Эмиль Гырляну БОЙЦЫ

По-видимому, так им было на роду написано — стать соседями и лютыми врагами. А какие оба красавцы!

Один из них — чёрный. Воротник и тонкие, мягкие, как шёлк, перья, которые свисают к самым шпорам, искрятся ядовито-зелёной желчью. А крылья тускло-смоляные, как уголь. На блестящей груди то и дело загораются, сверкая на солнце, серые, стальные струйки. Длинные, гибкие, выгнутые луком перья хвоста вспыхивают яркими блёстками. И только над головой с зоркими, похожими на букашек глазами пылает багровый, лихо торчащий гребешок.

Второй — белый. Его грудь будто покрыта изморозью, как старинное серебро. Белизна крыльев соперничает с только что выпавшим снегом. Перья воротника тоже белые, с чуть-чуть желтоватыми, словно позолоченными, кончиками, белый и взъерошенный пушистый хвост. А над головой с жёлтыми глазами, окаймлёнными кораллом век, гордо топорщится мясистый, красный, как гвоздика, гребешок.

Они терпеть друг друга не могут и то и дело мечут друг на друга сквозь дыры в плетне ненавидящие, уничтожающие взгляды. Каждый старается первым возвестить о рассвете. Но им ещё никогда не приходилось сталкиваться лицом к лицу, помериться силами. И вот сейчас долгожданная минута наконец пришла.

Белый петух вышел со своими курами погулять и покопаться в земле па пустыре за двором. Был погожий весенний день, когда влажная земля насыщена соками, питающими ковёр молодой травы.

Петух безмятежно разгребал землю клювом, как вдруг он услышал встревоженное кудахтанье кур. Он гордо вскинул голову и увидел прямо перед собой чёрного врага, уже изготовившегося к бою. Куры застыли в ожидании зрелища.

Противники молниеносно рванулись друг к другу, но тут же на миг застыли на месте с вытянутыми шеями, взъерошенными перьями воротников и чуть встопорщенными, оттянутыми назад крыльями. Тут чёрный пристукнул шпорами. Петухи, как по сигналу, взмыли вверх, ударились грудью, затем отпрянули и, откинув головы, схватились в драке, сцепившись когтями и неистово колотя крыльями.

Сил обоим было не занимать. Чёрный казался чуть проворнее, белый — спокойнее.

Они снова отскочили друг от друга и так далеко вытянули вперёд шеи, что, казалось, головы их вот-вот оторвутся. Потом, будто подхваченные злым вихрем, взметнулись высоко над землёй и сплавились в один комок, каждый яростно норовя поразить врага клювом и растерзать его шпорами. Вновь шарахнулись в стороны и вновь метнулись друг другу навстречу, сшиблись и замерли. Чёрный острым клювом вцепился врагу в гребешок, белый вонзил противнику когти в шею. Дрожа и обливаясь кровью, они как бы окаменели, пока боль не стала невыносимой и не заставила их снова отскочить.

Кровь кипела в их жилах, глаза застилал багровый туман, и бойцы, в какой уже раз, опять схватились не на жизнь, а на смерть.

Они отчаянно клевались, били друг друга шпорами и, наконец, покатились по земле, потом снова отважно вскочили на ноги, роя когтями землю и взметая тучи пыли. Вырванные перья, белые и чёрные, кружились в воздухе, будто подхваченные бурей, и сливались в диковинный цветок.

Но силы бойцов уже убывали. Пока ни одному из них не удалось победить. Они снова сцепились и тут же, с трудом дыша, отступили. Из гребешка белого петуха стекали капли крови. На груди чёрного протянулась алая лента, к которой прилипло белое пёрышко противника.

Оба стояли неподвижно, пока их не окружили хохлатки, довольные и гордые своими мужьями и повелителями. А потом смерили друг друга в последний раз злобным взглядом, словно говоря: «До завтра!» — и высокомерно разошлись, каждый со своей свитой.