П р а с к о в ь я. Разве ты не знаешь, как трудно бывает встретить человека? И как плохо, когда не встретишь… И как плохо, когда никто не ждет на берегу. Вот молодость — она быстро проходит. И красота — быстро проходит… А человек — он остается…

Е л е н а  А н т о н о в н а. Никто не может мне запретить заботиться о будущем моей дочери!

П р а с к о в ь я. Я не позволю тебе. Ведь это ты выдала Симочку за сына важного человека. Ты за нее решила ее судьбу. Ну и что из этого вышло? А сейчас ты их хочешь развести? Не будет этого! Взрослые люди должны любить, кого они любят, и другие взрослые не должны вмешиваться.

Е л е н а  А н т о н о в н а (смеется). Восстание на корабле? Я что-то тебя такой никогда не видела.

П р а с к о в ь я. Прости меня, Елена… (Целует ей руки.) Я так рада, что ты вернулась. Мы так по тебе стосковались… Ты не сердись на меня. Теперь наша семья распалась. Симочка, и Феликс, и Зайка теперь будут жить отдельно. Сперва будут снимать комнату, потом построят себе квартиру в кооперативном доме. Виталик уже большой… Через два года совсем взрослый… Я тоже уйду от вас.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Куда?

П р а с к о в ь я. Еще сама не знаю. Но вам я больше не нужна. Я, видишь, не смогла уберечь дом.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Ты уезжаешь? От нас? От меня?

П р а с к о в ь я. Да. Наверно, уезжаю. Еще сама не знаю, куда. Наверно, туда, где буду нужнее, чем здесь.

В дверях стоит сонная  А н г е л е й к о.

Вот к ней! Возьмешь меня к себе, Татьяна Ивановна?

А н г е л е й к о. С удовольствием! (Здоровается с Еленой.) Я что-то не пойму. Ты когда прибыла? И что тут за крики? Мальчика у вас, что ли, похитили? А мне Загоруйко снился, Мелитополь… А у вас какие дела…

Е л е н а  А н т о н о в н а (показывая на Прасковью). Ты настроила эту безумную?

А н г е л е й к о. Я, матушка, я. Я всех безумных на умных настраиваю. Через Париж летела или через Стокгольм?

Е л е н а  А н т о н о в н а. Через Париж… И, как видно, напрасно прилетела. (Смотрит на Ангелейко.) А ты все такая же, фея! Ну да, ведь феи не стареют, у них никогда не бывает неприятностей. Мне Чурин сказал, что ты опять совершила чудо. На этот раз с Прасковьей. Нарядила, с собой на бал взяла, с принцем познакомила.

А н г е л е й к о. А нам и не такие чудеса под силу. Погляньте, что еще будет. (Колдует.) Ко мне! Сюда! Скорее!

И сразу звонки в дверь. Прасковья открывает. Вбегает  Ч у р и н.

Ч у р и н. Принимайте!

А за ним следом — С и м о ч к а  и  Л и х о я р о в, у которого на руках завернутый в одеяло спящий ребенок.

Л и х о я р о в. С благополучным прибытием, Елена Антоновна! Куда прикажете сгружать?

Елена Антоновна показывает на детскую. Л и х о я р о в  несет туда спящего ребенка. П р а с к о в ь я  идет за ним. Симочка приближается к матери.

С и м о ч к а. Молчи, мама, молчи, я все знаю, что ты мне сейчас скажешь.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Опять я должна молчать! В этом доме мне слова не дают сказать. Во всем мире меня слушают, а здесь мне все кричат: молчи!

Возвращаются  Л и х о я р о в  и  П р а с к о в ь я.

Л и х о я р о в. Он так и не проснулся. (Целует руку Елене Антоновне.)

А н г е л е й к о. Здравствуй, разбойник!

Л и х о я р о в. Так разбойник тот, кто грабит. А я возвращаю награбленное. Разве плохая посылка? Килограммов двадцать тянет. Я как услышал от Виталика, в какое плавание мой сынок пустился, — сразу в Останкино. Пришлось, конечно, родительскую власть применить.

Е л е н а  А н т о н о в н а. А где же ваш сын?

Л и х о я р о в. Во дворе, с таксистом расплачивается. Сюда зайти стесняется.

Е л е н а  А н т о н о в н а (слабо). Но я надеюсь, он все же зайдет.

Л и х о я р о в. Только после того, как проводит меня.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Разве вы уезжаете?

Л и х о я р о в. Сегодня в двенадцать дня.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Опять к себе в Калининград?

Л и х о я р о в. Мы ведь с Балтикой неразлучны, Елена Антоновна. Повидал друзей. Познакомился со снохой. (Показывает на Симочку.)

Е л е н а  А н т о н о в н а (Симочке). Разве вы уже?..

С и м о ч к а. Да, мы расписались. Вчера, в День Победы. Если ты настаиваешь, мы с Феликсом будем пока жить здесь.

Е л е н а  А н т о н о в н а (посмотрела на Прасковью. Улыбнулась). Да, я настаиваю. (Показывает на Прасковью.) Вот ее благодари. Она требует, чтобы я так настаивала.

С и м о ч к а. Паня?!

Е л е н а  А н т о н о в н а. Ей очень нравится твой жених… Твой муж…

С и м о ч к а (решительно выходит на середину комнаты). Андрей Петрович. Вы еще не знакомы с моей тетей — Прасковьей Дмитриевной? Познакомьтесь, пожалуйста.

Л и х о я р о в. Я очень рад.

С и м о ч к а. Я перед ней виновата больше, чем перед мамой. Больше, чем перед всеми людьми. Она меня воспитала. Она, в общем, воспитала всех нас. И Виталика, и маму, и Зайку вот теперь воспитывает. Ради нас она не стала ни учительницей, ни врачом, ни ученой. Ради нас она провела свою жизнь на кухне и в очередях. И сама не спала и недоедала… Я ее сегодня обидела, ужасно обидела! И места себе не находила… И все время я думала о ней, весь вечер думала только о ней… Наверно, в каждом доме есть своя Прасковья. А если нет — этот дом несчастный. А наш дом счастливый. Только благодаря тебе, Прасковья. Прости меня, прости меня, кикимора. (Прижимается к тетке.)

За окном сигналит такси.

Л и х о я р о в. Мне пора.

А н г е л е й к о. Торопишься, капитан?

Л и х о я р о в. Будешь торопиться — на мель сядешь.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Может быть, вам моя помощь нужна, Андрей Петрович? У вас там, говорят, какие-то неприятности? Поговорить мне с министром, похлопотать?

Л и х о я р о в. Нет, у меня все в порядке.

Е л е н а  А н т о н о в н а. Вы не стесняйтесь. Мы теперь с вами родственники.

Л и х о я р о в. Я не стесняюсь, только у меня все хорошо. А теперь и вдвое: сноха появилась, сватья, внук… Да еще какой!

Ч у р и н (обрадовался). Прощай, дед!

Л и х о я р о в. Правильно, дед. Дед! Будьте же все здоровы, все, кто на берегу! (Идет к двери.)

Прасковья — за ним, провожает.

На лестничной площадке — П р а с к о в ь я  и  Л и х о я р о в.

П р а с к о в ь я. Ну вот мы и расстаемся.

Л и х о я р о в. Да. Расстаемся.

П р а с к о в ь я. Вы напишете как-нибудь? Будет время — напишите. А у меня будет время — я прочитаю.

Л и х о я р о в. А вы… Вы не приедете как-нибудь в Калининград? Посмотреть на плавбазу «Святогор», на «Трех богатырей»?

П р а с к о в ь я. Сейчас трудно… Может, и выберусь. У нас теперь стала такая большая семья. А будет, наверное, еще больше. За Виталиком глаз да глаз нужен… И Зайка растет… И ваш Феликс еще… А вы не будете больше пить, Лиходей Петрович? Никогда?

Л и х о я р о в. Иногда-то буду.

П р а с к о в ь я. Иногда можно… А когда в море пойдете и возьмете секстант в руку, вы вспомните, а? Я правильно говорю — секстант?

Л и х о я р о в. Правильно.

Голос Зайки: «Бабушка! Я хочу пи-пи… Ба-буш-ка…»

П р а с к о в ь я (заторопилась). Да-да, сейчас.

Голос Зайки: «Ну что же ты!»

П р а с к о в ь я. До свидания, капитан-наставник!

Л и х о я р о в. До свидания Прасковья-Аделаида…

В комнате за большим столом пьют чай  Е л е н а  А н т о н о в н а, А н г е л е й к о, С и м о ч к а, Ч у р и н.

П р а с к о в ь я (входит). Что же это вы пустой чай пьете!

Е л е н а  А н т о н о в н а. Садись-ка ты с нами лучше.

П р а с к о в ь я. Сейчас, сейчас я яичницу на всех, мигом… (Убегает на кухню.)

Снова кухня. У плиты хлопочет Прасковья и напевает:

Г о л о с. Опять затянула свою песню, дуреха.

П р а с к о в ь я. Сама дуреха. Ты, а не я… Кто ты такая? Ну, если подумать — кто ты такая? Просто-напросто лента магнитофонная, на тебя все что хочешь можно записать.

Г о л о с. А ты кто такая?

П р а с к о в ь я. А я человек. Слышала, что обо мне Симочка говорила? То-то!

Г о л о с. Смешно, смешно и смешно… В твои годы…

П р а с к о в ь я. Погоди ты, не тарахти…

Слышен далекий голос Лихоярова. Он читает стихи.

Целый день впереди… Надо будет все вспомнить, что было, и как-нибудь рассказать Зайке… Что случилось с Прасковьей вчера вечером, ночью, сегодня утром… (Поднимает голову и слушает удаляющийся голос Лихоярова.) До свидания, капитан-наставник, счастливого плавания. Я здесь, на берегу.

З а н а в е с.

1966