— Так, значит, в то время меня не было рядом с вами.

— Нет. Орлов мне еще сказал: «Краснопартийцы обманывают вас. Это послание — ширма, которой они хотят прикрыть все свои прегрешения». Жаль, что тебя тогда не было рядом. Мне так хотелось спросить, что за дела там творятся. — Богдо долго молчал, а потом спросил: — А зачем оно тебе понадобилось?

— Украшение вселенной, мой богдо! Я хочу знать, что думают эти красные русские о вас, священном богдо, а также о монголах. Дозвольте его прочитать, и тогда мы доведем до вашего слуха достойные вас вести. Так думаю я, ничтожный…

— О, господи! Столько тревожных вестей за последнее время! Это все грехи наши, — сказал богдо и, помолившись, продолжал: — Ты спроси у сойвона! Он наверняка знает. Если послание у Билэг-Очира, он не даст его не только тебе, но и мне, — почти шепотом произнес богдо, словно испугался собственных слов. Был он похож на старуху, которая никак не разберется в своем сундуке, наполненном хламом. Богдо всячески скрывал одолевавший его страх.

От выпитой водки Намнансурэн захмелел. Откланявшись, он вышел и на лестнице столкнулся с сойвоном.

— Как вы себя чувствуете, мой хан? — спросил сойвон, выказывая дружелюбие и почтение, а когда Намнансурэн сказал ему, что желал бы с ним встретиться по одному важному делу, тот, не переставая кланяться, ответил: — Мой господин! Я готов выполнить любое ваше желание. Вы чистосердечны, доброжелательны и потому достойны доверия… Вам доверяет и сам богдыхан, и весь наш народ. — Сойвон видел, что Намнансурэн пьян, и бессовестно ему льстил. Намнансурэн отвел сойвона в сторону и попросил найти и показать ему послание красного правительства.

— Пока не могу вам ничего обещать. У моего господина много разных бумаг, одни спрятаны, другие лежат на виду. Но уж для вас я постараюсь.

Намнансурэн, проникнувшись доверием к сойвону, попросил его разыскать документы как можно быстрее.

— Ну, конечно, конечно. Я разыщу их, где бы они ни были. Вообще-то, положение сейчас сложное. Необходимо найти те кочки, по которым можно было бы выбраться из трясины тысяч и тысяч конфликтов. И мне, уважаемый министр, давно хотелось с вами об этом поговорить. С Билэг-Очиром мы давно в дружбе, но с некоторых пор перестали понимать друг друга. — Последние слова сойвон произнес доверительно, и Намнансурэн за них ухватился. — Не найдется ли у вас, почтенный министр, немного времени, чтобы зайти ко мне в мою маленькую юрту? — любезно проговорил сойвон и повел Намнансурэна к большой белой юрте позади дворца.

Юрта была устлана разноцветными коврами и подстилками и украшена золочеными фигурками бурханов.

— Прошу вас занять место в хойморе, — сказал сойвон и распорядился подать чай. Вскоре на столе появились разные яства и бутылка китайского вина в фарфоровой бутылке с золотыми письменами, которую сойвон достал из шкафчика.

К вечеру Намнансурэн вышел из юрты сойвона и, поддерживаемый слугой, едва добрался до коляски.

«Впервые вижу, чтобы господин так напился, — подумал Содном. — Что же случилось?»

Среди ночи Намнансурэн очнулся, обвел глазами стоявших у постели жену и телохранителей, сказал ясно и отчетливо:

— Где я нахожусь? Дома? Государство наше мерзостно, а люди в нем — ничтожны. Да, я люблю своих подданных. И подданные любят меня. Сейчас вы должны погрузить мой труп и возвращаться обратно. — Услышав это, все испугались, заплакали. Тогда Намнансурэн сказал: — Не слушайте, это пьяный бред!

Несколько дней Намнансурэн пролежал без сознания. Госпожа отправилась к богдо и поднесла блюдо со ста ланами серебра.

— Это рок! — произнес богдо. — Пусть читают молитвы священного Аюуша! Лечить его будет мой придворный лекарь.

Когда читали молитвы о спасении, Намнансурэн будто очнулся и, глядя на тоно, проговорил:

— Подождите. Мне душно! Сойвон должен был показать мне одно послание. Дайте же воды из источника Хятру, мне станет легче.

Вошел лекарь Сэрэнэн, он принес мешочек с лекарствами. Лекарь пощупал пульс у Намнансурэна, запричитал:

— Надо было меня раньше позвать, — и, отсыпав зеленоватого порошка, сказал, что его надо развести в воде. Врач нойона, который тоже был здесь, спросил:

— Что это за лекарство? По-моему, лечить господина надо одним молоком.

— Молоко не лекарство, а питье, — ответил лекарь и потребовал кипяченой воды.

— Прошу вас, великий лекарь! Я думаю, что у нашего нойона обожжены желудок и кишечный тракт, — опять заговорил врач.

— Если вы не доверяете мне, пусть прежде примут лекарство телохранители. Да я сам могу его выпить, чтобы вы не сомневались, сердито сказал Сэрэнэн, подняв чашку с лекарством.

Намнансурэн лежал с закрытыми глазами, то ли в сознании, то ли в беспамятстве, но вдруг открыл глаза и, спокойно глядя в лицо склонившегося над ним лекаря, произнес:

— Это снадобье приказал выпить богдо-гэгэн? Любой из моих подчиненных согласился бы выпить его вместо меня. Ну да что теперь об этом толковать. — И Намнансурэн выпил лекарство.

— Это — последнее средство. Если он выдержит, то будет жить, — сказал лекарь врачу нойона и, захватив свой мешочек с лекарствами, вышел. Не прошло и получаса, как Намнансурэна стало рвать и рвало часа полтора.

— Ох, как мне тяжело, — произнес Намнансурэн, глядя на голубое небо, видневшееся через тоно, вздохнул и в изнеможении упал на подушки. Лицо его покрыла мертвенная бледность. Врач пощупал пульс и едва слышно произнес:

— Он покинул нас.

В ставке не было ни единого человека, который не заплакал бы, когда перед деревянной кроватью с золочеными головками тихо опустился шелковый полог с вытканными на нем драконами и кистями по углам. Зажгли лампадки, и по всему дому распространился аромат благовоний. В наступившей тишине Содном, закрывавший тоно юрты, прижимая к лицу мокрые от слез обшлага рукавов, прошептал:

— Да, боролся он за праведное дело. Жаль, что оказался один…

Человек, побежавший с поминальным хадаком во дворец богдо, вскоре возвратился и передал его слова: «Для всеобщего блага сорокатрехлетний Намнансурэн отправился на службу в Тридцать три небесных царства!»

Все склонились в поклоне. А Батбаяр подумал: «Да, как же!.. Расскажи это глупым старухам богомолкам»