— Как прошёл твой день? — спросил я, когда оказался вынужден ждать в очереди на выезде. Сегодня была пятница, так что не мы одни пытались сбежать побыстрее.

— Эм. Прошёл, — ему явно не интересно было говорить об этом. Его рука опустилась на моё бедро. — Возбуждён?

— Всегда, — улыбнулся я и поиграл бровями, выезжая на дорогу.

Поездка до моего дома заняла пятнадцать минут, которые были пыткой, потому что Брайан любил прикасаться ко мне, пока я сидел за рулём — к моему плечу, к моей руке, к моему бедру — а я ограничивался прикосновениями к его ноге или хватал его за руку и держал, когда его бродящие пальцы угрожали довести меня до аварии.

Я заехал на подъездную дорожку с лёгким визгом шин. Мы вышли из машины и открыли входную дверь в мой дом раньше, чем успел заглохнуть двигатель. Поднимаясь наверх, по ступенькам стучали четыре ноги. В своей комнате я закрыл дверь, задвинул шторы и повернулся к Брайану, который по большей части был уже раздет. Я поспешил его догнать. Оставшись в одном нижнем белье, мы скользнули в мою кровать.

Со вздохом облегчения, мы прижались друг к другу, даже не целуясь, пока нет. Просто ощущали прикосновение кожи к коже и наэлектризованное предвкушение двух целых часов наедине.

Это было лучшее время дня. Отец Брайана теперь настаивал, чтобы он возвращался на ужин домой. Так что у нас был только промежуток между школой и тем временем, когда моя мама приходило домой около половины шестого. Хлопок двери, когда она заходила, был сигналом к тому, что пора везти Брайана домой, чтобы он был там до того, как его отец вернётся с работы в шесть.

На улице было чертовски холодно, так что возвращаться ко мне домой и забираться под одеяло было как заворачиваться в уютный кокон. Мы растянулись на простыне, как разгульные гедонисты. Поначалу мы свободно держались друг за друга, лёжа грудью к груди, глядя друг другу в лицо. Мы смотрели так, будто не виделись много лет, а не расстались после ланча.

— Твой день действительно прошёл нормально? — спросил я Брайана, грея ладони на его пояснице.

— Сейчас я не хочу думать о школе, — произнёс он с ноткой крайности в голосе. Затем он поцеловал меня.

Мы целовались, пока наше гнёздышко согревалось до температуры тела, затем стало слишком жарко, что заставило нас скинуть одеяло. Мы переворачивались, прижимались друг к другу и прикасались ко всему, до чего могли дотянуться. Мы целовались и целовались, пока, с закрытыми глазами, я не оказался так одурманен его вкусом и ощущением, что не мог сказать, где заканчивался я и начинался он, или где мы могли быть разделены, а где были сплавлены.

Наконец, после долгих поцелуев, переплетения конечностей, ленивых толчков бёдрами, его рука опустилась к моим брифам, а моя к его. Мы дрочили друг другу, лёжа бок о бок, уже не целуясь, а наблюдая за выражениями лиц друг друга.

Я смотрел в интернете порно. Какой подросток не смотрел? Но ничего, что я видел, не было так сексуально, как наблюдение за лицом Брайана, когда я прикасался к нему — как напрягалась его челюсть, как приоткрывались его губы и дрожали так незаметно, что можно было подумать, что это всё показалось, как его взгляд становился слегка рассредоточенным, пока он смотрел на меня. Казалось, моё выражение лица накаляло его точно так же. Когда он кончил, на его лице промелькнула боль, но его голубые глаза растаяли. Я уже лучше подстраивал время, замечая лёгкие изменения в нём, чтобы мы кончали одновременно. Наблюдение за ним делало мой собственный оргазм намного мощнее.

Умывшись, мы упали обратно, чтобы пообниматься, просто проводя время вместе и сохраняя тишину. Брайан играл с моими локонами, которые нужно было подстричь. Было приятно на какое-то время забыть о телефоне, планшетах и компьютерах, не имея ничего, кроме его кожи и его вида, звука его дыхания.

Я прочистил горло.

— Сегодня пятница. Как думаешь, твой отец будет возражать, если ты останешься сегодня подольше? Завтра я весь день буду в Спрингфилде, так что у нас не будет шанса увидеться.

Он на мгновение замер, прежде чем продолжить играть с моими волосами. Он начал что-то говорить, колеблясь.

— Ты всё равно пойдёшь на это завтра?

— Да. Мы идём компанией. Всё решено.

Он кивнул, слегка хмурясь. Я знал, что он не доволен тем, что я еду в Спрингфилд. Я ехал со своей мамой, Мэдисон, Джозией и пятью другими учениками из Уолл. Мы устраивали митинг по поводу контроля за оборот оружия, у здания капитолия штата, и многие люди в социальных сетях сказали, что тоже придут. Брайан не хотел идти, и я не давил на него по поводу этого. Ему не нравилось находиться в толпе или на открытой местности. В конце концов, это пройдёт; по крайней мере, я на это надеялся. Но сейчас ему не было смысла заниматься чем-то, отчего ему было так некомфортно.

— Так как думаешь, ты сможешь ненадолго остаться? — спросил я.

Он одарил меня натянутой улыбкой.

— Боже, надеюсь. Я позвоню маме.

Я наклонился вперёд, чтобы быстро его поцеловать.

— Звони. Я пойду возьму нам что-нибудь перекусить.

Я мычал себе под нос, вставая с кровати, надевая футболку и спортивные штаны и спускаясь вниз. Было очень маловероятно, что мама вернётся домой раньше. Но на всякий случай, я не хотел бегать по дому полуголым. Если она войдёт, это будет эпически позорно.

Я понял, что моя мама знает, что мы с Брайаном занимаемся сексом. Она знала, что мы теперь пара. Она слишком часто смотрела на меня нежными взглядами, взъерошивала мне волосы, вздыхала из-за «юной любви» и так далее. Но знать и видеть — это две совсем разные вещи, как для неё, так и для меня.

Боже милостивый. Никому не нужен такой уровень подростковой драмы.

Я захватил пачку чипсов, пару бананов, две бутылки минералки, и пошёл обратно наверх. Брайан как раз убирал свой телефон. Он улыбнулся мне.

— Я могу остаться. Она сказала, что могу даже переночевать здесь, если хочу.

— Правда? — я сиял, глядя на него. — Потрясно! — я приземлился на кровать с подскоком, предлагая ему своё изобилие еды, будто могучий охотник.

Брайан сразу же потянулся за чипсами.

— Мой отец сегодня идёт в боулинг с Буллом, так что придёт поздно. И он выпьет пива. Даже не заметит, что меня нет дома. Но она сказала, что завтра утром я должен быть дома пораньше. Часам к восьми.

— Это мы можем устроить, — я почистил банан и поиграл бровями, глядя на Брайана.

Он закатил глаза, будто чтобы сказать, что я веду себя слащаво, что было правдой. Я прислонился к изголовью кровати. Он положил ноги мне на колени, довольно жуя чипсы.

Находясь у меня дома, мы всегда соприкасались. Даже если мои родители были рядом, Брайан прижимался своей ногой к моей, или клал ладонь мне на руку, или закидывал руку мне на плечо, или укладывал ноги мне на колени. Что угодно.

Прошло всего две недели со Дня благодарения. Две недели с тех пор, как я перестал пытаться запихнуть Брайана в раздел «дружбы» и позволил себе признать, как сильно хочу его. С тех пор, как он сказал, что тоже хочет меня. Теперь, когда между нами не было этого братского барьера — когда вы не должны соприкасаться слишком часто или слишком долго — Брайан стал лучшим осьминогом. Моим осьминогом.

Со времён стрельбы нас будто склеило суперклеем. Ещё в ту первую неделю, когда он вернулся в школу. Он ходил ближе ко мне, чем обычно, проводил в моём доме больше времени, чем когда-либо проводил Джозия или Мэдисон. В том плане, что если была возможность, или оправдание, чтобы мы были вместе, мы хватались за этот шанс обеими руками.

Но теперь, когда мы зашли за дружбу — далеко, далеко за дружбу — всё это соединение сделало очередной огромный скачок вперёд. Я не был уверен, был ли Брайан любителем нежностей, или необходимость в физическом успокоении была частью его выздоровления. Но я определённо не возражал. Прикосновения к нему успокаивали и что-то внутри меня. Будто воспоминание о том, как он лежал на полу в столовой, ужасно истекая кровью, сильно раненый, по-прежнему — и, может быть, навсегда — было зарыто у меня внутри, а прикосновения к нему, взгляд на него и видимость того, что он в порядке, ослабляли мой страх.

Иногда, когда мы с ним лежали днём в кровати и смотрели друг другу в глаза, казалось, будто нас осталось только двое на плоту жизни посреди океана. Только нашим океаном была скорбь — скорбь, боль, злость и безнадёжность. Чёртово бурное море. И может быть, поэтому мы так сильно цеплялись друг за друга.

— Открой рот, — сказал Брайан, целясь чипсиной мне в рот.

Я открыл. Он бросил. Прицелился хорошо, но чипсина не обладала достаточным весом. Она упала на кровать между нами.

— От бросков мячей до бросков чипсов, — поддразнил я, поднимая чипсину и съедая её.

Брайан рассмеялся, но я увидел проблеск грусти в его глазах. Я чуть не спросил у него: «Ты скучаешь по этому?» Но не стал. Я знал, что он скучает по футболу. Должен. И он уже сомневался, будет ли играть весной в бейсбол.

Я ненавидел мысль о том, что он полностью откажется от спорта, потому что слишком боится выступать перед толпой. Это было несправедливо.

Я лежал на боку в ногах кровати, всё ещё поедая свой банан.

— Раз у нас есть вся ночь, хочешь немного стрясти вес перед ужином? Займёмся твоей физиотерапией и постараемся нарастить мяса на мои тощие руки?

Он улыбнулся.

— Конечно.

Глава 22

Брайан

Декабрь

Когда наступил декабрь, создавалось ощущение: «Вот чёрт, уже декабрь». Семестр в Уолл заканчивался 19-го декабря, что означало, что у меня осталось две с половиной недели, чтобы вызубрить уроки и выполнить дополнительные задания, чтобы повысить оценки. К счастью, мои учителя очень помогали, даже те, от которых я такое ожидал меньше всего.

— Брайан Маршал.

Мистер Фишбиндер стоял у двери в свой кабинет, пока я шёл на урок истории Америки. Как многие учителя, между уроками он играл роль дежурного по школе, сохраняя в коридорах безопасность, ради демократии или чего-то ещё.