П р а с к о в ь я. Мне вдруг показалось… Разве у вас на Волге не называют все друг друга на «ты»?

Л и х о я р о в. Нет, не называют.

П р а с к о в ь я. Тогда прошу простить меня. «И она рассыпалась в извинениях, стараясь прикрыть свою небрежность позолотой хороших манер».

Л и х о я р о в. Что это вы все говорите из старых романов?

П р а с к о в ь я. От недостатка культуры.

Л и х о я р о в. Для чего пошли со мной? Из жалости? Но я никого не просил меня жалеть, Прасковья Дмитриевна. И ничьего заступничества не надо, не для того я в Москве. Сам привык, без чужой помощи, своим ходом двигаться.

П р а с к о в ь я. Если можете — простите меня, Андрей Петрович. За это я буду вам верно служить.

Л и х о я р о в. А мне не нужна ваша служба.

П р а с к о в ь я. Тогда послужите мне. Отвезите меня сейчас же назад, в девяносто пятый экспериментальный квартал. Мне пора.

Л и х о я р о в. Только я на одну минуту должен забежать в мотель. Там друзья ждут меня… Давно уже ждут. И если вы подтвердите…

П р а с к о в ь я. Вам нужен свидетель? Извольте. Я зайду вместе с вами в мотель. Только на одну минуту.

Темнота. Голос дежурной: «Вам к кому?» Голос Лихоярова: «В двадцать пятый номер». Голос дежурной: «Ваша фамилия Лихояров? Они вас ждали и уехали в город. Оставили записку и ключ от номера».

Свет. В большом номере-люкс современная мебель, цветы и широкое окно, закрытое кружевным занавесом, за которым видны шоссе, бегущие по нему огоньки автомобилей и корпуса девяносто пятого квартала.

П р а с к о в ь я  и  Л и х о я р о в.

П р а с к о в ь я. Гляньте, вот там вдали наш дом. И иллюминация. Сегодня праздник на нашей улице. Будто мы подплываем прямо к нашему дому на океанском корабле. Что в записке?

Л и х о я р о в. «Андрей, жди нас. Мы поехали в город прощаться с Днем Победы. Все остальное на столе». (Подходит к столу, снимает салфетку.) Действительно! Апельсины, яблоки, шампанское…

П р а с к о в ь я. А нас не арестуют? Ночью в гостинице, в чужом номере. Вдруг придет Барабанов.

Л и х о я р о в. Кто?

П р а с к о в ь я. Один мой большой-большой друг. (Осматривается.) Вы знаете — я первый раз в гостинице, честное слово. (Ходит по номеру. Открывает двери. Заглядывает.) Ванная… Телефон… Как в кино. Что это вы делаете? Нельзя!

Л и х о я р о в (открывает шампанское). Можно! Сегодня можно! Включите радио.

Музыка.

А теперь мы выпьем с вами, а, Прасковья Дмитриевна? Иначе хозяева будут обижены. (Разливает шампанское в бокалы.) Ну вот, День Победы кончился. Начинается новый — десятое мая.

П р а с к о в ь я (пьет маленькими глотками). Интересно знать — вы, кажется, собираетесь вернуться в свой Калининград?

Л и х о я р о в. Никогда!

П р а с к о в ь я (будто и не слыша его). И вы будете мне писать из своего Калининграда.

Л и х о я р о в. Не знаю.

П р а с к о в ь я (будто не слыша его). Только пишите подробно. И про вашу коробку «Три богатыря», и про ваших товарищей, и как вас встретили в пароходстве, и кто куда уходит… Если это, разумеется, не военные тайны. И когда вы пойдете в далекое плавание, в Саргассово море какое-нибудь или еще куда — напишите. А я, если хотите, буду волноваться. Хотите, я буду волноваться?

Л и х о я р о в. А почему бы вам как-нибудь не взять отпуск и не приехать в Калининград и не увидеть все своими глазами? Я вам покажу порт, поведу на корабли, на плавбазу «Святогор». Там завод, и кино, и телевизор, и библиотека… Приезжайте!

П р а с к о в ь я. Не знаю. Я ведь на такой работе, где никогда нет отпуска.

Л и х о я р о в (обращаясь к столу). Друзья! К нам в гости приехала Прасковья Дмитриевна. Хотя она на такой работе, где никогда не бывает отпуска, — она приехала в отпуск. Я обещал ее хорошо встретить и вот держу обещание! Вот капитан «Святогора», он только что вернулся из четырехмесячного плавания. Вот «Кемь», вот «Балтийск», вот «Мурманск», вот «Полярное», вот «Юрий Гагарин», вот «Анатолий Луначарский» и вот «Город Псков» и «Город Луга», вот «Партизан Железняк», вот «Сергей Есенин»… Это все дружки мои… Много лет мы вместе. Много лет и много миль. Они знают, как трудно бывает встретить человека. И как плохо, когда не встретишь. И как плохо, когда никто не ждет на берегу. Вот молодость — она быстро проходит. И красота — она быстро проходит. И праздник — он быстро проходит. А человек остается… И в праздник, и в будни, и на пиру, и когда один…

П р а с к о в ь я (хватает его за руку). И хватит! И больше не надо пить!

Л и х о я р о в. Ну, одну-то! В такой день!

П р а с к о в ь я. Нельзя! Врачи запрещают! Сердце. А сейчас я скажу. Только вы слушайте, не шумите так… Мне очень приятно с вами. Да. Хотя праздник уже кончился и уже поздно… Почему поздно? Разве бывает поздно? Ну, пожалуйста, Елена, ну, прошу тебя, отвернись, не гляди на меня с такой укоризной. Когда Николай, Юркин друг, уехал от нас, пропал, сколько мне было? Девятнадцать! И мы все ведь ждали его. И я ждала. И вдруг… Он вернулся! Сильно постарел, изменился, и зовут его по-другому, и на «о» говорит немного. Но все же вернулся. И будто не было ее вовсе, не было этой проклятой войны. И будто мы все здесь и живые и такие веселые… Вот на других планетах совершенно нет жизни. Вот, Виталик, подтверди, пожалуйста, ты ведь все знаешь, не дашь соврать. Совершенно нет жизни. А на нашей-то есть! Есть жизнь. Как же можно отнимать ее? Какое бесстыдство! Правда, товарищ Барабанов? Надо жить долго, счастливо, вечно… Я еще никогда не плавала по морю. Хотя, оказывается, женщина на корабле приносит счастье. За десятое мая!

Аплодисменты невидимых гостей. Крики «ура» и звон бокалов… В дверь стучат. Настойчиво, долго. Лихояров открывает. На пороге — взволнованный  В и т а л и к.

Л и х о я р о в. Ты! Опять ты!

В и т а л и к. Еле нашел вас… По всей гостинице спрашивал — не видели ли моряка и женщину…

П р а с к о в ь я (упавшим голосом). Что случилось, Виталик?

В и т а л и к. Ничего особенного… Просто ведь мы уговорились с тобой помогать друг другу… Прилетела мама. Только что прилетела мама из Бамако.

П р а с к о в ь я. Елена!

В и т а л и к. Да… А Зайки нет.

П р а с к о в ь я. Как — нет?

В и т а л и к. Симочка и Феликс его увезли. Он спал и плакал, и не хотел ехать, но они закрыли его одеялом и увезли. В Останкино. Феликс там снял комнату. И пока тебя нет, они решили воспользоваться, сели в такси и укатили. А потом вдруг приехала мама. Она сама не своя.

П р а с к о в ь я. Скорее домой! Скорее… (Бежит к двери. Лихоярову, с внезапной ненавистью.) Пропустите же меня, ну, капитан-наставник!

Затемнение.

Квартира Потаповых. П р а с к о в ь я  стоит посреди комнаты. Ее обнимает  Е л е н а  А н т о н о в н а. Поодаль — В и т а л и к  и  Ч у р и н. На полу нераспакованные чемоданы, с иностранными наклейками и бирками авиакомпании.

П р а с к о в ь я. Нет! Нет!

Е л е н а  А н т о н о в н а (обнимая ее). Почему — нет? Ты не рада мне, золовушка?

П р а с к о в ь я. Нет-нет… Я очень рада тебе, Елена…

Е л е н а  А н т о н о в н а. Ну, отдышись, присядь. Ну смотри, на тебе лица нет…

П р а с к о в ь я. Я торопилась.

В и т а л и к (тихо, Елене Антоновне). Успокой ее, мама. Это я виноват во всем, я, дурак, проспал, прошляпил.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Хорошо, сыночек. А теперь иди спать. Какие я тебе джинсы привезла! И мокасины. Утром разберу чемоданы… (Целует его.)

В и т а л и к  уходит.

(Чурину.) Продолжайте, Пимен Федорович.

Ч у р и н (продолжает рассказ). А мне как раз не спалось… Я вышел из кухни и стал смотреть в окно. Посреди двора такси. Потом из парадного выходят двое и несут что-то в одеяле.

П р а с к о в ь я. Симочка и Феликс?

Ч у р и н. И ребенок в одеяле. К такси. И умчались!

П р а с к о в ь я (кричат). Что же вы не остановили их?! Почему не стреляли?! Не продырявили колеса!

Ч у р и н. Из чего это я буду стрелять?

Е л е н а  А н т о н о в н а. Успокойся, золовушка, успокойся, пожалуйста. Спасибо, Пимен Федорович, что так близко принимаете к сердцу наши семейные дела.

Ч у р и н. Может, в милицию заявить?

Е л е н а  А н т о н о в н а. Ничего не надо, ложитесь спать, утром разберемся. Сердечный привет вашей жене. (Провожает его до двери.)

Из соседней комнаты слышен храп. Прасковья пугается.

П р а с к о в ь я. Кто это?!

Е л е н а  А н т о н о в н а. Татьяна Ивановна. Ты же ее на мою постель уложила. Она так и не просыпалась.

П р а с к о в ь я (всплескивает руками). Как же она может!

Е л е н а  А н т о н о в н а. Дочь полей! Она еще меня не видела. (Разглядывает Прасковью.) А тебе идет, очень идет это платье. Можешь его взять себе насовсем.

П р а с к о в ь я. Почему ты не плачешь?! Почему не ругаешь меня?! Не проклинаешь этого негодяя?! Почему ты такая, Елена?

Е л е н а  А н т о н о в н а. Потому что я устала, я ужасно устала… Вчера утром вылетели из Бамако, всю ночь до этого был банкет… Завтракали в Касабланке, обедали на Елисейских Полях. Вечером — в нашем посольстве в Париже, потом митинг в обществе Франция — СССР, потом опять аэродром. Не спала ни минутки. Два часа назад, когда подлетали к Шереметьеву, думала, сердце оборвется… Как они там, думаю…

П р а с к о в ь я. Приляг, прошу тебя. Я кофе черного сварю, хочешь?

Е л е н а  А н т о н о в н а. Нет, не хочу… Смотри, уже совсем светло. Ну что же, в девять поеду на работу к Симочке, потом в институт к этому Феликсу. Пусть объяснят, почему они так поступили.

П р а с к о в ь я. Да, пусть объяснят.

Е л е н а  А н т о н о в н а. В конце концов, ведь это же не девятнадцатый век, и мы не звери, мы все поймем. Нельзя же так, тайком, ночью…

П р а с к о в ь я. Нельзя!

Е л е н а  А н т о н о в н а. Пусть он сперва кончит институт, встанет на ноги…

П р а с к о в ь я. Он работает…

Е л е н а  А н т о н о в н а. Что пользы в его работе! Симочка хотела ехать на два года за границу. Пусть едет.

П р а с к о в ь я. Ты решила разлучить их?

Е л е н а  А н т о н о в н а. Это нужно сделать для их же пользы.

П р а с к о в ь я. Для их пользы нужно их оставить в покое. Они любят друг друга, понимаешь, любят. Они неслыханно любят друг друга и ради любви готовы на все. Кто же смеет вмешиваться в душу любви? Никто! Ни мать, ни тетка, ни общественные организации, ни его институт, ни ее работа, никто в мире! Это ведь такое счастье…

Е л е н а  А н т о н о в н а. Вот ты как заговорила? (С удивлением смотрит на золовку.) С чего это ты, моя милая?