С к р ы п ч е н к о. Ты все еще продолжаешь считать себя цыганом?

И з у м р у д. Кем придется, тем я себя и считаю. Ведь я же гражданин вселенной.

С к р ы п ч е н к о. Ну и продолжай твой путь по вселенной. Вот твоя шляпа, вот твоя трость…

Г и д (смущаясь и преодолевая свое смущение, старается говорить решительно). Простите, что я вмешиваюсь, но господин Аппенини итальянский подданный, турист, он гость нашей страны. Общество советско-итальянской дружбы поручило мне проводить его к вам по его просьбе.

Е л и з а в е т а. А разве Общество спросило у нас, у Анны Николаевны, у Василия Ивановича, у Николая Сергеевича, у меня — желаем ли мы встречи с господином Аппенини?

Г и д. Мы звонили по телефону. Мы думали, вам будет приятно.

Молчание. Все выжидательно смотрят на хозяйку дома, на Анну Николаевну, что скажет она. И она говорит тихо, внушительно.

А н н а. Этот дом открыт для всех. Кто тут только не перебывал. И русские, и американцы, и украинцы, и грузины, и французы, и итальянцы, и из Африки, и из Индии… Мы рады гостям. Мы не держим на тебя зла, Изумруд. Какое уж тут зло за пятьдесят лет! Но ты, даже если и останешься жить здесь, в нашем государстве, ты к нам больше не ходи. Нечего тебе здесь делать.

И з у м р у д (поражен). Вы гоните меня, тетя Нюша?!

А н н а. Хочешь остаться в России, в Москве, попросить у правительства право убежища? Это твое дело. Твое и правительства. Правительство у нас доброе, щедрое. Может, и примет тебя. А мы не принимаем. Уходи отсюда, Изумруд. Вот бог, а вот порог. Муж мой покойный Николай Осипович и его отец Папу в молодости кочевали, ездили по всей стране. Но это ведь давно было, еще в том веке. А мы ведь не кочевники, мы оседлые, к земле привязанные. Наша земля — Петровский парк. Вот тут мои правнуки, праправнучка. Нас много. Им-то, может, и интересно будет взглянуть на тебя. А мне нет, Ваня, не интересно. И тебе незачем встречаться с ними. Ты их в кино можешь посмотреть или по телевизору. Ступай. И руки нам не подавай, ни к чему это, лишнее. Сейчас грипп, еще заразим друг друга. Будь здоров.

И з у м р у д (видя, что никто за него не вступается, с грустью жене). Пойдем, Чечилия, пойдем, ласточка. Мы, очевидно, ошиблись домом. (Медленно идет к двери, Чечилия за ним.)

Г и д (всем). До свидания. Извините, что так получилось. Это, наверное, в Обществе дружбы перепутали.

С к р ы п ч е н к о. Бывает. (Изумруду, не в силах сдерживаться.) Вон отсюда, сволочь! (Галантно улыбаясь гиду.) Без занесения в протокол.

И з у м р у д, Ч е ч и л и я  и  г и д  выбегают из домика. Крыльцо. Изумруд с силой ударяет ногой по калитке, отчего калитка, висевшая на одной петле, падает. Слышен шум отъезжающей машины. А мы снова возвращаемся в залу.

Е л и з а в е т а. Что с тобой, бабушка? (Смотрит на Анну Николаевну, положившую на стол голову.) Баба!

Все вскакивают со своих мест и устремляются к ней.

А н н а (придя в себя, поднимает голову, выпивает налитые ей в стакан капли. Улыбается). Вот такой день рождения… Странный… Поезжай-ка ты, Лизанька, домой, забирай Любку, ты ведь еще дома не была, небось все пылью заросло… Бери свои чемоданы, расставь их. Мужик-то твой когда прилетит?

Е л и з а в е т а. Должен сегодня-завтра.

А н н а. Ты, когда встречать его поедешь, захвати на аэродром пальто демисезонное и теплый шарф. А то ведь он из Африки летит. (Мне.) Ты, студент, проводи их до дому, помоги. Позднее приезжайте опять все сюда, мои именины править, с этим домом прощаться. А ты, Вася, сходи к себе на ипподром, машину приведи и ребят для погрузки. Может, мы ночью и переедем, что время тянуть.

Все встают, чтобы выполнить приказание хозяйки. Но она берет за руку Николая, задерживает его.

А н н а. А ты останься со мной. Нам поговорить надо. (Всем.) За меня не беспокойтесь, со мной солдат остается. (Весело.) Ну, побыстрее!

Е л и з а в е т а, Л ю б о ч к а, С к р ы п ч е н к о  и я уходим.

Н и к о л а й. Прорабатывать меня собралась?

А н н а. Нет, не буду. Раз ты так решил, так оно и будет. Наверно, и отец твой Сережа так бы тоже решил. Тебе ведь только девятнадцать. В двадцать один домой вернешься. Сюда, в Петровский парк. Не знаю, будет ли твой дед Вася. А меня-то уж не будет. Меня скоро не будет. Я свой век прожила. Сполна прожила. Пора и отдохнуть. Останешься ты головой семьи. Будут у тебя дети, внуки, правнуки. Ты только хорошую девушку выбери, очень хорошую. Чтоб одна только у тебя на всю жизнь и была. Как у меня Николай Осипович. К людям не строгим будь. Старайся быть справедливым. Лиза, она ведь вся в театре, в искусстве. А ты о Любке заботься, о дедушке Васе, ведь он тоже как ребенок… Денег после моей смерти, золота, бриллиантов не ищите, ничего не осталось. Что было, то на хлеб выменяли, раздали, раздарили. Не в нашей манере было накопления делать. Что есть, то и на столе… Двери дома держи открытыми. Будут по привычке приходить к нам всякие — и счастливые, и несчастные, и веселые, и грустные, ты их привечай. Пусть они в нашем доме ласку встречают, и добро, и внимание…

Н и к о л а й (плачет). Что ты, бабушка, как без тебя наш дом стоять будет. Что ты пугаешь… Ну тебя!

А н н а. Нет, я людей пугать не люблю. Я прощаюсь с тобой, Коля. И с домиком нашим прощаюсь. И с Петровским парком… Ночью сегодня, как переедем, ты возьми в ящичке двадцать открыток, напиши друзьям и родичам наш новый адрес. А сам попрощайся, объясни, что в армию идешь. А народится у тебя девочка, ты ее Анной назови, в мою честь. Это имя счастливое. А мальчик — Сергеем, в честь отца твоего. Вот и все завещание мое.

Открывается дверь, и там в дверях появляюсь я, и  Е л и з а в е т а , и  Л ю б о ч к а, и  В а с и л и й  С к р ы п ч е н к о, а за ними еще  л ю д и. Это соседи, родственники, старики и старухи, студенты, дети…

Вот вас сколько набралось. Ну что ж, сейчас складываться будем. Посидим только перед дорожкой. Садитесь. Вот на стулья, на диван, на подоконник, время еще есть у нас. (Смотрит на Елизавету.) Как ты легко одета, в туфельках. Я же тебе сказала, чтоб ты теплые сапожки надела, ведь ты певица, тебе горло беречь надо! Ну как там, Вася? Машина есть?

С к р ы п ч е н к о. В двадцать два будет машина. Так и поедем строевой рысью.

А н н а. Первой в дом внесите кошку. Потом проигрыватель, поставьте пластинку, ну самую нашу любимую — «Калитку». А потом внесите подкову и медвежью шкуру. Запомнили? Потом самовар. (Вглядываясь в Скрыпченко.) А ты чего пригорюнился, трубач? Ты ведь у нас раньше всех утро объявляешь. Не вешай нос. (Всем.) Вы подойдите ко мне, ближе подойдите, а то мне трудно громко говорить. Как будем переезжать, ты, Вася, калитку-то сними и с собой в новый дом возьми, к палисаднику приладь. Она счастливая. Сколько рук ее открывало! Кто это там еще пришел? Садитесь, посидите. Это ты, Димка? Ну как же ты вырос! И усы пробиваются. А ты, Маруська, что бледная такая? Неужели с мужем поругалась? Ты его ко мне приведи. Скажи: баба Нюша приказала. Он послушает. Пойди ко мне, Ванятка. Ты, говорят, ремесленное заканчиваешь? Это дело. Будешь слесарем или фрезеровщиком, как отец твой. Вот вы все раньше ко мне за советом приходили, теперь к Маруське придется. Или вот к Василию Ивановичу, он справедливый, его все в Петровском парке знают и в Зыкове знают… Оставляю я вас, други мои, соседи мои. Живите мирно, спокойно, уважительно… Как я с моим Николаем жила, может, кто из вас и помнит еще его. Не запирайтесь в квартирах, когда на улице драка идет. Защищайте слабых, особенно детей. Вникайте в жизнь чужую, тогда и ваша полная будет. И вот еще… Как хоронить меня будете, вы не плачьте. Не надо рыдать за гробом, выть, падать в обмороки, рвать волосы. Это некрасиво. Вы пойте. У нас ведь много красивых песен. Грустных, веселых, любовных, прощальных, величальных. Гляньте в окошко, там деревья золотые, осенние, и небо голубое, и птицы поют. Спасибо тебе, Петровский парк, я с тобой долго прожила на свете. А вы иногда вспоминайте бабку Нюшу. Вот ты, студент, ведь ты меня давно знаешь, полвека. Ты напиши обо мне, о домике нашем, о Петровском нашем парке… Он ведь такой счастливый, Петровский парк. Как злоба приступит, как горе одолеет, вы подумайте о нем, о его домах, о его небе, о деревьях, о птицах, о солнышке… Ну, Лиза, внученька, уважь меня, спой…

Я. Елизавета запела песню о Петровском парке. О том, как нас окружали домики, и березки, и сиреневые кусты, и старые липы. И все мне вдруг стало ясно: и молодость моя, и старость, и жизнь, и добро… Анна Николаевна откинулась в своем кресле, закрыла глаза и тихонько сказала свои последние слова.

А н н а. Не плакать! Петь.

З а н а в е с.

1976