Когда простым и нежным взором
Ласкаешь ты меня, мой друг, —
Необычайным, цветным узором
Земля и небо вспыхивают вдруг…
О с т р о в с к и й (прислушиваясь). Пока воевали — героями были. А теперь… Зажирели? Не с чего вроде. Успокоились? На чем? Не понимаю.
Р а я. Одни всю жизнь бьются, другие по кустам отсиживаются.
О с т р о в с к и й. Храбрые и трусы, думаешь? Нет. Тут другое. Я вот еле ковыляю, а мне кажется, что везде я! На Шатуре, на Балахне, на Магнитке. И не надо мне никаких пайков, портфелей, положения. Не потому, что я себя ни в грош не ставлю. Нет! Мне все своими руками потрогать хочется! (После паузы.) Иногда думаю: вдруг поправлюсь! Знаешь, что бы сделал?
Р а я. Что?
О с т р о в с к и й. Всю страну бы объездил. Не в поезде… Бежал бы за вагоном и за ступеньку держался! Чтобы ноги чувствовали, чтоб гудели от усталости! И на завод, к топке, угольку понюхать, лопатой пошуровать, Ох, до чего бы я жадно жил! (Замолкает.)
А за окном с разных сторон доносится разноголосица патефонных пластинок:
Ах вы, лимончики,
Вы мои лимончики…
Вейся, чубчик! Вейся, кучерявый!
Эх, да развевайся, чубчик, на ветру!..
Две гитары за стеной
Жалобно запели…
О с т р о в с к и й (горько). Живут же люди!
Р а я. Там пшенка у вас, в комнате. Под подушкой.
О с т р о в с к и й. Спасибо. (Выходит.)
К у р е н к о в (появляясь в окне). Не надумали, Раечка?
Р а я. Уходите отсюда!
К у р е н к о в. Зачем же! Вы знаете мою к вам симпатию! (Лезет в окно.)
Р а я (кричит). Николай Алексеевич! Коля!
О с т р о в с к и й (на пороге). Что, Рая?
Куренков скрылся. Слышен только его голос:
Девушку с глазами дикой серны
Полюбил суровый капитан…
(Он все понял.) Слушай, Рая. Славная ты пацанка, а жизнь у тебя… Надо к настоящим людям прибиваться.
Р а я. Куда мне!
О с т р о в с к и й. Вот что. Друзей я не предаю. Только бы они меня не предали. Как здоровье. Давай вместе влезать в драку. Ничего другого не предлагаю. Не имею права. Меня может подкосить в любую минуту. Так что ты свободна.
К у р е н к о в (в окне). Жених! Ноги не держат!
О с т р о в с к и й. Ах ты… (Припадая на правую ногу, выбежал из комнаты.)
Р а я (кричит). Коля! (Бежит за ним.)
А патефоны точно взбесились. Они оглушают, воют, хохочут саксофонами, мяукают трубами. О с т р о в с к и й уже на вечернем бульваре приморского города, под цепочкой фонарей. Он размахивает палкой, словно пытаясь разбить невидимых своих врагов.
О с т р о в с к и й (задыхаясь). Гады!.. Замолчите!.. Замолчите!.. (И вдруг падает.)
Рая подбегает к нему, подхватывает под мышки, с неожиданной силой поднимает.
Р а я. Что, Коля? Что?!
О с т р о в с к и й. Ноги…
Р а я. Нет! Нет! Нет! (Обхватила руками плечи Островского, целует его в глаза, лоб, щеки.) Отсидел ты!.. Я знаю… У меня тоже так бывает… Иди, Коля! Иди, миленький!
Беспомощно улыбаясь, Островский шагнул вперед и тяжело рухнул на землю. А где-то в окне, прямо над ним, оглушительно гремит: «Эх, раз! Еще раз! Еще много-много раз!..»
З а н а в е с.