— Чуть не потеряли свою бедную дочку. Из-за кого, из-за чего — не знаю, — сказала Ханда авгай, а сама подумала: «Из-за того, что сидела — стерегла твою никудышную юрту».

— Несчастье приходит само. Дитя мое! Какое же у тебя жесткое сердце. Бросил нас здесь, на краю земли, затерявшейся среди гор, и несколько месяцев не показывался. Не про таких ли говорится в пословице: «Мать о чаде своем думает, а чадо о горах», — журила сына Гэрэл.

— Не может же служивый человек дома торчать, — вступился за зятя Дашдамба. — А что приехал — молодец. Государство еще только поднимается. Выпестовать его — на это одного желания мало. Тут всем надо сил своих не щадить. Наш Батбаяр хоть и невелика птица, а тоже к этому делу руку приложил. Когда я услышал, что мы отделились от этой вонючей развалины — маньчжурского ханства, от радости ног под собой не чуял. И то сказать: доведись маньчжурскому хану еще немного похозяйничать в стране — и монголы исчезли бы с лица земли.

Дашдамба лечил Лхаму травами, которые собирал в Хангайских горах, и дело быстро шло на поправку. Батбаяру не давала покоя мысль: «Что же случилось? Из-за чего Лхама упала с коня?» Ему казалось, что тут не обошлось без Донрова. «Подстерег на тропинке и сбросил что-то на голову лошади». Но говорят, он как раз в это время уехал в гости. Улик у Батбаяра никаких не было, но он понимал: другой мог это сделать по указке Донрова. Батбаяр исподволь расспрашивал Лхаму и выяснил, что Донров все время к ней приставал. Как-то раз он догнал Лхаму, несшую с реки флягу с водой и со словами: «Не обрекай на адовы муки свое прекрасное, молодое тело», схватил ее в объятия.

Лхама окатила его ледяной водой. Тогда взбешенный Донров принялся ее вовсю поносить. Но в день, когда Лхама упала с коня, он был в Эрдэнэ зуу, это точно известно.

Батбаяр решил не уезжать до тех пор, покуда жена не окрепнет, отослал коня с проезжающим мимо путником, а Дагвадоною написал письмо с просьбой похлопотать об отпуске. Через несколько дней, когда Лхаме стало лучше, он подарил ей золотое кольцо, полученное в награду от Нинсэндэн. Опасаясь, что мать с тещей могут запретить носить «вещь, на которой лежит проклятие», Батбаяр сказал жене, что купил его на деньги, сэкономленные из жалованья. Лхама надела кольцо и то и дело подносила руку к глазам, любуясь подарком. Но однажды, когда Батбаяр вернулся от аюуровского табуна, задумчиво глядя на кольцо, сказала:

— Мне очень дорог твой подарок. Дуламхорло авгай, услышав от братьев, что у меня появилось красивое кольцо, недавно зашла и долго его рассматривала. Где-то, говорит, я его видела раньше. Или очень похожее. Продай его мне! Просила, просила, да так и ушла ни с чем, — весело поблескивая глазами, рассказывала Лхама.

— Пусть просит, какое тебе до этого дело. Носи сама. У Дуламхорло колец на все десять пальцев хватит. Наверное, когда ездила по монастырям, разглядывала у кого что есть дорогое да красивое и увидела это кольцо. Я его у Соднома купил.

— Уж очень большую власть она над нами взяла. Не мытьем, так катаньем своего добьется.

— А ты не давай. Нет такого закона, чтобы бедным запрещалось иметь золото.

— Ты не злись, Батбаяр. Можно я тебе еще что-то скажу?

— Конечно.

— Я знаю, ты недоедал, чтобы купить кольцо. Мне оно очень дорого. Кто, кроме тебя, подарил бы мне такое. Вот и мама, уж как она была недовольна, что я вышла за тебя, а как увидела кольцо, обрадовалась. И все же я хотела бы его продать.

— Думаешь, принесет несчастье?

— Нет, что ты! Но все в округе смеются, говорят: «жалкая лачуга, а не юрта». Дуламхорло, когда злится, обзывает меня «сторожихой грязного балагана». Донров издевается: «Что, говорит, хорошего жить в такой нищей юрте. Во что ты превратишься, если будешь жить с этим глупым, как медведь, парнем? Или не нашлось для тебя никого другого?» Говорил прилюдно, смеялся по-всякому. Я и подумала: продадим кольцо и купим хорошую юрту. Вот только не хотелось бы его Дуламхорло продавать, — кусая губы, сказала Лхама.

Батбаяр представил, сколько насмешек пришлось вынести Лхаме, и ему стало жаль жену.

— Беднякам везде тяжело живется. Тут уж ничего не поделаешь, — вздохнул он. Наконец решили лишний раз не злить хозяйку и отдать ей кольцо в обмен на юрту-четырехстенку с новыми кошмами. Но хозяйка вдруг засомневалась, стала отнекиваться, и тогда договорились, что Дашдамба-гуай съездит в Довхонский монастырь, продаст там кольцо и на вырученные деньги купит юрту.

На следующий день Дуламхорло зашла в юрту, когда Гэрэл и Батбаяра не было дома, и попросила еще раз показать ей кольцо.

— Матовое, почти не блестит. А чистое золото не тускнеет. С примесью, наверное, — сказала она, разглядывая кольцо. — Продай. Возьму за двух дойных коров.

Услышав ответ Лхамы: «Давайте юрту и забирайте», хозяйка надулась и несколько дней не разговаривала с батраками, даже с Батбаяром, которого до этого готова была просить: «Хоть в степи, где угодно, только обними меня, хоть разок обними». Батбаяр не обращал внимания на обиды Дуламхорло, по-прежнему выгонял на пастбище ее скот и, с утра до вечера ежась на холодном весеннем ветру, присматривал за ним.

«Почему же все-таки Лхама упала с коня? Чего испугалась лошадь?» Он съездил в падь, на то самое место, но не нашел ни пуха, ни перьев. «На голову лошади упала не птица, кто-то бросил мешок из дерюги, хантаз или кусок войлока. Но сделали это нарочно, по злому умыслу, или кто-то просто хотел подшутить, а потом, испугавшись, что искалечил Лхаму, сбежал? Но кто бы это мог быть?» — гадал Батбаяр. Эти мысли вытесняли из его головы все другие. Расспрашивать об этом Дашдамбу-гуая Батбаяр стеснялся. Он вспомнил, как в день возведения богдо-гэгэна на ханский престол сидел в зеленой карете супруги цэцэн-хана и с трепетом в сердце сжимал в руках мягкие ладошки Даваху.

— Как странно. Пока я там развлекался, с Лхамой случилось несчастье. Ну конечно же, у меня дергалось веко. — Батбаяр чуть не вскрикнул, и ему захотелось стукнуть себя по голове кулаком.