Часть III

— Сигурд, — шепнул чей-то голос. — Сигурд Победитель Дракона.

По лицу Сигурда скользнула тень, он вздрогнул. Так и не проснувшись, он чуть-чуть приоткрыл глаза — узкие, зеленоватые щелки.

— Ты помнишь, как кончается сказание о герое Сигурде?

Он кивнул. Давно уже он не слышал этого сказания.

— Когда Сигурд убил страшного дракона, карлик Регин вырезал у чудовища сердце. Помнишь?

Сигурд опять кивнул.

— Регин заснул, а Сигурд начал жарить сердце дракона Фафнира. Несколько горячих капель драконьей крови упало ему на пальцы. Чтобы унять боль, он сунул пальцы в рот. И тут произошло чудо: Сигурд стал понимать язык щебетавших на деревьях птиц.

— Вон лежит Регин Коварный, — щебетали они. — Он хочет убить Сигурда и завладеть всем богатством.

Услыхав это, Сигурд схватил свой меч Грам и зарубил Регина. Потом он вскочил на коня и во весь опор поскакал к пещере дракона, где хранился клад.

Но Сигурд не знал, что на этом золоте лежало заклятье.

Дракон Фафнир погиб, потому что охранял заклятый клад.

Регин погиб, потому что хотел завладеть им.

Погрузив золото на коня, герой Сигурд отправился в обратный путь. Однако золото погубило и его. А потому выслушай мой совет. Убей страшного дракона. Но держись подальше от золота. И тогда ты обретешь клад, несравнимый с тем, что обрел Сигурд.

Голос приблизился к самому уху Сигурда:

— Посмеешь ли ты отправиться на поединок один, даже если я покину тебя?

Сигурд вскочил. Глаза у него были широко открыты, он готов был закричать. С удивлением он оглядел спальный покой. В оконный проем сочился серый утренний свет, падая на сундуки, лари и одежду, висевшую на спинке кровати. Эдды в покоях не было. Но разве не ее голос он только что слышал? Неужели ему все приснилось?

Сигурд выскользнул из-под мехового одеяла и натянул на себя рубаху. Потом наспех затянул ремни на башмаках и на бегу чуть не упал, наступив на развязавшийся ремешок.

Перед конюшней стоял чубарый[66] конь Торарина Резчика. Он щипал сухую траву, к его широкой спине был приторочен сундук с инструментами.

В гриднице не было ни души. Уже готовое почетное сиденье высилось на своем месте. Вырезанное из цельного дуба, оно выглядело величественным и торжественным. И было сплошь покрыто резьбой — змееподобные существа облепили его с обеих сторон, то там, то здесь виднелось ядовитое жало, зияла страшная пасть. На подлокотниках скалились две собачьи морды. Собаки были как живые, в сумраке гридницы Сигурд даже не решился подойти близко.

Он долго стоял перед новым сиденьем. Потом подошел, осторожно опустился на подложенную для мягкости подушку, набитую нежнейшим пухом, и погрузился в размышления.

Гридницу построили его предки, жившие за много поколений до него. Когда-то здесь сидел отец, а до него отец отца. В гриднице было мрачно, стены потемнели от времени. И когда в ней царило безмолвие, как теперь, Сигурду казалось, что его незримо окружают те, кто сиживал здесь прежде.

Теперь он сам ярл. Ему предстоит сплотить вокруг себя воинов. Он будет отдавать приказания. И раб, и бонд кинутся исполнять его волю, стоит ему только пальцем шевельнуть. Потребует он, например, жареного мяса, и серебряное блюдо с мясом тотчас явится на столе. Потребует мягкого белого хлеба, и раб, как верный пес, помчится за ним в кладовую. Он только глянет, и к его почетному сиденью подойдет скальд и произнесет хвалебную песнь. Возможно, она будет начинаться так:

«О, великий ярл, ты любишь резать по дереву, но ты не обычный резчик…»

Сигурд несколько раз повторил эти нескладные слова, чтобы услышать, как они прозвучат в гриднице. Он остался доволен своим сочинением и радостно засмеялся.

— Что ты сказал, ярл?

Сигурд вздрогнул. Он и не заметил, как в гридницу вошли люди. Перед ним стоял Торарин Резчик, а за ним — жена ярла с кувшином меда в руке.

— Стало быть, ярлу нравится новое сиденье?

— О… очень… — запнулся Сигурд.

Он коснулся пальцами извивающихся змеиных тел.

— Будь уверен, в доме ярла для тебя всегда найдется работа, — сказала жена ярла и подала Торарину Резчику кувшин, предварительно отпив немного меда.

Взяв кувшин, Торарин поклонился так низко, что мед выплеснулся через край.

— Спасибо на добром слове, хозяйка. Но меня уже донимает старый зуд: люблю бродить по свету. И так я у вас засиделся.

— Что ж, не станем тебя удерживать, — сказала жена ярла. — Однако надеюсь, что ты еще не раз посетишь нашу усадьбу. А теперь скажи главное: какую плату ты требуешь за свою работу?

— Труда я положил немало, — ответил Торарин. — Тут целый год моей жизни.

— Мы все это знаем.

— Это моя лучшая работа, такой резьбы еще не выходило из-под моего резца, — продолжал Торарин. — С покойным ярлом у нас был уговор, что я сам назову цену за свой труд.

По знаку хозяйки двое слуг внесли позолоченный сундук. Склонившись над ним, жена ярла отперла его бронзовым ключом из своей связки.

— Спору нет, Торарин Резчик, твоя работа выше всех похвал. Так смотри же! — Она повернула к нему сундук так, чтобы он увидел блеск серебряных монет. — Сколько серебра ты хочешь?

Торарин мельком глянул на сундук. Потом в упор посмотрел на жену ярла.

— Нет, хозяйка, мне серебра не нужно. Я хочу получить одну из твоих рабынь. Отдай мне Эдду!

Сигурду показалось, будто его ударили по лицу. Он был готов отдать что угодно: золотые кольца, лучших коней, даже корабль. Но Эдду…

Жена ярла захлопнула сундук и рассмеялась.

— Да ведь она старая! Ты, видно, выпил лишнего, Торарин.

— Пока что я не отведал и капли твоего золотистого напитка, хозяйка. А потому знаю, что говорю.

Жена ярла покачала головой.

— Это должен решить Сигурд. Он получил Эдду в подарок, когда родился на свет. Она принадлежит ему.

Резчик перевел взгляд на Сигурда, он ждал ответа.

— Я… мне нужно подумать, — заикаясь, проговорил Сигурд и отвернулся, пряча лицо от света очага.

Поклонившись, Торарин Резчик выпил мед и покинул гридницу.

— Старая рабыня! — фыркнула жена ярла, когда они с Сигурдом остались одни. — У нас полно молодых и здоровых девок. А он выбрал Эдду. — Она смеялась, хлопая себя по коленям. — Недаром говорят, любовь зла.

Сигурд тяжело вздохнул. На душе у него было тоскливо. Глаза жгло от подступавших слез. Ну кто бы подумал, что так обернется.

Эдда всегда была рядом с ним. Его первые впечатления в этом мире: тепло ее кожи и удары ее сердца. Глаза, полные неведомой скорби. Губы, бормотавшие чудные слова, непонятные песни. Но эти песни успокаивали его, убаюкивали и прогоняли страх.

Со временем он понял смысл этих песен. Они рассказывали о земле, которой он никогда не видел. О ее теплых ночах, о луне, низко висевшей над фруктовыми садами. О маленьких, крытых соломой домиках, о женщинах и ребятишках, собиравшихся у деревенского колодца. Когда он закрывал глаза, мир Эдды становился ему родным и близким. Он как будто чувствовал запах цветов и слышал веселый смех быстрых кареглазых детей.

— Как ты попала в наши края, Эдда? — спросил он однажды, еще совсем маленький.

Глаза Эдды почернели, как угли. Он не мог угадать, о чем она думает.

— Нашу деревню разорили и сожгли, — коротко ответила она. — Меня взяли в плен и на корабле привезли сюда.

— А если бы тебя не сделали рабыней, Эдда?

— Тогда я жила бы в стране франков, у меня был бы свой дом, усадьба, я бы работала на себя. Может быть, у меня была бы корова, гуси, осенью я собирала бы винные ягоды. И уж наверное не зябла бы по ночам так, как здесь, — улыбнулась она и погладила Сигурда по волосам.

Вот и все, что рассказала ему Эдда. Больше Сигурд не решался расспрашивать. На земле викингов у Эдды не было ни прошлого, ни будущего. Он это понимал. Ее судьбой здесь распоряжался он, Сигурд.

И вдруг какой-то бродячий резчик требует, чтобы он отдал ему свою рабыню в награду за его труд.

Сигурд был в растерянности. Он потерял трех братьев. Он потерял отца. Тир и Рейм сбежали из усадьбы ярда и вернулись на родину.

Но потерять Эдду он не мог.

Сигурд столкнулся с ней возле дома. Она несла ведра с водой. По двору гулял ветер, ударяясь о стены домов.

— Эдда, — сказал Сигурд, глядя ей прямо в глаза, — я знаю твою тайну. Я знаю о девочке, которая родилась тринадцать зим назад.

Эдда вздрогнула. Ведра стукнулись о землю, вода расплескалась. Эдда прижала руку к сердцу. Сигурд впервые увидел ее по-настоящему испуганной. В ее глазах застыл страх.

— Я знаю, что вы с Торарином Резчиком хотите найти ее!

Эдда отступила к стене дома и смотрела на Сигурда, словно он был злым духом. Ее начало трясти, плечи вздрагивали.

Сигурд приблизился к ней. Он склонился к лицу Эдды.

— Я знаю, где нужно искать твою дочку. Гляди! — Достав блестящую цепочку, он покрутил ее перед глазами Эдды. — Узнаешь этот крестик?

Эдда побелела. Она с ужасом смотрела на Сигурда.

— Ради всех святых… Этот крестик я надела на нее, когда должна была оставить ее в лесу…

Сигурд сжал крестик в руке.

— Я тебе скажу, где она, но ты должна пообещать мне одну вещь.

Глаза у Эдды забегали. Сердце стучало, как у затравленного зверя, ее била дрожь, она с трудом держалась на ногах. Молодой ярл не пощадит ее. Он может потребовать от нее все что угодно. Ведь она рабыня.

— Что ты хочешь? — прошептала Эдда, прижав к груди сплетенные руки.

Сигурд судорожно глотнул. Ему было трудно произнести нужные слова. Он вспомнил плохие дни. Вспомнил, как иногда унижал Эдду, пинал ее ногами, плевал в нее только потому, что она была его рабыня. Он опустил голову.

— Я хочу… Обещай, что ты вернешься на усадьбу, когда найдешь свою дочку. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.

У Эдды подкосились ноги, и она схватилась за Сигурда, чтобы не упасть.

— Сигурд, — заговорила она, плача и крепко обнимая его. — Я всегда любила тебя, как сына. Теперь же я знаю, что и ты любишь меня, как мать.

Сигурд отвернулся. Он тяжело дышал, словно только что одержал победу в тяжелом бою.