— Как ваше имя, господин?

— Намнансурэн.

— Перед вами премьер-министр Монголии, — добавил Батбаяр.

Телефонист сперва опешил, затем вскочил со своего места и пролепетал дрожащим голосом:

— Господин премьер-министр! Простите меня, ничтожного раба. В этом дэле я принял вас за простого…

— Ты ни в чем не виноват! — перебил его Намнансурэн. — Ты требовал то, что положено по закону. Я сам виноват: явился без надлежащего документа, без денег. А дэл мой тут ни при чем. Или ты думаешь, что министры должны всегда ходить франтами? Не пристало нам, монголам, гнушаться дэла!

— Ну что ж, сынок! — ласково глядя на телефониста, произнес Намнансурэн. — Поскольку мы с тобой уже познакомились, соедини-ка меня поскорее с Кяхтой. А деньги, или что там у вас положено, мы непременно принесем.

«Не сон ли это? Сам премьер-министр Монголии оправдывается передо мной!» Через несколько минут Намнансурэн уже говорил с одним из членов монгольской делегации на тройственных переговорах в Кяхте:

…— у нас-то все нормально. А вы как добрались? Живы-здоровы?.. Ну, слава богу. Переговоры начались?.. Так, так, хорошо. Говорите, прием устроили? Изложили свою позицию? Какова реакция?.. Китайцы отмалчиваются? А русские что?.. По-прежнему ни «за», ни «против»? Что ж, этого следовало ожидать. Теперь слушайте меня внимательно. И передайте все, что я сейчас скажу, гуну Дамдинсурэну. Во-первых, не заискивайте перед русскими. Во-вторых, ни в коем случае не соглашайтесь на консультации с китайцами без русских. Ясно? Ну и хорошо… Вот еще что: выступление главы китайской делегации запишите слово в слово и сразу же передайте мне. Жду ваших сообщений.

Пока премьер-министр беседовал с Кяхтой, телеграфист сидел как на иголках.

— Как же все неудобно получилось! Сказал бы сразу, что это премьер-министр Намнансурэн, — косясь на Батбаяра, прошептал он. — А теперь неизвестно, чем все это кончится.

— Да брось ты в самом деле! Не казнись. Мой господин уже все забыл.

— Только бы не подул ветер…

— А если подует?

— От ветра бывают помехи, слышно хуже, а то и совсем связь прерывается, — пояснил служащий.

Телеграфно-телефонная станция в Урге помещалась в небольшом, ветхом здании с черным от копоти потолком. Но ни грязный потолок, ни спертый воздух в тесной каморке, ни прочие неудобства не тревожили премьер-министра. Поговорив с Кяхтой, он прошелся по комнате, и взгляд его случайно упал на Батбаяра и служащего, которые словно застыли на своих местах.

— Уже поздно, — сказал Намнансурэн. — Зажгите здесь свет и идите домой, ужинать. Я буду ждать звонка из Кяхты.

Служащий вопросительно посмотрел на Батбаяра. Тот кивнул: «Чудак, конечно же, ступай домой».

Служащий робко поднялся с места и направился к выходу. «Кажется, пронесло», — было написано на его побледневшем лице. Но можно было с уверенностью сказать, что ночью он не сомкнет глаз.

Намнансурэн дневал и ночевал на телеграфе; сюда ему приносили еду, здесь же на деревянных нарах он отдыхал.

По несколько раз в день он разговаривал с Кяхтой. И вот, когда ему наконец сообщили, что выступил китайский представитель, Намнансурэн сказал в трубку «минуточку» и позвал Батбаяра:

— Быстро бери бумагу и карандаш и пиши.

Батбаяр приготовился записывать.

— Слушаю вас, — снова в трубку сказал Намнансурэн. — Диктуйте все слово в слово, мы будем записывать… Так!.. «Мы требуем ликвидировать суверенитет Внешней Монголии, считать ее впредь провинцией Китая и свести до минимума все ее права… Упразднить во Внешней Монголии правительство и все министерства. Все чиновники исполнительно-распорядительной власти должны назначаться властями Китая… Служащим китайских фирм и китайским гражданам, проживающим на территории Внешней Монголии, должна быть обеспечена неприкосновенность. Монголам запрещается иметь свой календарь, все монгольские чины и звания упраздняются…»

— Вот так требования! — вырвалось у Батбаяра.

Намнансурэн положил трубку. Внешне он был совершенно спокоен.

— Что скажете, друзья мои? — произнес премьер-министр, поглядывая то на Батбаяра, то на служащего. — Стоит нам принять требования китайских господ?

Буря бушевала в душе Батбаяра, но он лишь покачал головой.

— Это уж слишком, господин премьер-министр, — ответил молодой служащий.

— Я знал, что китайцы выдвинут подобные требования, — невозмутимо продолжал Намнансурэн, — а русские будут уклоняться от прямого ответа, хотя рады бы нас поддержать.

— Отчего же, мой господин? — удивился Батбаяр. — Разве русские не обещали вам в Петербурге помощь и поддержку на переговорах в Кяхте?

— Обещали. Но до этого они много китайцам наобещали, подписав с ними декларацию. И если нарушат свое обещание, китайцы тут же зашевелятся на их южных границах. А русским, конечно, не резон воевать на два фронта[67]. Китайцам же дай только повод, они живо сообразят, как его использовать в своих целях. Нет, братцы, в конце концов нам придется принять их требования. Но торговаться будем до последнего. Пусть потомки наши поймут, что этот шаг был временным отступлением, а не поражением. Вот что, дружок, соедини-ка меня с Кяхтой.

— Говорит Намнансурэн. Срочно передайте гуну Дамдинсурэну следующее. Путь заявит, что Монголия не может принять все двадцать два пункта, изложенные китайским представителем в ультимативной форме и настаивает на обсуждении внесенных нами ранее предложений. Как это сделать, пусть решает сам, в зависимости от обстановки. Если же изменений в позициях сторон не предвидится, пусть спросит напрямик у русских и китайских дипломатов: «Чего вы добиваетесь? Чьи интересы защищаете? Или вы полагаете, что монголам на роду написано вечно гнуть спину на маньчжурских и китайских господ? Почему нас на переговорах называют «Внешней Монголией», а не как подобает в равноправных международных отношениях «монгольской стороной» или же просто «Монголией»? Прежде всего гун Дамдинсурэн должен добиваться признания Россией и Китаем полной независимости нашей страны и заявить, что лишь в этом случае мы согласны должным образом обсуждать любые предложения других сторон. Если китайская делегация не сделает ни шагу в этом направлении, мы, в свою очередь, не пойдем ни на какие уступки. Пусть он так и скажет! Но избави его бог сказать лишнее, перегнуть палку — там сидят такие крючкотворы!.. Все записали? Хорошо. Ответ русских или китайцев сразу же телефонируйте…

Не прошло и минуты после разговора с премьер-министром, как с кяхтинского телеграфа к зданию, где проходили тройственные переговоры, сломя голову, помчался посыльный.

Переговоры длились несколько месяцев. Точнее говоря: не переговоры, а словесная перепалка, во время которой так и не удалось решить ни одного вопроса. Пессимисты уже поговаривали о том, что переговоры зашли в тупик. Но премьер-министр продолжал борьбу; регулярно разговаривал по телефону с Кяхтой, давал указания, встречался и консультировался со многими людьми здесь, в Урге.

Как-то Намнансурэн остался дома — ему нездоровилось, и Батбаяр с Содномом пошли прогуляться по городу. Они долго бродили по улицам, по базарам и наконец зашли в большой магазин фирмы Бэжин Содномдаржа. Пока они разглядывали разложенные на полках товары, из-за двери с окном, забранным решеткой, до их слуха донеслись голоса. Разговаривали двое — монгол и китаец. Голос монгола показался Батбаяру очень знакомым.

— Лучше отправить с письмом конного сегодня же, — сказал монгол.

— Хорошо, хорошо, — коверкая слова, проговорил китаец. — Я сегодня же пошлю человека.

Тут дверь распахнулась и из нее вышел и быстро зашагал через торговый зал сутулый, желтолицый лама. В нем Батбаяр сразу признал того самого ламу, с которым у его господина недавно произошла стычка. Одет он был в куртку из первосортного шелка и шапку с очиром. Потупив взор, лама быстро пробирался к выходу. За ним семенил пожилой, в шелковой ермолке китаец.

— Эй! Смотри! — подтолкнув друга локтем, сказал Со дном. — Что здесь понадобилось драгоценному шанзотбе?

Вслед за ламой и китайцем друзья вышли на улицу. Китаец, провожавший шанзотбу, заметил, что лама привлек внимание этих двух монголов, и поспешил их задержать.

— Я продавал этому большому ламе шелк и гутулы. А он не дает настоящую цену, торгуется. Ой, тяжело, тяжело, — китаец хитро улыбнулся и побежал обратно в магазин.

Содном, кивнув в сторону да-ламы, проговорил:

— Хитрая лиса этот святой отец. С виду овечка, а бодлив, как бык.

— Что ему здесь понадобилось? — недоумевал Батбаяр.

— Этот святоша способен на все, — ответил Содном. — За ним разве уследишь? Кого хочешь обведет вокруг пальца.

«Да, умен, ничего не скажешь, думал Батбаяр. — Вот если бы он свой ум на хорошее дело направил. Так нет же! Взять хотя бы то злосчастное письмо в Кобдоской канцелярии. И сегодня с китайским торговцем снова шла речь о каком-то письме. Что за письмо? Кому?»

Письмо, которое да-лама шанзотба переправил через китайского торговца в Кяхту, предназначалось главе китайской делегации на тройственных переговорах, и было для китайцев как бальзам на раны.

Прошло более полугода, и переговоры в Кяхте окончательно зашли в тупик. Пыл китайцев, упорно стремившихся навязать монголам свои требования, заметно поубавился. Дело в том, что Поднебесную раздирали внутренние противоречия, которые подтачивали и без того нестойкий ее организм.

Почему письмо, переданное шанзотбой, так обрадовало китайцев?

«…Уважаемый министр! — писал глава духовного ведомства Монголии. — Не смею поучать Вас. Позволю себе лишь довести до Вашего сведения, каково настроение наиболее влиятельных нойонов и представителей духовенства в Урге. Некоторые готовы принять выдвинутые вами на тройственных переговорах требования, в том числе и святейший богдо-гэгэн, при условии, что ему будут сохранены прежние звания, награды и соответствующее содержание. Главными противниками принятия ваших требований являются премьер-министр, хан Намнансурэн, и его единомышленник, глава нашей делегации на нынешних переговорах, манлай-батор Дамдинсурэн. Они с недоверием относятся к вашей стране, более того, затаили против нее лютую ненависть. Полагаю, Вы сами соизволите решить, как поступить с этими господами… Напоследок позвольте заметить, что упорство некоторых наших нойонов и лам может быть сломлено лишь при условии, что Великая Поднебесная будет твердо проводить свою мудрую политику…»