слова были — «не бойтесь за меня». За меня не бойтесь. Через двадцать шесть лет на войне убили Люсю Канторович. Ты не читал о ней книгу? Я дам, у меня есть. Ее хоронили на плащ-палатке, на которой она тащила раненых из боя. Она сказала: «Все кончено. Жаль только…» Ей было двадцать. А вот Зое Космодемьянской было восемнадцать. Или, кажется, семнадцать. Она даже до моего возраста не дожила… Я должна за нее. Я доживу за них. Я за них буду счастлива. Они не успели. А я буду. Понимаешь? Поэтому меня нельзя обманывать. Люся, Зоя, еще Люся… Если бы вы знали, как я счастлива! Даже, наверно, много для одной девушки. Для бабы. Но я ведь и за вас тоже… И за тебя, Игорь…

И г о р ь. Нет, я сам за себя.

Ш у р а. И тебе не скучно со мной?

И г о р ь. Нет.

Ш у р а. И тебе хорошо?

И г о р ь. Дай руку.

Ш у р а. Они не простят, Игорь! Их нельзя обманывать, Игорь!

И г о р ь. Мы их не будем обманывать.

Ш у р а. Кого мы пригласим на свадьбу? Я знаю! Всех электросварщиков! И всех абитуриенток. Ну-ка, сварщики, устройте нам такой фейерверк, которого не видела ни одна свадьба в мире!

Появляются  э л е к т р о с в а р щ и к и  в темных щитках-очках, с электродами в руках. Брызги фейерверка летят в разные стороны.

А вы, подруги мои — абитуриентки с большими портфелями, — вы берите меня под руки, ведите по лестнице.

Д е в у ш к и-а б и т у р и е н т к и (с большими портфелями в руках).

Громкий стук в дверь. Гаснут огни фейерверка, исчезают  э л е к т р о с в а р щ и к и  и  а б и т у р и е н т к и. Комната мгновенно принимает свой обычный вид. Входит  А л е к с а н д р а.

А л е к с а н д р а (с подозрением смотрит на Игоря и на Шуру). Что это вы на задвижку заперлись? (Игорю.) Уже тут?

Ш у р а. Мама, мы должны тебе сказать нечто важное.

А л е к с а н д р а (у нее дрогнул голос). Какое же такое важное?

Ш у р а. Мы поженились, мама.

А л е к с а н д р а. Когда это?

Ш у р а. Сегодня. Сейчас. Здесь.

А л е к с а н д р а (Игорю). Ну-ка, вон отсюда!

Ш у р а. Нет, мама. Если он уйдет отсюда, то только со мной. Меня ведь уже любой загс зарегистрирует. Ты интересовалась, не женат ли Игорь. Нет, он не женат. И женат еще не был. Но считай, что уже. На мне. Так что не буянь. Если он тебе не нравится, он пока уйдет. А потом мы получим комнату, будем там. А пока на разных квартирах. Денег хватит. Он хорошо зарабатывает. Скоро и я к нему подключусь. Нет такой силы, которая бы нас разбила.

А л е к с а н д р а (сразу утихла, села на стул, смотрит на молодых). Электросварщик, значит? Так сварил, что не разрежешь? Отблагодарил ты меня, сынок. За все мои хлопоты о тебе, за то, что я к директору бегала, перед начальником цеха унижалась, к секретарю парткома ходила. Хорошо отблагодарил, спасибо.

Ш у р а. Что же, он в благодарность должен не любить меня, что ли?

А л е к с а н д р а. Не с тобой говорю.

Ш у р а. Морали учишь? Не тебе морали учить.

А л е к с а н д р а. Почему это не мне?

Ш у р а. До сегодняшней ночи…

А л е к с а н д р а. Договаривай.

Ш у р а. Как вы, взрослые люди, любите нас, молодежь, поучать! Делаете одно, а учите другому. Откуда ты сегодня утром пришла? Думаешь, я спала, ничего не видела, ничего не понимаю?

И г о р ь. Ты зря так, Шурка…

Ш у р а (Игорю). А ты не вмешивайся, когда дочь с матерью говорит. (Александре.) Мне с тебя ни в чем пример брать не хочется. До свидания!

А л е к с а н д р а. Ночевать придешь?

Ш у р а. Не уверена. (Уходит вместе с Игорем.)

А л е к с а н д р а (одна, у стола). Так мне и надо.

Стук в дверь. Входит в парадном костюме  П о ж а р о в. В руках у него живой петух.

Это еще что за явление!

П о ж а р о в. Соседского дворника с утра послал на птичий рынок, вот он купил.

А л е к с а н д р а. Подарок, что ли?

П о ж а р о в. Завтра в Доме культуры вечер отдыха. По поводу миллионного электромотора. Ну, награждения, речи, цветы. А потом лотерея-аллегри для лучших производственников.

А л е к с а н д р а. А петух при чем?

П о ж а р о в. Главный приз. Я придумал. Сервиз на шестьдесят восемь предметов, полное собрание сочинений Бориса Полевого и петух. Три главных приза. Хорошо бы директор петуха выиграл, вот смеху было бы. Его знаешь как зовут, петуха? Муслим Магомаев. По утрам поет, как соловей. Пускай у тебя до завтра погостит, а я, как пойду на вечер, прихвачу его. Мне его домой таскать далеко, а от тебя рядом. Я ему и проса захватил. Поилочку налить, проса на газетку насыпать, он и доволен. А навоз за ним я приберу. Разреши?

А л е к с а н д р а. Поставь в ванную комнату.

Пожаров уходит и тотчас же возвращается.

П о ж а р о в. Ты что, забыла, что нам на собрание надо? Выдвигать тебя на кандидата в депутаты Московского Совета будут, а я о тебе речь должен держать.

А л е к с а н д р а. Ты же отказался быть моим доверенным лицом.

П о ж а р о в. Потом передумал.

А л е к с а н д р а. Что так?

П о ж а р о в. Не могу я бросить тебя в твой тяжелый час.

А л е к с а н д р а. Какой же это мой тяжелый час?

П о ж а р о в. Думаешь, не вижу, не понимаю… Я тебя, Александра, с малых твоих лет знаю, как на завод ты пришла. Вся твоя жизнь передо мной. И как сопливой девчонкой босиком по Серпуховке бегала, и как замуж вышла, и как мужа потеряла, и как другого человека полюбила, и как одна опять осталась. И как царицей замоскворецкой стала, царь-бабой, великой фрезеровщицей, маяком, гордостью завода…

А л е к с а н д р а. Да ты, никак, в любви мне объясняться пришел?

П о ж а р о в. Поздно уж. Старик я… Да нет, я об этом и не мечтал. Любил втихомолку. Вот и сейчас люблю. Нет, не как дочь, не как племянницу там… Как тебя, Александру Васнецову… Что с тобой делается? Видел я, как из подъезда Шурка твоя с Игорем сейчас выскочила, чуть меня с моим петухом с ног не сбили. Согласились они, что ли?

А л е к с а н д р а. Похоже.

П о ж а р о в. Ну что ж, может, и выйдет из него еще толк… Если на наших глазах будет… А ты не огорчайся, обойдется. Вот не спал я ночью, все по вашей улице ходил, о тебе думал… Видел черную «чайку» у твоего подъезда. А потом…

А л е к с а н д р а. Шпионил за мной?

П о ж а р о в. Охранял тебя. Боялся, что обидят.

А л е к с а н д р а. Кто меня обидит, двух часов не проживет.

П о ж а р о в. Походил, походил я мимо сквера, потом домой поплелся. Не увезет он тебя от нас?

А л е к с а н д р а. Не знаю.

П о ж а р о в. А то очень мы волнуемся. Нам без тебя нельзя. Ну, очнись, Александра, погляди на меня, пусти, как ты умеешь, со всей силы. Только не грусти.