— Вы бывали на торжествах в Эрдэнэ зуу? Наверное, ездили на поклонение в монастырь Банди гэгэна во Внутреннюю Монголию. А на моленье к Даяндэрху? А на озеро Биндэръя? — расспрашивала ахайтан, желая показать, как много она всего видела. — Извините, — произнесла она с поклоном. — Но прежде, по-моему, мне приходилось часто вас видеть. Уж очень знакомо мне ваше лицо. Где же мы могли с вами встречаться?

— Вы не изволите ошибаться, — спокойно ответил Батбаяр. — Я был в свите хана, когда вы с бэйсэ приезжали в Да хурээ. Тогда еще пожаловал приглашенный нойонами Далай-лама. Вы заночевали в орго неподалеку от ставки великого амбаня, а когда Онолт арслан схватил амбаня, я тоже прибежал, все ходил вокруг вас, — пересказал Батбаяр историю, услышанную от Соднома. — Молод был еще. Да и вы в то время были совсем молоды. А уж до чего красивы… всадник сходил с коня, а пеший садился, чтобы полюбоваться вами! Вы и сейчас прекрасны.

Норжиндэжид рассмеялась от удовольствия.

— Да, все это было. Когда мы изредка наведывались в Да хурээ, светлейшие ламы и нойоны проходу мне не давали. Помню, великий амбань поклонился мне, а Дагвадоной, заметив это, подмигнул — иди, мол, к нему в орго. Попался тогда амбань на удочку задана.

Батбаяр, смекнув, что своими выдумками сумел набить себе цену, едва сдерживал смех. А еще минуту назад госпожу тревожила мысль: «Уж не сын ли это прислуживавшей когда-то у них женщины, изгнанной за свой длинный язык, которая скиталась, а потом куда-то пропала, и если ее догадка верна, то не исключено, что стараниями этого парня Гомбо бэйсэ сошлют в пустыню, тайгу или какое-нибудь другое гиблое место. Ведь если светлейшим ханам станет известно о том, как принял бэйсэ их указ, его лишат всех чинов. Как же бывают люди похожи», — удивлялась княгиня.

Батбаяр перепробовал все самые вкусные яства, перебрался в малую юрту и, накрыв ноги поверх одеяла дэлом хозяйки, подбитым енотовым мехом, улегся спать. «До чего же льстивыми бывают люди. Сейчас эта ахайтан дала мне свой дэл накрыть ноги, а десять лет назад, дотронься я до края ее одежды, она, пожалуй, сочла бы себя оскверненной и приказала бы служить обряд очищения. Интересно, за кого она меня принимает сейчас? А может, хочет, чтобы я к ней пришел? Бедная она, бедная… а может быть, просто глупая?»

Смуглолицая девушка с большими карими глазами принесла мерлушковый дэл.

— Хочешь потеплее укрыть? — спросил Батбаяр.

— Госпожа боится, как бы вы не замерзли, — ответила девушка, набрасывая на Батбаяра дэл. Батбаяр поймал ее руку, благодарно сжал. «Ишь, как заискивают. Ничего не жалеют».

Батбаяр хорошо выспался, отдохнул, выпил чаю, ждал до полудня, пока изволит подняться бэйсэ, и успел как бы невзначай расспросить слуг о старике, который когда-то, тайком от бэйсэ, вез на воле их плохонькую юрту, провожая в Хангай. Оказалось, что семья старика пасет стадо яловых верблюдов в Гоби, на расстоянии более чем в три уртона, но, как ни ломал голову Батбаяр, так и не смог придумать подходящего повода съездить туда, пользуясь уртонными лошадьми. «Можно, конечно, все объяснить и поехать, но тогда бэйсэ узнает в посланнике своего крепостного, и дело, ради которого он приехал, провалится, — размышлял юноша. — Увидеть бы старика, справиться о его здоровье. Ведь когда им с матерью не стало житья и пришлось убираться подальше, старик отдал им последнее сушеное мясо. Добрый, милый человек. Но ничего, у мужчины дорога жизни длинная. Еще встретимся».

Возле орго ходили крепостные бэйсэ. Многих Батбаяр знал, помнил по именам. Так хотелось заговорить с ними, как с добрыми знакомыми, но он сидел с безразличным видом, стараясь не обращать на себя внимания.

После полудня Батбаяр зашел в орго бэйсэ, чтобы ознакомить его с указом Намнансурэна. Бэйсэ возлежал на огромной деревянной кровати, стоявшей у восточной стены юрты. Его голова и ноги покоились на подушках с большими серебряными бляхами. Гомбо приподнялся, раскурил свою длинную трубку, закашлялся.

— Дайте похмелиться! — крикнул он исступленно, брызжа слюной. — Дэжид! Меня ждут дела!

Служанка подогрела на углях молочную водку, налила ее в большую деревянную чашу и подошла к бэйсэ.

— Говори, что воду даешь, — прохрипел, захлебываясь кашлем, бэйсэ. На губах выступила пена, он затрясся всем телом и скатился на пол.

— Говорите, что это вода! Держите меня! — икнув, заорал бэйсэ. Перепуганная ахайтан, служанка и слуга бросились к Гомбо, прижали его к полу. Бэйсэ бился в судорогах, икал и брызгал слюной, царапал себе лоб, рвал волосы, наконец, расплескав полчашки себе на грудь, сделал глоток-другой и, охнув, задышал. Норжиндэжид, качнув, словно бодливая корова, двумя косами, закрученными, как рога, кивнула Батбаяру — помогай, и приказала служанке:

— Ему сейчас скулы сведет. Быстрей дай выпить!

Лишь теперь Батбаяр понял, сколько нужно силы, чтобы удержать дергающиеся ноги бэйсэ. «Как же такой человек может охранять границы государства, — подумал юноша. — Ведь он ни на что не годен». Вспомнил, как несколько лет назад Аюур бойда приехал домой пьяный, а на утро вот так же маялся с похмелья. Все господа превратились в скотов. Неужели и остальные нойоны столь же «добродетельны»?

Бэйсэ прошиб пот, он похлебал болтушку и долго сидел в полном изнеможении. Батбаяр молча ждал, пока он придет в себя. «О чем мне с ним говорить? Может, отдать послание, пока он еще что-то соображает, да быстрее ехать отсюда?»

Норжиндэжид, стараясь ублажить посланца, поставила перед ним столик, расставила еду. Когда Гомбо бэйсэ очухался, Батбаяр вынул из-за пазухи послание и протянул ему.

— Соизвольте принять, почтенный бэйсэ!

Гомбо вскрыл конверт, несколько раз прочел письмо, положил на столик и, вытерев пот, погрузился в раздумья, тупо уставившись на край тагана. Думал он так долго, что за это время можно было бы сварить чай. Ожидание становилось тягостным. Мертвую тишину в юрте нарушал только лай собак.

— Ну, значит, так! — заговорил наконец Гомбо. — Я, как говорится, пеший как свинья и голый как собака бэйсэ, живу в своей дыре, а должен охранять территории от Восьми жертвенников до горы Навч Вандай.

— Соблаговолите все узнать из высочайшего указа.

— У меня нет десятков тысяч лошадей, как у твоего хана. Я человек бедный. У моих крепостных животины никакой, — одни вши. Как же я буду охранять границу, встречать послов и чиновников из Внутренней Монголии, как буду готовиться к мобилизации? Соответствующего титула мне не дали, а груз вон какой взвалили. Разве это по справедливости? Коли ты посланец великого хана, объясни мне, — потребовал бэйсэ.

— Извольте, бэйсэ-гуай. Это дело поручено вам верховным правителем в надежде, что вы преисполнены усердия послужить государству, и мне, ничтожному, нечего к этому добавить. Возродить нашу государственность можно лишь при условии, что к этому будут, не щадя своей жизни, стремиться все — от высших нойонов до батраков и слуг, и не мне напоминать вам об этом, — ответил Батбаяр.

— Так. Уж не велел ли тебе хан вразумить меня? Я человек бедный и могу говорить правду. Оближи тебя собака!

— Простите меня, великий бэйсэ. Я, раб, не вправе поучать столь мудрого и прозорливого человека, — ответил Батбаяр. — Но пристало ли вам так говорить со мной, ничтожным посыльным? Ведь по самым скромным подсчетам, у вас в одном лишь стаде более десятка тысяч верблюдов. Не сетуйте, не гневите небо, господин! «Я-то знаю, как далеко простирается ваша забота о бедняках и крепостных», — хотел добавить Батбаяр, но сдержался: слово не воробей, вылетит — не поймаешь!

— Ах, так! Богдыхан и его придворный министр приказали тебе одолеть меня в споре! Да я тебя…

— Простите, уважаемый бэйсэ. Но я прибыл сюда не для того, чтобы спорить, а чтобы лично доставить вам это послание. Свое поручение я выполнил. Как вы будете выполнять высочайший указ — это дело ваше. Теперь же дозвольте мне отправиться в обратный путь. — Батбаяр встал.

Но Гомбо бэйсэ приказал ему ждать, надел шапку с павлиньим пером и после некоторой паузы, молвил:

— Это передашь от моего имени сайн-нойон-хану с пожеланием мира и спокойствия, — и протянул большой, развернутый хадак. — И еще передай своему хану следующее: если они хотят, чтобы я служил, пусть присылают сюда все, начиная с коней и кончая фуражом, а мне жалуют надлежащий чин! Ты мне ничем не помог, только бранился, прикрываясь именем верховного правителя. Ну да ничего, дело прежде всего. А потому дозволяю тебе взять лошадей у моих аратов до следующего уртона. Непременно передай хану, что мои крепостные совсем обнищали. Говорят, Розовый нойон старается проявлять заботу о людях? — бэйсэ, не вставая, согнулся в поклоне.

Батбаяр еще раз взглянул в тупое, серое лицо Гомбо бэйсэ, в его мутные глаза и понял, что надеяться на него нечего. Юноша поклонился и вышел из орго. «Если приграничные территории будут охранять вот такие нойоны, вряд ли удастся воссоздать наше государство. Почему же все так?» — Батбаяр зашел в малую юрту, выпил чаю и стал собираться в дорогу. У юрты его ждала княгиня Норжиндэжид.

— Счастливого пути. Я тут вам собрала кое-что в дорогу. Бутылочку, баранью ногу. Кушайте на здоровье. А как будете снова в наших краях, заезжайте. Мы ничего не пожалеем для вас. Наш господин еще раз просил пожелать вам мира и спокойствия!

Глядя, как кланяется ахайтан, Батбаяр едва сдерживал смех. «За кого же она меня принимает? — подумал юноша, кланяясь в ответ. — Если мне снова представится случай приехать сюда, то уж ни трубка, ни седло с узорчатым чепраком никого не обманут».

Батбаяр вскочил на коня, взмахнул плетью. Из юрты вышла смуглая девушка-служанка, с которой он познакомился накануне, и с грустью посмотрела ему вслед.