Надо отдать должное Н. Э. Берзарину. Еще вчера все его существо было захвачено боевыми операциями, еще вчера он горел ненавистью к врагу, а сегодня, переломив себя, подавив все, что годами носил в сердце, взял на себя тяжелую заботу о матерях, женах, отцах и детях тех, кто с огнем и мечом прошел по его родной земле, разорял ее, дважды ранил его самого. Какое великое сердце, сердце подлинного гуманиста, нужно было иметь этому человеку!

3 мая я присутствовал при докладе Н. Э. Берзарину о продовольственном положении в Берлине начальника тыла 5-й ударной армии генерал-майора Н. В. Серденко и начальника продовольственного отдела подполковника М. М. Крола. Они говорили о голодающих, бесквартирных, [104] о том, что надо помочь освобожденным из лагерей французам, англичанам, югославам, чехам, полякам, но армейские запасы не бесконечны: с 24 апреля кормим жителей Берлина. Н. Э. Берзарин медленно ходил по кабинету и, судя по его нахмуренному лицу, напряженно думал. Прервав Николая Васильевича, он сообщил:

— Обо всем этом я доложил маршалу Жукову, а он — правительству. Надеюсь, ответ не задержится, а пока, генерал, продолжайте кормить берлинцев чем можете...

В тот же день я проезжал по улицам разрушенного Берлина. На перекрестках дымили походные кухни. Километровые очереди детей, женщин, стариков выстроились на заваленных щебнем и кирпичом панелях, подставляя под черпаки поваров, которые раздавали кашу, кастрюли, тарелки, чашки, салатницы и даже хрустальные вазы.

Не помню, по какому случаю и как, но в мои руки попала копия акта Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию злодеяний фашистских войск в Керчи. Там тоже речь шла о каше... К тому времени мы все уже многое знали о замыслах гитлеровцев по истреблению советских граждан на захваченных территориях, в том числе и об истреблении умышленно организованным голодом.

Под Сталинградом, в районе Калача, в наши руки попал приказ командующего 6-й фашистской армией генерал-фельдмаршала Рейхенау «О поведении войск на Востоке». В тексте указывалось, что он одобрен фюрером. Приказ строго предостерегал офицеров всех рангов от гуманного отношения к советскому населению. От них требовалось беспощадно относиться к гражданским лицам и военнопленным и при малейшем проступке уничтожать их. В частности, в приказе говорилось: «Снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью». Об этом же говорилось и в акте Чрезвычайной комиссии по Керчи.

Захватив в ноябре 1941 года Керчь, фашистское командование чуть ли не на второй день издало приказ: «Жителям Керчи предлагается сдать немецкому командованию все продовольствие, имеющееся в каждой семье. За обнаруженное продовольствие владелец подлежит расстрелу».

Керчь — маленький городок. В нем проживали преимущественно семьи рабочих, рыбаков, служащих. Почти [105] никто из них не занимался сельским хозяйством и не имел продовольственных запасов. Немцы начали обыски, и те, у кого обнаруживался хотя бы килограмм крупы или картошки, были расстреляны.

Начался повальный голод.

В Аджимушкае проживала работница обогатительного комбината Мария Бондаренко с тремя детьми. Голод заставил ее обратиться в одну из немецких войсковых кухонь с просьбой дать чего-нибудь поесть. Поиздевавшись над женщиной, повара дали ей котелок каши.

Утром вся семья была обнаружена мертвой. Каша оказалась отравленной...

На Нюрнбергском процессе советский обвинитель Л. Н. Смирнов предъявил доказательства отравления в Керчи 245 голодных школьников. Согласно приказу немецкого коменданта все школьники обязаны были явиться в школу в указанный срок. Явившихся с учебниками 245 детей отправили за город в заводскую школу якобы на прогулку. Там озябшим и проголодавшимся детям предложили горячий кофе с пирожками, отравленными ядом. Детям, которым не хватило кофе, немецкий фельдшер в «амбулатории» смазал губы сильно действующим ядом. Через несколько минут все дети были мертвы...

...Мы подъехали к одной из полевых кухонь, у которой усердно работал черпаком усач повар. В прошлом я был журналистом, и повар меня заинтересовал. Неужели у него нет никакой ненависти к немцам? Неужели он не знал, как их войска поступали с нашим населением, какую проявляли «заботу», когда захватывали наши города и села? Может, забыл? Иначе откуда у него столько доброжелательности и беспокойства? Я дождался, когда кончилась каша. Усач оказался из 832-го артполка 266-й стрелковой дивизии. Пригласил его в «виллис».

— Что-нибудь не так, товарищ полковник? — встревоженно спросил он.

— Нет, все хорошо... Как вас зовут?

— Звягинцев я, Иван Антонович...

— Скажите, Иван Антонович, только честно, вы что же, простили немцам все, что они причинили нам?

— Простил? Как такое можно подумать, товарищ полковник? Вы верите — кладу в их поганую немецкую посудину русскую кашу, а у самого душа кипит... Думаю, не твой ли выродок истребил мою семью... может, не сын, так брат, а не брат, так другой сродственник. Не твои ли это [106] измывались над нами? И так хочется поварешкой по башке трахнуть — сил нет! Только нельзя — не по праву это будет. Я нее доподлинно не знаю, кто и в чем из них виноват. Вот вижу у вас на погонах щит да мечи, значит, законами ведаете. Вы и разбирайтесь. А что, если каждый из нас начнет мщение чинить? Что же тогда будет? Мы же Красная Армия, советские мы... Не мог я обесславить дурным делом советскую землю. Столько принял горя за нее, и вдруг — обесславить...

* * *

...Трудная обстановка сложилась и в берлинской прокуратуре. До 2 мая все, что касалось военных юристов, в границах Берлина решалось аппаратом прокуратуры 5-й ударной армии. В городе сосредоточилось не менее двух десятков армейских и дивизионных прокуратур. Они вели большую часть дел на фашистов, чинивших злодеяния в наших городах и селах, на гестаповцев и крупных чиновников гитлеровского рейха. Но с уходом из Берлина войсковых прокуратур все эти дела легли на плечи гарнизонной прокуратуры. Количество их росло с каждым днем. Еще в ходе боев и после их окончания из немецких тюрем бежали сотни крупных уголовных преступников. Они организовали хорошо сколоченные банды и произвели ряд дерзких ночных налетов на немецкие квартиры. Нередко грабители одевались в форму советских солдат и даже офицеров. Появились банды и из числа укрывшихся в развалинах домов и в немецких семьях власовцев. В борьбу с ними вступили сотни немецких антифашистов, освобожденных советскими войсками из фашистских тюрем и лагерей. Они обратились к комендантам районов с просьбой помочь населению в борьбе с бандами.

О нахлынувших делах я доложил прокурору фронта Л. И. Яченину. Тот связался по телефону с заместителем главного военного прокурора генерал-майором юстиции Д. И. Китаевым. Последний заявил, что ныне Главная военная прокуратура не располагает свободными людьми, чтобы в короткий срок сформировать прокуратуру районов. Однако Д. И. Китаев разрешил Л. И. Яченину и мне произвести временное укомплектование прокуратуры Берлинского гарнизона за счет армий и дивизий 1-го Белорусского фронта.

К 7 мая была сформирована по временным штатам военная прокуратура Берлинского гарнизона. Помощники [107] прокурора гарнизона одновременно являлись военными прокурорами районов. В помощь им придавались следователь, секретарь и переводчик. Н. Э. Берзарин разрешил за счет комендантов района иметь каждому прокурору легковую машину с водителем и охрану. При прокуроре гарнизона оставались заместитель, четыре помощника, четыре следователя, четыре секретаря, две машинистки и переводчики с немецкого и английского языков. Для удобства общения с комендантами районов и немецким населением были отпечатаны временные удостоверения, подтверждающие принадлежность офицеров и других служащих к военной прокуратуре города.

6 мая совместно с Л. И. Ячениным и его заместителем генерал-майором юстиции Г. И. Аганджаняном мы провели первое совещание с военными прокурорами Берлина. На совещание были приглашены все прокуроры районов, следователи и прокуроры дивизий 5-й ударной армии, коменданты районов и их заместители. Накануне мы долго обдумывали и советовались с политотделом комендатуры, как лучше и яснее сформулировать те задачи, которые должна решать новая прокуратура.

Четыре основные задачи, отвечающие обстановке тех дней, были обсуждены на совещании: борьба за строгое соблюдение законности на территории Берлина, за строгий воинский порядок, содействие комендантам в выполнении приказа маршала Г. К. Жукова о выводе из города всех частей Советской Армии, не связанных с охраной Берлина; оказание помощи в отправке на Родину советских граждан, насильно угнанных в Германию, а также граждан других стран, задержавшихся в городе по болезни и другим причинам; очистка Берлина от преступных элементов, бандеровцев, власовцев, ликвидация немецких банд, пресечение любых бесчинств по отношению к немецкому населению, кто бы их ни проявлял; помощь комендантам в организации хозяйственной жизни и в привлечении населения к работам по разбору завалов, очистке улиц, приведению в порядок парков и скверов.

На совещании выступили военный комендант Берлина Н. Э. Берзарин и начальник политического отдела берлинской комендатуры полковник А. И. Елизаров. Оба призывали к строгому соблюдению законности на территории Берлина, к четкому контролю за распределением продуктовых карточек среди населения — продукты, отпущенные жителям, не должны попадать в руки спекулянтов [108] и саботажников, к решительной и беспощадной ликвидации бандитизма. Они подчеркнули, что мероприятия по осуществлению законности будут осуществлены эффективно в том случае, если коменданты районов и военные прокуроры будут опираться на немецких антифашистов.