ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В КОЧЕВЬЕ ПРЕЖНЕГО ХОЗЯИНА
Однажды осенним утром, когда землю посеребрил иней, на подворье сайн-нойон-хана появился китайский чиновник в черной шелковой шапочке и черном хурэмте в сопровождении солдата — китайца с желтыми нашивками на плечах и длинной саблей. Заметив стоявшего у ворот Батбаяра, китаец потребовал немедленно проводить его к хану. Батбаяр отправил Соднома докладывать о приходе посланца амбаня, а сам остался при госте. Тот воровато осматривал подворье, притворно улыбаясь, заглядывал в глаза и льстиво раскланивался с проходившими мимо, стараясь не выдать кипевшего в нем презрения и злобы. Хан не принял нойона, велел передать, что болен, недавно выпил лекарство и потому не может подняться с постели, о чем искренне сожалеет и просит соблаговолить посланца простить ему нарушение этикета. Затем Намнансурэн разослал гонцов с поручением пригласить к нему на вечер двух-трех человек, с которыми и проговорил всю ночь. Орго еще не утепляли, и Батбаяр время от времени заносил в юрту дрова, топил печь и поневоле слышал обрывки разговора.
— Амбань Саньдо потребовал сдать все винтовки из казны богдо-гэгэна. Говорят, что об оружии ему донес драгоценный шанзотба Билэг-Очир. Он же сообщил ему о том, что Ханддорж пересек северную границу[48]. Когда амбань потребовал его вернуть, Билэг-Очир ответил, что посылал вана не он, а богдо и Намнансурэн, — хотят просить у русского царя оружия и солдат. Выболтал все, что знал, лишь бы войти в доверие к амбаню.
«Посмотреть бы на этого ламу, — подумал Батбаяр. — Слишком длинный у него язык».
На следующее утро юноша зашел в малое орго выпить кумыса. Дверь юрты осталась открытой, и он увидел, как во двор вкатил конный экипаж, и из него вышел приезжавший накануне китайский нойон. Он попросил передать хану, что наместник Поднебесной империи приглашает его срочно прибыть для дружеской беседы. Если хану нездоровится, то экипаж к его услугам. Намнансурэн принял приглашение, но к посланнику амбаня выходить не стал, а приказал передать ответ:
— Я болен, лежу в постели. Но если у дражайшего амбаня появилось ко мне важное и неотложное дело, я превозмогу страдания и сегодня же после полудня прибуду к нему в собственной коляске.
После отъезда маньчжурского посла Розовый нойон созвал в свое орго всех телохранителей.
— Время проявлять свое пренебрежение еще не наступило, а потому я еду к амбаню. Недалек тот час, когда амбань Саньдо покажет нам свой загривок. Но недаром говорится: любой пустяк может привести к роковой ошибке. Если этот маньчжурский нойон чувствует свою силу и изволит гневаться, что ж, я паду ему в ноги. Если же начнет задабривать, значит, чувствует собственную слабость, тогда я немедля уеду. Со мной пусть поедет побольше людей! Как приедем, друг от друга далеко не отходить. Скорее всего, он не станет меня задерживать. Но надо показать амбаню не только наше величие, но дать понять, что мы не побоимся померяться с ним силами. Меня будет сопровождать гун Максаржав. Как с нами обойдется амбань, так и мы с ним. Будет доброжелателен — хорошо, недружелюбен — мы ответим тем же.
К полудню прибыл горбоносый военный чиновник — гун Максаржав, частенько наезжавший во дворец хана, и Намнансурэн вместе с ним в сопровождении десятка телохранителей отправился к амбаню.
Подъехав к дому с двумя круглыми фонарями над дверью и деревянными решетками на окнах, все спешились. В прихожей их поклонами встретил китайский нойон с косой, в черном хурэмте, надетом поверх светло-серого дэла.
— Великий нойон, пожалуйте вместе с гуном в апартаменты амбаня! Свита же пусть пройдет в эту комнату, — сказал он, указывая на две разные двери. Ясно было, что амбань заранее подготовился на случай, если сайн-нойон-хан явится не один. Батбаяр, получивший приказ не оставлять господина ни при каких обстоятельствах, и второй телохранитель вслед за князьями вошли в апартаменты амбаня и встали по обе стороны двери.
Китайский амбань — черноусый пожилой мужчина в черном хурэмте — поднялся навстречу хану и, поклонившись, пригласил садиться. Он был сама любезность.
— Весьма озабочен вашей долгой болезнью, великий нойон. Рекомендую вам съездить в Пекин, подлечиться. Если соизволите, я сочту своим долгом помочь вам, — сказал амбань, и, пока переводчик переводил, его хитрые глазки перебегали с Намнансурэна на Максаржава, а сам он приторно улыбался, стараясь выказать свое расположение. Батбаяр, прислонившись спиной к широкой створке выкрашенной киноварью двери, стоял не шелохнувшись. Он вслушивался в негромкую, вкрадчивую речь амбаня, смотрел на его гладкий лоб и думал: «Ну и лукав, бестия. Ретивый… Дело свое знает…»
Амбань сложил ладони, поклонился хану и, прикурив китайскую пахитоску с золоченым мундштуком, заговорил.
— Великий нойон, разрешите, в знак уважения, предложить вам скромное угощение. — Он кивнул стоявшему рядом телохранителю, и тут же в комнату вошли слуги в черных и белых одеждах, внесли кушанья, вина и расставили их на столе. Глядя на нойонов, которые поддевали палочками кушанья и поднимали фарфоровые чашечки, можно было подумать, что за столом собрались близкие друзья. Амбань подливал и подливал в рюмки вино, но сайн-нойон-хан, поднеся рюмку к губам, ставил ее обратно, зато гун Максаржав опрокидывал в рот одну за другой, словно хотел сказать: «Я пью вместо вас».
«Говорят, у китайцев есть пословица: «Кто угощает — тот человек, кто ест все подряд — свинья». Наш хан, видно, помнит эти слова», — думал Батбаяр.
— Время сейчас мирное. В Срединном государстве все спокойно[49]. И мне очень приятно посидеть вот так, по-дружески, вместе с монгольскими нойонами, — заговорил амбань, заполняя паузу между сменой блюд.
— А говорят, будто в Нанкине волнения, хотят новую власть установить. Не возьмет ли великий амбань на себя труд разъяснить, как обстоят там дела? — неожиданно спросил Розовый нойон, дав тем самым понять, что не так уж в Китае спокойно и что он знает об этом.
Изобразив безмятежность на лице, амбань так и впился в Намнансурэна глазами, в которых был вопрос: «Кто мог тебе это сказать? Ведь нет же у тебя в Нанкине ни глаз, ни ушей». Тем не менее он как ни в чем не бывало ответил:
— Великий нойон, вас ввели в заблуждение. Власть императора Поднебесной крепка как железо и свергнуть ее невозможно не только в Срединном царстве, но и на его дальних окраинах. Великая держава прочна как никогда!
Амбань затянулся, выпустил колечко дыма и раздраженно хохотнул:
— Бывает, что невесть откуда взявшиеся нелепые слухи, недостойные внимания почтенных, мудрых людей, вводят этих людей в заблуждение. Мне не хотелось бы, чтобы близкие мои друзья были столь легковерны. Это пожелание любящего друга своим чистым помыслами соратникам.
Амбань рассмеялся и налил в рюмки вина.
— Вам почему-то не нравится вино, изготовленное в Пекине? Уж не кажется ли оно вам горьким? — спросил амбань у Намнансурэна.
— Дело не в том, что мне не по вкусу прекрасные столичные яства. Соблаговолите извинить меня за нарушение этикета, великий министр, но я нездоров, а кроме того, вина не пью вовсе.
После трапезы амбань Саньдо пытался оживить беседу, рассказал несколько веселых историй, но, заметив, что Намнансурэн, не теряя спокойствия и присущего ему величия, стремится завершить встречу, не давая ни малейшего повода к подозрениям, решил обострить разговор.
— Прошу прощения, великий нойон, но я хотел бы обсудить с вами некоторые государственные вопросы. Не соблаговолите ли вы отпустить на время сопровождающих вас телохранителей — пусть и они подкрепятся немного.
Намнансурэн усмехнулся:
— Да простит меня, ничтожного, великий министр, но, как говорится, две головы лучше одной, а три — лучше двух! Так не выслушать ли нам ваш указ всем вместе? Вы, может быть, собираетесь открыть какую-то тайну, но сейчас не время держать в тайне вопросы государственной политики. А потому я хотел бы пригласить сюда всю мою свиту, пусть все услышат ваш указ. Надеюсь, у вас нет никаких подозрений. Со мной лишь гун, два телохранителя да дзасаки моего аймака, — надменно ответил Намнансурэн.
«Наш господин знает, когда нужно быть приветливым и веселым, а когда суровым и непреклонным. Видно, пришло время сбить спесь с этого китайского амбаня», — подумал Батбаяр и приосанился. Гун Максаржав раскурил трубку и благодушно пускал дым под потолок.
— Великий нойон, если вы считаете это удобным, то мне и подавно нечего скрывать от ваших сопровождающих. Хотелось бы уточнить лишь один вопрос, — заюлил, оправдываясь, амбань и, помолчав немного, сказал:
— По распоряжению великих ханов, в том числе и вашему, военачальник Тушэтуханского аймака цинь-ван Ханддорж отправился в русскую столицу — город Петербург. Не затруднит ли вас, великий нойон, разъяснить мне, как это произошло? — спросил амбань, не сводя припухших глаз с Намнансурэна.
На лице хана не дрогнул ни единый мускул, и он весело рассмеялся:
— Вас, как и меня, ввели в заблуждение ложные слухи. Вы уж извините меня, но я, право, не знаю, куда и зачем отправился Ханддорж.
— До сего дня я полагал, что вы, нойоны, понимаете всю меру ответственности перед императором Поднебесной и обо всем мне расскажете. Ван Ханддорж, с подписанным вами посланием поехал к русскому царю для установления контактов, я это точно знаю.
— Великий министр! Не вы ли только что поучали меня, что ложные слухи появляются невесть откуда. Однако эта ложь совсем иного свойства, и ее источник известен. Драгоценный шанзотба недавно рассказал мне, что, подавленный вашим величием, он, оставшись с вами с глазу на глаз, сообщил им же самим выдуманные сведения. Очень жаль, что, пытаясь снискать ваше доверие, он побудил вас, великий министр, гнаться за призраком к столь далеким от нас берегам Балтийского моря, — промолвил Намнансурэн. Максаржав, удовлетворенно посмеиваясь, добавил: