АКТ ТРЕТИЙ 1975 год

Я — мне 67 лет.

АННА НИКОЛАЕВНА ОХОТНИКОВА.

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ СКРЫПЧЕНКО.

НИКОЛАЙ СКРЫПЧЕНКО — его внук, 19 лет. Играет актер, который во втором акте играл Сергея.

ЕЛИЗАВЕТА ХУСАИНОВНА ТУЛЬСКАЯ — правнучка Анны Николаевны. 32 года. Знаменитая певица. Играет актриса, которая во втором акте играла Симочку.

ЛЮБОЧКА — дочка Елизаветы, 12 лет.

СИНЬОР ДЖУЛИО АППЕНИНИ.

ЧЕЧИЛИЯ — его жена.

ГИД — девушка, 22 лет.

РОДСТВЕННИКИ, СОСЕДИ.

Я. И вот опять я здесь, на этой скамейке возле Петровского парка, теперь Военно-воздушной академии имени Жуковского. И вдали мой Ленинградский проспект, и ленты машин, и вертолеты в небе, и осень, и мне шестьдесят семь лет, столько же, на сколько я и выгляжу… И я на пороге старости, и большая часть моей жизни прожита, и многих моих товарищей и сверстников уже нет… А жизнь — ее ведь все время надо начинать сначала, каждое утро сначала. Может быть, тем она и трудна так, и прекрасна. Сейчас закат, солнце садится за вертолетной станцией, я жду прихода Василия Скрыпченко, моего дорогого дружка. Вчера мы условились с ним встретиться на этом месте, как в давние годы… Ярко рдеют канны на клумбе посреди площади Космонавта Комарова. На стадионе «Динамо» идет игра. Мимо скамьи, на которой я сижу, проходит много людей, но Василия Ивановича нет и нет. Вот, например, уже в третий раз идет девочка, на вид ей лет десять-двенадцать. В косичке белый бант, на шее пионерский галстук, в руке портфель. Она как-то особо внимательно смотрит на меня, а затем, после мгновенного раздумья, садится рядом и робко заговаривает.

Д е в о ч к а. Это, наверно, вы?

Я. Очень возможно.

Д е в о ч к а. Мне он так и объяснил.

Я. Кто?

Д е в о ч к а. Василий Иванович Скрыпченко.

Я. Вы его внучка?

Д е в о ч к а. Нет. Я его правнучка.

Я. Значит, вы праправнучка Анны Николаевны?

Д е в о ч к а. Ну конечно. Меня зовут Любочка.

Я. Вы дочка Лизы?

Л ю б о ч к а (мягко поправляя меня). Да, Елизаветы Хусаиновны Тульской.

Я. Ваш отец работает где-то в Африке, а ваша мама знаменитая оперная певица?

Л ю б о ч к а. Наконец-то мы с вами разобрались.

Я. И где же ваш прадедушка Вася?

Л ю б о ч к а. Вот в том-то и дело, что он очень занят, сегодня на ипподроме вручение приза имени Буденного, а потом в райисполкоме заседание депутатской комиссии, а потом он поехал в военкомат, а потом…

Я. Зачем же он назначил мне свидание?

Л ю б о ч к а. Это все свалилось неожиданно, вы уж извините его… Он велел мне взять вас за ручку и повести к ним в дом, к бабе Нюше, а он туда придет. У нас сегодня столько событий в доме…

Я. Ну, Любочка, пойдем, а по дороге ты мне все расскажешь.

И вот мы идем с ней по Красноармейской улице, не к стадиону «Динамо», а в другую сторону, мимо бывшего ресторана «Аполло», мимо Дома космонавтов, к Старому Зыкову. И пока навстречу нам шагают старые и новые дома, звонкий голос Любочки рассказывает мне новости семейства Охотниковых.

Л ю б о ч к а. …У нас есть еще другая квартира, в Каретном ряду, но папа уехал в Африку, мама гастролировала в Италии, меня не на кого было оставить, и я жила у бабы Нюши, а Коля, внук Василия Ивановича и моей прабабушки Сони, ну той, которая умерла, когда меня еще на свете не было, моя бабушка Симочка, мама моей мамы Лизы, она тоже умерла, она дочка Василия Ивановича…

Я. Подожди, Любочка, ты мне все начертишь на ватмане, когда мы придем к вам домой, а то у меня голова кругом идет…

Л ю б о ч к а. А моей прапрабабушке Нюше сегодня исполняется сто лет, она это от всех скрывает, говорит, что только девяносто, но мы-то все знаем, что ей сто, потому что восемьдесят восемь ей было, когда я родилась, и нас сегодня уже выселяют, потому что на этом месте будут строить небоскреб, и сегодня последний день, и для нас готова уже квартира на Планетной улице, и дедушка получил ордер, но мы от бабы Нюши скрываем, она очень расстраивается, ей страшно переезжать отсюда… А прадед Вася побежал в райисполком хлопотать, чтоб нам отложили отъезд хотя бы на неделю, но все остальные семьи из этого дома уже выселились… А Коля, это мой двоюродный дядя, он в прошлом году поступил в Московский инженерно-строительный институт, ему только девятнадцать лет, а вчера он ушел из института, и завтра его должны взять в армию, он сам так захотел, а прадедушка Вася хотел его избить, да не посмел… Ну вот мы и пришли.

Мы действительно пришли к знакомому крыльцу, к палисаднику, к сломанной калитке. А вокруг заборы, за которыми контуры новых домов, над ними башенные краны. Мы вытираем ноги на лесенке, входим в домик Охотниковых. Вот и большая зала. Все та же медвежья шкура, распятая на стене. А портретов рядом с ней прибавилось. Теперь здесь уже висят кроме портретов Охотниковых — Папу и Николая Осиповича, большие портреты Сони, Сергея в чине полковника с медалью Героя Советского Союза, Симочки… На большом столе рядом с самоваром проигрыватель, из которого несется знакомый голос: «Будь счастлива, забудь о том, что было…» А н н а  Н и к о л а е в н а, похудевшая, совсем белая, но по-прежнему величественная и спокойная, сидит на главном месте. Справа от нее ее правнучка  Е л и з а в е т а, знаменитая певица, мать Любочки. Ей тридцать два года, и играет эту роль актриса, которая во втором акте играла роль Симочки, дочь Сони и Изумруда. Слева  В а с и л и й  И в а н о в и ч  С к р ы п ч е н к о. Как же он постарел, поседел, согнулся! Но все такой же бодрый, громогласный. Наш, приход вызывает оживление за столом. Навстречу мне поднимается Анна Николаевна, целует меня.

А н н а. Наконец-то ты заявился, студент!

Л ю б о ч к а (бросается к матери). Когда же ты прилетела, мама?!

Е л и з а в е т а. Только-только. И прямо с аэродрома сюда.

А н н а. Садись, студент. Рядышком со мной, рассказывай. Как твои внуки близнецы, как жена, как дела…

Я. Дайте отдышаться, взглянуть на всех вас.

А н н а. Давно ты в нашем доме не был. (Наливает мне чай.) Впервые ты пришел сюда пятьдесят лет назад. Мы как раз отмечали мое рождение, уход со сцены. Помнишь?

Я. Помню, Анна Николаевна! Я для того и существую, чтобы все помнить. И при случае рассказать людям.

С к р ы п ч е н к о. Ты извини, друг, что я тебя не встретил, Любочку прислал. У нас тут, брат, такие дела развернулись!.. Во-первых, Лизка из гастролей вернулась, пол-Европы объездила, и в Париже, и в Лондоне, и в Риме была, в Миланском Ла Скала Татьяну пела на русском языке, все газеты о ней писали. Во-вторых, Колька, мой внук, сын нашего Сергея, из института сбежал, в военкомат подался, попросил в солдаты его взять на два года, отказался от отсрочки, никого не слушает. А в-третьих, сносят наш дом. Сегодня в последний раз сидим здесь, под этим потолком, за этим столом… Я уж всюду бегал — и в Моссовет и в райисполком, ничего не выходит, будут на этом месте небоскреб ставить. А нам квартиру рядышком на Планетной улице предоставили. Придется вытряхаться отсюда. А ведь это дом не простой. Сто лет он простоял. Какие люди тут побывали! И Лев Толстой, и Максим Горький, и Александр Куприн, и Федор Шаляпин… Слушали песни Анны Охотниковой, сами пели… (Прослезился.)

А н н а (прикрикнула на него). Постарел ты, Вася! Как не стыдно.

С к р ы п ч е н к о. Не за себя — за вас огорчаюсь.

А н н а. За нас не огорчаться, за нас радоваться надо. Всему свой срок — старому умирать, новому расти. Будет на этом месте небоскреб. А наша хибарка отслужила свое.

Л ю б о ч к а. Да, бабушка! Звонили из Общества дружбы СССР — Италия, сказали, что приехали какие-то итальянцы, хотят наш домик посетить, сегодня вечером приедут.

Е л и з а в е т а. Это, наверно, мои новые римские знакомые.

Я. А вы не будете, Анна Николаевна, скучать по этому домику?

А н н а. Буду, да еще как! Да ведь он все равно в сердце моем. А портреты эти заберем с собой, и шкуру медвежью, и самовар. И в новой квартире лучшую комнату под залу отведем, все расставим так, как сейчас стоит. А что к нам с улицы не сразу попасть можно будет, придется в лифте подниматься — так это еще лучше. Больше воздуха, больше света, и сверху виднее. И Старое Зыково, и Петровский парк. А я за всем нашим районом сверху следить буду.

Пронзительный звонок в дверь. Входит с букетиком гвоздик  Н и к о л а й  С к р ы п ч е н к о. Ему девятнадцать лет. Его играет актер, игравший во втором акте его отца Сергея Скрыпченко.

Н и к о л а й (подносит цветы Анне Николаевне). Это тебе, бабушка. С днем рождения. (Здоровается со всеми за руку.) Здорово, Лиза! С приездом, с успехами! Здорово, дед! (Со мной.) Николай! (С Любочкой.) Привет двоечнице-племяннице.

Л ю б о ч к а (обиженно). Я не двоечница, а четверочница.

Н и к о л а й. Одно и то же.

А н н а. Садись за стол. Только руки вымой.

Н и к о л а й. Они у меня чистые. Впрочем… (Уходит в ванную и через минуту возвращается с полотенцем в руке.)

С к р ы п ч е н к о (пока его нет). Уйти с первого курса института! Не спросив у нас, пойти в военкомат! Ну что же это такое! Пользуется, что родителей нет. Сейчас он от меня получит.

А н н а. Прошу тебя, Вася, не нужно. Я сама с ним…

Н и к о л а й (вернулся). Что это вы сидите важные такие? Как деревянные. Ведь сегодня последний наш вечер вместе. Завтра в девять утра ждет меня военком. Я даже не смогу помочь вам переехать в новую квартиру. Но я просил ребят помочь вместо меня.

С к р ы п ч е н к о (грозно, глядя в сторону). Без тебя обойдемся. Сами управимся.

Н и к о л а й. Военком спросил меня, не хочу ли я во флот. Я сказал, что все равно, куда пошлют. Но лучше все-таки в армию, в летчики, как отец.

Е л и з а в е т а. Ну, хорошо, Николай. Ты не хочешь говорить бабе Нюре и деду Василию. Дяди Хусаина здесь нет, он далеко на Севере. Ты скажи нам. Почему ты, с таким трудом поступивший в институт, — ты знаешь, что о тебе хлопотали и дедушка Вася, и я, и мой муж, и дядя Хусаин, — почему ты вдруг ни с того ни с сего побежал в военкомат, уходишь в армию? Ведь это не шутки, Николай!

Н и к о л а й. Я и не собирался шутить. Я ведь не сразу в военкомат побежал. После долгих размышлений.