Утром Башкатов легко соскочил с нар, набросил шинель и побежал за новостями. Вернувшись, он долго расталкивал разоспавшегося Авангарда.

— Ну вот, братишка Авангард, — сказал он, разжигая «буржуйку». — Положение дел таково: сегодня ночью были в мастерских сам Крупатких и предчека Крайзер! Предложено ускорить ремонт, назначен комиссар!

«Буржуйка» немилосердно чадила; приходилось широко раскрывать дверь, ветром заносило крупный колючий снег. Башкатов бросил в кипяток крупинку сахарина, вытряхнул в миску ржаные крошки.

После завтрака Еремей Петрович достал из вещевого мешка целый набор иголок, мотки с нитками и предложил Авангарду заняться «рукомеслом». С женской ловкостью он вдел нитку в игольное ушко и стал прилаживать огромную заплату на рукав ватника.

Надо было и Авангарду починить свою гимнастерку, но ничего не хотелось делать. «Очень плохо ждать, — размышлял он, лежа на нарах, — ждать, не зная, когда дождешься… Бр-р-р… Ужас… Нет никакого желания делать что-нибудь!»

— Ну, это хилософия! — сказал Башкатов, когда Авангард изложил ему свои соображения. — Время-то уходит! Значит, делай то, что можешь!

Авангард вяло возражал, сознавая свою безусловную неправоту. В полдень Башкатов поручил ему сварить кашу, что и было выполнено с успехом. Вымыв котелок и ложки, Авангард снова впал в ленивое оцепенение, завидуя невозмутимой деловитости Башкатова. Еремей Петрович уже залатал свой ватник и взялся подшивать шинель, которая обтрепалась снизу.

— Жалею, что не научился вязать, — говорил он, протыкая иглою толстое серое сукно. — В окопах чему только люди не научились… Некоторые ребята завели себе спицы, даже прялки… Варежки вязали, носки… Тут и польза, тут и время скоротаешь!

Авангард подумал о том, что есть не менее замечательное средство скоротать время, чем вязанье, — например, поспать. Есть даже способ, при помощи которого можно заснуть в любое время при любых обстоятельствах. Надо лечь «щучкой» (так почему-то именовалось это положение), чуть на правый бок, положив руки на бедра, как плавники, и ровно дышать носом. Этот способ Авангард с успехом демонстрировал товарищам, засыпая по заказу.

И вот, улегшись на нарах «щучкой», он сразу же погрузился в сон, как в омут.

Шло время, Башкатов хлопал дверью, исчезал и возвращался, шумно ворочался в их тесной квартире, но Авангард спал, ни разу не пошелохнувшись. «Ну что же, пускай, — усмехался Башкатов, поглядывая на него. — Еще намается в дороге! Спишь — не грешишь».

Наверное, до утра продолжался бы богатырский сон Авангарда, но вдруг чья-то горячая, ласковая рука дотронулась до его лица, запахло знакомым, уютным — русской печью, тестом, тмином…

Он открыл глаза, привстал на локте, не понимая, сон это или явь: рядом хлопочет мать, развязывает какой-то узелок, рассказывает тихим домашним голосом:

— Колоскова Маруся пришла с депо… Как стояли, говорит, ихние вагоны на запасном, так и стоят… И паровоза нет!.. Думаю себе, дай-ка испеку лепешек… На дрожжах бы надо их, да побоялась ставить тесто: а вдруг не поспеют… Ты погляди, сынок. Совсем горяченькие!.. Я их в горшок, а горшок в подушку… Подушечку-то я оставлю тебе! — В ее тихом голосе угадывалась хитренькая усмешка. — Не тащить же ее обратно!

Теперь Авангард окончательно стряхнул с себя сон.

— Ну зачем эти хлопоты! — заговорил он веско и покосился на Башкатова: принесла гостинцы, точно маленькому.

— Так ведь лепешки-то домашние, на сальце!.. Когда покушаешь таких? — убедительно говорила мать. — Пробуйте нашего изделия, — обратилась она к Башкатову. — На дрожжах надо бы их, да не вышло!..

— Ай-яй-яй, какая красота! — сказал Башкатов, положив на ладонь увесистую темную лепешку. — Даже пар идет! Вот уж спасибо, мамаша, что вспомнила о нас, странниках.

А мать сидела, подперев щеку рукою, смотрела на их жующие рты.

— Все-таки успела лепешки-то доставить! — ворковала она, улыбаясь. — И охрана меня пропустила, вот счастье!.. Народу-то кругом — страсть!.. И сколько же это будут вас томить здесь, милые мои?!

Точно отвечая ей, донесся вдруг сиплый паровозный гудок. У Авангарда забилось сердце; он положил на пары недоеденную лепешку.

— Ага, — сказал Башкатов, — голос подает!

Еще раз, уже смелее и громче, точно прочистив горло, отозвался гудок. Башкатов соскочил на полотно. Издали донесся какой-то слитный, усиливающийся гул, точно медленно сползала лавина по склону горы.

— Изготовляются к посадке! — сказал Башкатов. — Значит, что-то будет!

Мимо пробежал железнодорожник с фонарем. Башкатов перехватил его.

— Едем, что ли?

— С Шахматова пригнали паровоз! — бросил тот на ходу.

Мать заторопилась.

— Влезла к вам до чего бойко, а вот как назад выйду?

Они помогли ей спуститься вниз.

— Ты иди, не дожидайся, — тихо сказал Авангард.

— Хорошо, сынок, пойду! — Она стояла перед ним, маленькая, сухонькая, в темном платке с бахромой. И вдруг — Авангард не успел моргнуть — широким, плавным движением перекрестила его. «Это же как в церкви!» — с ужасом подумал он и даже зажмурился, не решаясь взглянуть на Башкатова.

— Счастливого вам пути, дорогие! — сказала мать и пошла через рельсы.

— Спасибо на добром слове! — ответил Башкатов. — Счастливо оставаться! Ждите московских подарков.

Медленно, точно страдая одышкой, двигался поезд. Раскачиваясь, скрипели вагоны, но этот мучительно однообразный звук казался музыкой тем, кому посчастливилось попасть в них.

Авангард проснулся от внезапно наступившей тишины. Несколько секунд он еще плыл вперед. В широкую дверную щель смотрело седое утро, дерево тянулось к нему голыми, обмороженными сучьями — одинокое станционное дерево у красной будки. Возле вагона стояла старая, темнолицая цыганка в огромном пестром платке; на шее у нее висели диковинные бусы. Авангард не сразу понял, что это связка плотно нанизанной сушеной рыбешки.

— Ты сама посуди, на что мне твое гаданье? — вразумительно говорил ей Башкатов. — Я сам тебе погадаю, да еще бесплатно… Вот песни вы, цыгане, действительно поете очень хорошо… Да сейчас нам не до песен!.. Давай по-деловому — мое пшено, твоя рыба!

Обмен состоялся, и цыганка, бормоча что-то и оглядываясь, пошла к станции. Башкатов был очень доволен своим приобретением. Предстояло приготовить новое, замечательное блюдо — пшенный суп с рыбой.

Вечером заглянул к ним главный — пожилой усатый железнодорожник в засаленной фуражке. Главный зашел для проверки, но разговорился с Башкатовым и присел к огоньку. В кармане у него оказалась щепоть настоящего чая на заварку — редчайшее угощение.

От раскалившейся «буржуйки», от горячего чаепития стало жарко; открыли двери, и под сбивчивый перестук колес потянулись тихие заснеженные поля, редкие одинокие домики с мигающими огоньками.

День унесло, как льдину, и, почти неотличимый, вслед за ним выплыл другой. Так же надсадно скрежетали ревматические суставы вагонов, так же отползали назад снежные поля — то серые, то синие, то зернисто поблескивающие, точно присыпанные нафталином. Издевательски медленно проходили мимо почерневшие от копоти верстовые столбы, как бы приговаривая вслед поезду: «Не скоро ты доберешься до моего соседа!»

На станциях Башкатов прицеплял к поясу огромный револьвер в деревянной кобуре. Авангард — свой вороненый наган, и они выходили наружу.

В поезде, который тащил их, было несколько пассажирских вагонов. Бесформенный людской прибой, в грохоте, в реве голосов, накатывал на вагоны, переполненные до удушья. Чем-то похожие друг на друга мужчины, нагруженные мешками, чемоданами, торбами, с бездушием таранов пробивали сплошную людскую стену, не слыша ни проклятий, ни угроз, ни женского плача, лезли на буфера, на сцепки, пробирались на крыши.

Агенты Трансчека, красногвардейцы, комсомольцы-чоновцы ворочались в этой стиснутой, хрипящей толпе, проталкивая в тамбуры женщин, стариков, инвалидов, совавших свои бумажки.

Люди метались по платформе, сшибаясь чемоданами, узлами, котомками, ящиками, бросались к теплушкам, но у каждой стояли часовые с оружием наготове, охраняя драгоценный груз.

На станции со странным названием Челобитная разведывавший обстановку Башкатов вернулся с каким-то обрывком газеты в руке, который он держал с величайшей осторожностью.

— Скурили такую газету, душа с них вон и дым с костей, — говорил он с досадой. — Московская… Февральская… Понимаешь? Еле выпросил остаток.

С такой же, как и Башкатов, невольной осторожностью Авангард взял захватанный черными, мазутными пальцами кусок желтоватого листа, который всего лишь восемь дней назад был в Москве.

С неимоверным терпением они стали разбирать по букве подслеповатый, выцветший шрифт, уцелевший между мазутных пятен.

И здесь Еремей Петрович Башкатов, который верховодил во всем, должен был признать превосходство Авангарда, потому что именно Авангард сумел прочесть несколько объявлений и установить, что газетный обрывок является частью третьей и четвертой страниц.

— Союз домслужащих извещает, — читал он торжественно, — что союз церковных сторожей и трапезников… Хм, это вроде монахов, что ли?.. согласно постановления Московского Совета профсоюзов влился в Союз домслужащих!.. Союз парикмахеров сообщает, что регистрация всех… Дальше оторвано… Ага, вот еще! Правление клуба «Пролетарской иглы» извещает о том, что для рабочих организуется экскурсия в музей искусств — бывший Александра Третьего… Волхонка, против храма Христа Спасителя…

Башкатов слушал его, все время порываясь что-то сказать.

— Ты понимаешь, я же был там! Как раз в этих местах! Вот как сейчас вижу этот храм Христа Спасителя! Эх, Москва, Москва! Мог бы я там определиться!