Молчат. Из кабинета вываливается группа молодежи. Среди них  О к у н ь. Весело переговариваясь, проходят мимо сидящих.

О к у н ь. Коля!.. Тыщу лет не видел! Где пропадал?

О с т р о в с к и й. Койку в больнице давил. Куда тебя, Окунь?

О к у н ь. Сказать совестно. В красные купцы.

О с т р о в с к и й. На нэп наступать?

О к у н ь. На него наступишь! На село я ездил, к своим. Батька в кооперации колесную мазь спрашивает, а ему крем от веснушек суют!

О с т р о в с к и й. Культурная революция!

О к у н ь. Вот-вот! Просил Туфту на другую работу направить, с ним разве поговоришь!

О с т р о в с к и й. Туфту?!

О к у н ь. Начальством заделался. В отдельном кабинете сидит! В губком партии пойду. К Акиму! (Уходит.)

П а н к р а т о в. Окунь-то! Ершится!

О с т р о в с к и й. Гвоздь-парень! (Увидев кого-то, с трудом поднимается, пряча палку за спину. Панкратов хочет ему помочь.) Я сам.

Панкратов увидел идущую к ним  Р и т у. Взглянул на Островского. Молча сжал ему плечо. Ушел.

Р и т а (после паузы). Здравствуй.

О с т р о в с к и й. Наше вам!

Р и т а. Как здоровье, Коля?

О с т р о в с к и й. С чего ты вдруг про здоровье?

Р и т а. В больнице, говорят, лежал.

О с т р о в с к и й. Было дело под Полтавой!

Р и т а. Как нога?

О с т р о в с к и й. И думать забыл!

Р и т а. Веселый ты…

О с т р о в с к и й. Когда я плакал?

Р и т а (помолчав). Почему вдруг пропал? И не написал ни разу! Обиделся на что-нибудь?

О с т р о в с к и й. Да что ты, старуха? Ничего личного! Просто решил кончать эту волынку!

Р и т а. Какую волынку?

О с т р о в с к и й. Да с занятиями нашими… И вообще… Дел, понимаешь, невпроворот, а мы мерихлюндии разводим! Буза все это!

Р и т а (вдруг). Почему у тебя такие глаза, Коля?

О с т р о в с к и й. Какие?

Р и т а. Как будто ты прощаешься. Надолго…

О с т р о в с к и й. Ну… Чудачка ты… Глаза. (Отчаянно.) У меня всего-то один! Второго считай что нет… Усложняешь ты, товарищ Борисович… Книжку читала «Любовь пчел трудовых»? Проще надо в этом вопросе, по-пролетарски, понимаешь!

Рита поворачивается и уходит по коридору. Островский делает несколько неуклюжих шагов за ней. Уронил палку. С трудом поднял. Молча смотрит вслед Рите. Из дверей кабинета вышел  Т у ф т а. Он в щегольском френче.

О с т р о в с к и й. Здорово, Туфта.

Т у ф т а (растерянно). Погоди-погоди… Островский! Выходит, живой ты?

О с т р о в с к и й. Как видишь.

Т у ф т а. Ты у меня из всех списков исключен как умерший… Сам в Цека карточку посылал.

О с т р о в с к и й. Заполняй другую. Как на воскресшего!

Т у ф т а. Шуточки тебе! Надо начальство запросить. Всю отчетность мне портишь!

О с т р о в с к и й. Да что ты, Володька! Очумел?

Т у ф т а (вдруг). Слушай, а ты всероссийскую перепись проходил?

О с т р о в с к и й. Я же в больнице лежал!

Т у ф т а (обрадованно). Согласно циркуляру Цекамола все, не прошедшие переписи, механически исключаются. Давай, браток, поступай заново. На общих основаниях.

О с т р о в с к и й. Геморроя у тебя еще нет?

Т у ф т а. Ты что?!

О с т р о в с к и й. Будет. Молодой парень, а хуже архивной крысы!

Т у ф т а. Я попрошу…

О с т р о в с к и й. Эх ты! Коммунар! В кого ты превратился?

Т у ф т а. Я попрошу мне нотаций не читать. А за «крысу» привлеку к ответственности. (Подумав.) И за геморрой — тоже.

О с т р о в с к и й. Ладно! Мне ты выговор припаять можешь. А как ты наложишь взыскания на тех, кто взял да и вправду помер? Без предварительного заявления? Ведь это черт-те что получается! Полная анархия! Каждый захочет и помрет. А, Туфта?

Т у ф т а. Я с беспартийными дискутировать не собираюсь.

О с т р о в с к и й. Что?! (Сжимая палку.) Это я беспартийный? (Замахивается.) Убью!

Т у ф т а (пятясь). Ответишь! Слышишь, Островский? Ответишь!

В коридоре появляется  А к и м.

А к и м. Что здесь происходит? (Схватил за руку Островского.) Вы что, товарищ?! (Вдруг.) Коля? Что с тобой?

О с т р о в с к и й. В покойники он меня записал… Это ладно… Живой я пока… Но он меня вне партии считает! Кто ему дал право меня из партии исключать? Кто?!

Т у ф т а. Циркуляры пишутся не для того, чтобы их нарушать!

А к и м. Какие еще циркуляры?

Т у ф т а. Сверху. А за оскорбление действием…

А к и м. Уйди отсюда!

Т у ф т а. Что?

А к и м. Уходи немедленно, пока я… (Яростно.) Ну?!

Туфта скрылся. Аким опустился на стул. Закурил. Островский присел рядом.

О с т р о в с к и й (после паузы, достав бумагу). Вот.

А к и м. Знаю, Коля… Звонили из лечебной комиссии. Пособие мы тебе выпишем.

О с т р о в с к и й. Я не за пособием пришел! Направь меня на работу, Аким. На любую! Не могу я в инвалидах ходить.

А к и м. Да ты что?! Там же написано: «Первая группа». Ты понимаешь, что это такое? Первая!

О с т р о в с к и й. Они понапишут! (Рвет бумагу в клочья.) Вот. Ничего тут не написано! Слушай, Аким… Пока у меня вот здесь стучит динамо… а оно еще стучит… я в это болото не поползу! Из строя меня выведет только смерть. И если тебе скажут, что я умер, не верь, пока сам не убедишься. Если хоть одна клетка моего предательского тела сможет жить — я буду сопротивляться. До последнего!

А к и м. Коля! Я тебе обещаю… Я сделаю все… Но сейчас считай себя в отпуску. Только в отпуску!

О с т р о в с к и й. Нет! Мне работать нужно! Иначе все. Край, Аким!

А к и м (после паузы). Ладно. Будешь работать.

О с т р о в с к и й. Спасибо.

А к и м. Да что ты, парень! (Вдруг.) Медицина… В бога душу!..

Темнота.

Зажигается керосиновая лампа, стоящая на ящиках. В ее зыбком свете угадываются фигуры людей, лежащих на двухъярусных нарах.

П а н к р а т о в. Если не сплавим лес — город останется без топлива, без света. Пять раз умри, а плоты отправить надо! Предлагаю: отпустить беспартийных, остальным остаться.

Г о л о с  и з  т е м н о т ы. Хлеба нет! Люди пообморозились, болеют!

П а н к р а т о в. Знаю. Хлеб будет. С теплыми вещами хуже.

Т о т  ж е  г о л о с. Людей на каторгу за преступление ссылают. А нас за что? Хватит! У меня жизнь одна!

Панкратов поднял лампу, осветил говорящего. Это  Ф а л и н.

Ф а л и н. Что присматриваешься! Не скрываюсь. Не вор!

П а н к р а т о в. Есть решение губкома. Вот телеграмма. (Читает.) «Считать необходимым оставить на лесосплаве всех членов партии и комсомола до первой подачи дров».

Ф а л и н. Бумажки строчить они мастера!

П а н к р а т о в. Ты, Фалин, говори, да не заговаривайся! Трудно, братва, знаю. Здорово трудно! Но наше место здесь. Сбежим — люди замерзнут. Дети, старики… Надо выстоять. Как в бою!

Ф а л и н. А беспартийные уезжают?

П а н к р а т о в. Да.

Ф а л и н (слез с нар. Вынул из кармана билет. Положил на ящик). Считайте меня беспартийным.

П а н к р а т о в (после паузы. Глухо). Шкура! (Поднес билет к лампе.)

Вспыхнул картон. Панкратов поднял в руке горящий билет, освещая идущего к дверям Фалина. С верхних нар тяжело спрыгивает, почти падает  О с т р о в с к и й. Он в буденовке с опущенными крыльями, шея обмотана полотенцем.

О с т р о в с к и й (хрипло). На фронте дезертиров расстреливали! Без суда! На месте!

Ф а л и н. На фронте я трусом не был! Все знают! А здесь подыхать не намерен! Вон, смотри, вповалку лежат! И не встанут.

О с т р о в с к и й. Вставай, братва! Поднимайтесь! (Умоляюще.) Хлопцы! Вставайте! Докажем ему!

Ф а л и н. Не докажешь!

О с т р о в с к и й (он еле стоит на ногах). Что же это? Выходит, его правда?

Ф а л и н. Требуй смены, ребята! А то — концы вам!

О с т р о в с к и й. Концы?!. (Вдруг.) А это видел? (И начал отплясывать отчаянную чечетку, наступая на Фалина.)

Один за другим поднимаются с нар комсомольцы, прыгают вниз. Фалин пятится к двери. Вот он открыл ее спиной. В барак ворвался ветер, заколебался огонек лампы. А Островский, качаясь, все топчется в танце, медленно выбивая что-то похожее на чечетку.

П а н к р а т о в (встревоженно). Хватит, Коля! Слышишь, друг? Хватит!

О с т р о в с к и й (хрипло).

П а н к р а т о в. Что с тобой?!

Ч е й - т о  г о л о с (угрюмо). Третий день с температурой ходит. Тиф у него.

Темнота.

Слышны гитарные переборы, надрывный голос: «Ты сидишь у камина и сы-мо-тришь с тоской, как печально закат ды-го-рает…» Освещается часть комнаты, окно с вышитой занавеской. У окна, на гнутом венском стуле, девушка с книгой в руках. У нее монгольского склада скулы, круглые дуги бровей над большими карими глазами. Это  Р а я. В окне показывается  К у р е н к о в. За лаковым ремешком «капитанки» — роза, в руках гитара. За его спиной — Ж о р а.

К у р е н к о в. Не желаете ли к морю прогуляться, Раечка?

Р а я (отойдя от окна). Нет.

К у р е н к о в. Слышишь, Жора? Не желают.

Ж о р а. Комиссара ждут.

К у р е н к о в. Это кто же, позвольте узнать?

Ж о р а. Жилец. А может, сожитель.

Р а я. Как вам не стыдно? Уходите отсюда!

К у р е н к о в. Гонят нас, Жора.

Ж о р а. Брезгуют.

Смех. Удаляющиеся переборы гитары. Потом оголтелый выкрик: «Пароход идет — волны кольцами. Будем рыбу кормить комсомольцами!» Хохот и тишина. Рая бросилась к окну, потом к дверям. Тяжело опираясь на палку, в комнату входит  О с т р о в с к и й.

О с т р о в с к и й. Ты что, Раюша?

Р а я. Ничего они вам не сделали?

О с т р о в с к и й. Шпана эта? Пусть попробуют!

Р а я. Одни шли?

О с т р о в с к и й. А кому я нужен?

Р а я. Темно… И ветер сегодня…

О с т р о в с к и й (невесело). Ты вон про что… Видишь, доковылял… А ты все дома сидишь?

Р а я. С кем мне ходить?

О с т р о в с к и й. Ребят разве мало хороших?

Рая молчит.

Что читаешь?

Р а я. Обложки нет… В крепость одного посадили, а в него дочь тюремщика самого главного влюбилась. Читали?

О с т р о в с к и й. Мне про любовь читать заказано.

Р а я. Почему?

О с т р о в с к и й. Да так… (Помолчав.) Раньше Овода из себя изображал. Зарок дал до мировой революции на девчат не заглядываться! А теперь…

Р а я. Что?

О с т р о в с к и й. Ничего… Так я… Мне письма не было?

Р а я. Ой, забыла совсем! (Протягивает конверт.)

О с т р о в с к и й (читает). «Сообщаем о зачислении Вас на заочное отделение Коммунистического университета имени Свердлова». Ура! Живем, Раюха!

Притопнул ногой, пытаясь отбить чечетку. Покачнулся. Рая протянула руки, удерживая его.

Плясать надумал… Дурак колченогий!

Р а я. Не надо.

О с т р о в с к и й. Ладошка у тебя как наждачок… Шершавая-шершавая…

Р а я. Чернорабочая.

О с т р о в с к и й. Да разве я поэтому? Чудачка!

Молчат. Где-то поставили патефонную пластинку. Томный тенор завел: