В блиндаже стояла мёртвая тишина, слышно было, как потрескивал фитиль в гильзе, как где-то далеко-далеко гудели самолёты.

— Дочка у меня родилась, хлопцы…

С каждым днём всё больше ощущалось приближение большого наступления.

Ночами где-то в тылу рычали танки, всё чаще приходили артиллерийские разведчики, вечерами появлялось большое начальство.

Подготовку к наступлению лучше других чувствовали батальонные разведчики.

— «Языка» давайте! — кричал по телефону с утра комбат Чёрный Даирову. — Мне начальник штаба проходу не даёт. Каждую ночь приказано ходить на охоту. Было время — отдыхали, а теперь давайте…

Немцы усилили свой передний край, стали осторожнее, и разведчики зачастую возвращались с пустыми руками.

Пошёл первый снежок. К полудню солнце пригревало, и снег таял, оставляя мокрые поблескивающие лужицы.

Николай шёл по длинной траншее, всматриваясь во встречных солдат.

— Ярыш? Пулемётчик? Где-то там, — отвечали ему.

Иван обрадовался, засуетился, достал кисет.

— Пришёл место выбирать… — сказал Николай. — Приказано ночью сходить в разведку. Ну и решил к тебе — свой человек, защитишь станкачом. Чувствую, достанется сегодня…

Ваня подвёл Николая к «максиму», показал сектор обстрела, рассказал, в каком месте можно незаметно подползти к переднему краю. Расположившись поудобнее, Николай неторопливо начал изучать в бинокль метр за метром немецкую оборону.

Ваня, присев рядом, рассказал о новостях. Недавно его представили к награде. Из дому получил хорошие вести. Жена пишет, что урожай собрала неплохой, хату починила.

— Два раза была у твоей Ульяны. Девочка здорова, говорит, на тебя похожа.

— Она, понимаешь-нет, хотела дочку. Я-то, конечно, сына, ну а теперь и дочке рад. Пишет, что саман начнёт лепить с весны, чтоб я приехал и сразу дом будем новый строить. Ты, Ваня, как думаешь, месяца через три немца прикончим?

— Приехал Козырев, помнишь, взводный. Был в тылу. Говорит, войск нагнали видимо-невидимо. Собираемся немца гнать до Берлина без остановки. Я думаю, если хорошо дело пойдет, через месяц «фрица» добьём.

— Приедем в Злынку, праздник затеем, да, Ваня?

— Ты биноклем-то не шибко верти. Тут у них снайпер есть. Позавчера одного парня с нашего взвода…

— Гляди, Ваня…

Далеко на левом фланге за «костылём» — немецким самолётом-разведчиком — гнался наш истребитель. Видно было, как немец старался прижаться к земле, как он вертелся, как издалека стали бить по истребителю зенитки…

В полночь отделение Николая ушло в разведку. Возвратились под утро без пленного. День отдохнули, вечером снова ползком, к немецким траншеям…

Николай написал в Заонежье сестре Наталье пять писем. Ответа всё не было. Первое письмо он получил перед Новым годом.

«Коленька, братец родимый!

Получила я твоё письмо и стала совсем глупая от радости. А то всё слезы рушила. Чуяло моё сердце, что жив ты. Уж ты не злись, не ругайся — Богу молилась за тебя да за Алексея. Вот и живые вы, Алексей мой на Урале, в госпитале…

Береги себя, Коленька, ой, береги! Род-то наш, Ригачиных, вымирает. Из мужиков ты да брат Яков остались. Об Якове пока не слыхать, ждём, когда объявится. Натерпелись мы, Коленька. Горбатились на чужаков.

После врага азарт к работе у всех в деревне. Не беда, что хвораю — попросилась я на ферму, теперь с утра до вечера там.

Поклоны тебе от всех.

Иришку помнишь? Кланяется тебе, карточку просит.

Твоя сестра Наталья».

На календаре долгожданное 12 января 1945 года. Стрелки хронометра отсчитывают время. Последние минуты, 4 часа утра. Шквал артподготовки. Два с половиной часа били пушки по укрепленной обороне фашистов. Еще не умолк грохот, а уже вперед устремились танки, пехота…

Наступление началось по всему фронту, и ничто уже не могло остановить его. В январе дивизия вступила на территорию Германии. Грязный, окровавленный снег. По полям широкие развороченные танками колеи. Сотни машин, самоходок, пушек. Колонны пехоты. Гигантские бело-красные веретена проносятся над головой и сразу же исчезают: это работают «катюши». Идут войска. На перекрестке высокий добротный столб — указатель. Черная готическая подпись: «Берлин — 400 км».

В ночь на 21 января 1945 года 287-й полк продолжал гнать немцев на запад. Снег, шедший с вечера, перестал. Ветер прогнал косяки туч, и над головой задрожали редкие утренние звёзды. Но через час снова наползли толстенные тучи, небо стало низким, чёрным.

После полуночи командир полка Ерёмин и начальник штаба майор Куприянов вызвали к себе комбатов.

— Впереди польский город Ключборк, или Крайцбург, как его называют немцы, — сообщил начальник штаба. — Посмотрите на карту. Здесь главный удар полка. Наши соседи будут действовать слева и справа.

— Город будем брать сходу, — перебил его подполковник Ерёмин. — Надо ворваться в Крайцбург у немцев «на пятках», не отставая и не отрываясь. Каждая минута промедления — лишние человеческие жизни. Ясно? Необходим «язык». Мы не знаем, сколько их там, как укреплён город… Рассмотрим задачи батальонов…

…По мелковатой, занесённой мокрым снегом балке взвод Даирова добрался до противотанкового рва, от которого было рукой подать до первых домов Крайцбурга.

— Ригачин, ты пойдёшь вправо. Я со вторым отделением — прямо. Далеко не заходить, — отдал приказ Даиров.

Километрах в двух от них, там, где подходил полк, начали рваться снаряды. Чувствовалось, что немцы пока бьют беспорядочно. Впереди всё было спокойно.

Они проползли метров триста и увидели у длинного пакгауза немцев, торопливо грузивших что-то в машины.

— В обход! — шепнул Николай. — Пронин, вперёд, гляди в оба!

Медленно светало, сквозь мглу всё явственнее проступали невдалеке ровные ряды щитовых бараков.

— Концлагерь, — шепнул Юра.

— Ещё один, — сказал Николай. — Сколько же они их понастроили, звери двуногие… А ну за мной!

Но лагерь был пустой. Они перемахнули через невысокую стену, миновали два недавно побеленных сарая и вышли к высокому кирпичному дому. Ставни закрыты, двери замкнуты. Невдалеке взвилась ракета, за ней другая. Дальше в город идти было опасно.

Николай приказал трём разведчикам остаться внизу, а сам с Григорием полез по скользкой пожарной лестнице. Лестница подвывала, как пила на ветру, а может, это просто гудело в голове от высоты. Железная крыша под ногами предательски ухнула — Николай на секунду замер, потом быстро пополз к слуховому окну. К счастью, стёкол не оказалось, и Николай, распахнув раму, прыгнул на чердак. Отдышавшись, перешли к противоположному окну, выходившему в центр города. Впереди — широкая улица. К ней стекались ровными белыми полосами улицы поуже и покороче.

В бинокль было хорошо видно, как немцы громоздили баррикады, противотанковые заграждения, перетаскивали пушки, пулемёты и выгружали фауст-патроны. Николай и Гриша быстро спустились на землю и побежали назад к сараям.

Николай первым завернул за угол и наткнулся на трёх немцев, устанавливающих пулемёт.

— Руки! — скомандовал он. — Одно слово — и смерть!

Ребята сноровисто сняли с них автоматы, подхватили пулемёт.

«Ну и вороны, никто даже не каркнул», — подумал Николай.

Когда переползли противотанковый ров, высокий пожилой немец торопливо заговорил на ломаном русском языке.

—Я хочу в плен. Вы гуманная нация, мне надоело всё это. Война, кровь, кошмар. У меня жена, ребёнок. Гитлер капут!

Пальцы Николая прикипели к автомату. Давно не было во рту у него этой проклятой медной горечи. Стало трудно дышать. Тошнота поднялась мохнатым клубком.

Наконец это состояние прошло, и Николай, облегчённо вздохнув, опустил автомат.

Даиров уже ждал.

— Бегом! — закричал он. — Через пять минут твои «фрицы» никому не нужны будут.

Когда они выскочили из балки, полк уже вплотную подходил к городу.

И тогда Крайцбург обрушил огонь всех пушек, всех шестиствольных миномётов, пытаясь отгородиться от наступающей пехоты косматой огненной стеной.

Разведвзвод вместе со всеми пошёл на штурм. Из окон домов сверху и снизу стреляли немцы. Солдаты врывались в подъезды, дрались за каждый подвал, за каждый этаж. К низким тучам тянулись дымы подожжённых домов.

Забежали за угол дома, закурили. Откуда ни возьмись — Даиров.

— Э, братцы, так не годится. Пошли, вон ту хибару заберём.

— Ничего себе хибарка, три этажа…

Николай и Даиров вбежали в подъезд, метнулись на второй этаж.

В одной из комнат стрелял пулемёт. Даиров вышиб плечом дверь, Николай дал длинную очередь.

— Гляди, эсэсовцы! — крикнул Николай.

Когда стали бить в следующую дверь, оттуда ответил автомат. Пули прошили дверь, щепками расцарапало лицо Даирову.

Быстро поднялись на третий этаж, и Николай, живо перегнувшись через подоконник, бросил гранату в окно, откуда стреляли.

Следующий дом был двухэтажный, из красно-бурого кирпича. Из-под крыши били пулемёты. Автоматчики вели огонь из нижних окон. Даиров послал троих солдат в дом напротив, чтоб те отвлекли немцев. Малинину приказал прикрыть их пулемётным огнем.

— За мной, разведчики! — крикнул взводный.

Из одиннадцати к дому проскочили лишь семеро.

Николай, прижимаясь к стене, подполз под ближайшее окно и бросил гранату. В это время Даиров гранатой подорвал забаррикадированную входную дверь. В дымящийся пролом вскочил взводный, за ним Юра Пронин, Никольцев.

Убедившись, что в комнате никого нет, Николай быстро влез в окно, но, споткнувшись о развороченные доски, упал. И это спасло его. Пуля едва задела шею. Стреляли из соседней комнаты. Решив, что Николай убит, немец вышел из укрытия, но тут же его настигла пуля Николая.

На втором этаже на площадке Николая встретил Юра.

— Ну, кажется, всё, — сказал Юра. — Даиров пулемётчикам подвёл черту…

— Перевяжи меня, — попросил Николай. — Как там, не очень?