Конечно, трудно представить, чтобы участники крестьянских восстаний, даже более сознательные их представители, ясно воспринимали цели, да и сам характер движения за объединение страны, тем более что при самой высокой степени организованности религиозных восстаний элемент стихийности был в них весьма значительным, если не преобладающим. Но и при всем этом нельзя не видеть определенную, может быть, не вполне осознанную взаимосвязь между требованиями восставших крестьян, направленными против «своих» феодалов и носившими местный характер, и движением за политическое и государственное объединение страны, в ходе которого не только безжалостно уничтожались старые институты власти как в центре, так и на местах, но и менялась социально-экономическая и политическая структура всего общества. Антифеодальная борьба широких крестьянских масс, расшатывая старые феодальные устои, несомненно, объективно содействовала этому процессу. Поэтому, несмотря на локальный характер, в самом этом движении достаточно отчетливо проступали общенациональные черты, отразившие новые веяния, главные особенности и основные тенденции той эпохи.
Религиозное движение японских крестьян если не развивалось в одном русле с движением за объединение страны, то, во всяком случае, объективно содействовало этому процессу, но никак не противостояло ему, хотя в то время субъективно руководство движением всячески стремилось направить движение против объединителей Японии, прекрасно понимая, что с созданием единого централизованного государства оно лишится своего автономного положения, основанного на политическом влиянии и экономическом могуществе, которых оно достигло в значительной мере благодаря тому, что использовало антифеодальные настроения и борьбу крестьян в своих корыстных интересах, отражая центробежные тенденции.
Движение икко икки представляло собой классовую борьбу японских крестьян. И если в отдельные периоды и моменты этой борьбы их интересы, нужды и требования скрывались под религиозной оболочкой, то это нисколько не меняло дела и объяснялось лишь условиями того времени. Как отмечал Ф. Энгельс, революционная оппозиция феодализму проходит через все средневековье, выступая соответственно условиям времени «то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания»[607].
Борьба японского крестьянства, проходившая под религиозными лозунгами, была важной, но не единственной формой выражения крестьянского протеста и тем более народного сопротивления в целом феодальной реакции во второй половине XVI века. Народные движения, охватившие широкие социальные слои не только деревни, но и города, продолжали набирать силу, нанося ощутимые удары по позициям уже не только старой, но и новой феодальной власти. Крестьянам приходилось в трудной борьбе отстаивать и те завоевания, которых им удалось добиться ценой огромных жертв в ходе антифеодальных восстаний в предшествовавшие десятилетия и благодаря которым несколько улучшилось их материальное и правовое положение. В ряде провинций они активно сопротивлялись проведению аграрной политики Хидэёси, особенно выступая против тех ее сторон, которые прямо были направлены на ликвидацию крестьянского самоуправления, на жесткую регламентацию всего уклада крестьянской жизни. Такие восстания происходили в ряде районов страны.[608]
Важное значение в этот период приобретает борьба горожан, особенно их низших слоев, недавних выходцев из деревень. Города как торгово-ремесленные центры, эти «вершины средневековья», нередко находились в открытой оппозиции к феодальным князьям, пытаясь борьбой и откупом если не уничтожить, то по крайней мере ослабить свою зависимость от феодалов, добиться большей самостоятельности в ведении собственных дел. При всей сложности их отношений с объединителями страны, особенно с Ода Нобунага, который силой пытался подавить любое проявление свободолюбия в японских городах, последние тем не менее активно содействовали процессу создания единого централизованного государства, видя в этом одно из решающих условий расширения торговой деятельности по всей стране и роста промышленного производства.
При анализе народных движений в Японии во второй половине XVI века обращает на себя внимание то обстоятельство, что среди участников восстаний довольно широко была распространена идея самоуправления, которая овладела (по-видимому, можно так утверждать) самыми широкими массами. В этом состоит одна из главных отличительных особенностей крестьянских восстаний и вообще народных движений в Японии второй половины XVI столетия. Именно этот необычный для средневековья феномен дал некоторым японским историкам основание для суждений о том, а не стояла ли Япония в то время на пороге вызревания буржуазных отношений? Отсюда, очевидно, проистекают встречающиеся в японской историографии такие, например, оценки и определения, относящиеся к характеристике крестьянских восстаний и народных движений в рассматриваемый период, как «народный парламент», «независимая крестьянская республика», «предтеча демократического движения Японии» и т. д. При всем модернизме этих определений, в которых, несомненно, содержится известная переоценка социально-экономического и общественно-политического уровня развития японского общества того времени, было бы неверно впадать в другую крайность и недооценивать борьбы, которую вели японские крестьяне и широкие народные массы в ту переломную эпоху японской истории, борьбы, которая в значительной, если не в решающей мере повлияла на изменения, по существу затронувшие все стороны политической, экономической и культурной жизни государства. И, может быть, самым главным условием или предпосылкой этих глубоких перемен было то, что идея самоуправления, которую повсеместно, как в деревне, так и в городе,[609] выдвигали и отстаивали народные движения, находилась в прямой конфронтации с политикой автономии, которую проводили крупные феодальные князья и из-за которой велись феодальные войны.
И если автономия крупных феодалов и верховного духовенства стояла серьезной преградой на пути политического объединения страны и образования единого централизованного государства, то самоуправление, которого добивались антифеодальные силы, объективно способствовало развитию этого процесса. В этом суть проблемы и правильного понимания характера крестьянского движения в Японии в историческую эпоху, когда народные массы своей самоотверженной борьбой расшатывали и разрушали сами основы старых отношений феодального господства и содействовали становлению новых отношений как в политической, так и в социально-экономической сфере.
Конечно, эти их устремления были во многом наивными и иллюзорными, они не имели ясно осознанной и четко выраженной цели. И тем не менее это был протест против существующих порядков, призыв к ниспровержению феодального строя, революционная оппозиция феодализму. Все это, вместе взятое, несомненно, подрывало сами устои существовавшего политического режима, содействовало прогрессу общества.
Разумеется, осознание необходимости социальных изменений далеко не всегда соответствует наличию объективных материальных предпосылок для этого. Очевидно, и в данном случае существовало противоречие между субъективными устремлениями народных масс и наличием объективных социально-экономических предпосылок, необходимых для их осуществления.
Объединители страны Ода Нобунага и особенно Тоётоми Хидэёси, борясь против крестьянства как антифеодальной силы, вынуждены были считаться с его требованиями и даже идти на удовлетворение некоторых из них во избежание дальнейшего обострения политической ситуации в стране и усиления новой волны народного гнева. К тому же ряд требований имел во многих отношениях единую направленность: и у крестьян, и у тех, кто выступал за политическое объединение страны, были, в сущности, одни и те же враги — сёгунат Асикага, феодальные группировки, на которые он все еще опирался, и сама старая, отживавшая свой век политическая и социально-экономическая структура общества. Ломка устаревших форм феодальных отношений и всей политической оболочки общества происходила не только сверху. Крестьянство объективно было заинтересовано в успешном завершении этого процесса, связывая с ним свои надежды на лучшую жизнь. Поэтому вряд ли правомерно политику объединения Японии выводить из стремления ее инициаторов раз и навсегда покончить с крестьянским движением. Как бы ни были мощны по размаху и остроте крестьянские восстания и сколько бы ни доставляли они хлопот княжеской власти, не они, а феодалы раздирали страну на части, и именно это явилось основой и главной предпосылкой движения за объединение страны, которое объективно созрело и по времени, и по оформлению сил, которые могли взять на себя осуществление этой важной исторической миссии.
Налицо имелись и определенные материальные условия и социальные предпосылки. Вопрос об уровне социально-экономического развития Японии в XVI веке, особенно во второй его половине, остается одним из наиболее сложных в современной японской историографии. Одни историки придерживаются мнения о значительной экономической отсталости этой страны в тот период, другие, напротив, сильно преувеличивают уровень ее экономического и социального развития, в том числе элементы и признаки капиталистического уклада. Как отмечал видный советский исследователь А. Л. Гальперин, Япония в указанный период в ряде областей промышленного производства отставала от соседей — Китая и Кореи. Но в то же время тезис о чрезвычайной экономической отсталости Японии вызывал у него серьезные сомнения. По его мнению, в ту пору в стране уже нарождалась буржуазия (в лице торговцев, ростовщиков, отдельных промышленников), усиление которой, особенно в связи с ростом городов, внешней торговли, развитием горного дела, производством оружия и т. д., вызывало беспокойство в феодальных кругах[610]. И хотя при желании можно было бы упрекнуть исследователя в некоторой переоценке роли и возможностей торгово-ростовщического капитала,[611] в целом его анализ социально-экономического положения Японии конца XVI века и попытки выявить тенденцию общественного развития Японии в тот период представляются интересными и весьма плодотворными.