Что ж, подумала Эльза, если всякий раз, желая «оставить неприятную тему», этот парень будет выдавать такие шикарные монологи, то дело у меня продвинется. Однако пока всё, что удалось выяснить, относится к сфере личных взаимоотношений между членами коллектива и вполне заурядным и неизбежным сварам. Итак, эта Йоркова «голодает» в тупой изолированности на своём «цветке» до тех пор, пока у неё не сдают нервы — тогда она срывается с места и требует немедленного отдыха на Базе, где готова обслужить всех мужчин подряд, включая и обоих Ладвиных. Уэнди Шедуэлл ревнует к ней своего мужа, но сама, кажется, активно посматривает на чужих… хотя это может относиться и к жене Инфантьева — Инге. И что мне с того? А уж знать, кто и за чей именно счет обтяпывает личные делишки, и подавно не интересно. Самое любопытное в другом: для чего передо мною вывалили сразу столько грязненького белья? Причём показано неглупо, не в открытую, а через полупрозрачную занавесочку. Нет, дружок, на любителя подглядывать в замочную скважину ты не похож, а если успел оценить мои слабости, то, стало быть, и сам далеко не так прост, как хочешь казаться…

Очень громко запищал дискант сигнала вызова связи. Станислав вопросительно глянул на Эльзу и после её кивка снова включил селектор. Кабину наполнил голос Сержа, который выразил надежду, что обитатели данного вездехода не совсем ещё заснули, а если так, то пусть скорее подадут какой-нибудь знак, свидетельствующий, что они в достаточной мере бодрствуют и видят то же, что и он сам — огни искомого города.

Заболтавшиеся молодые люди поспешили с уверенным, нагловатым напором гаркнуть: «Угу, видим! Ага, и давно!», после чего наконец обратили внимание на то, что свечение, появившееся впереди, — слишком яркое и многокрасочное для бортовых огней головной машины. Вначале выплывшее откуда-то снизу, оно по мере дальнейшего продвижения поднималось выше, увеличивалось в размерах и расширялось по сторонам. Лес рассеивался, деревья расступались и, когда последние из них остались позади, мягкий неоновый свет полностью вступил в свои права, отогнав надвигавшуюся ночь и открыв перед затаившей дыхание дочерью Командора сверкающий всеми разноцветными огнями городок. Машины замедлили ход, а потом и вовсе остановились, зависнув в воздухе.

— Ну, как? — раздался голос Сержа. — Имеются какие-либо отличия от поселений на ваших планетах?

Рыцарь находился далеко впереди у крайнего двухэтажного здания, формой напоминавшего прекрасный парусный корабль. Сходство было тем более полным ещё и потому, что сам дом едва заметно покачивался, словно и вправду находился на волнах, а не среди растительного моря цветов восхитительных тонов и расцветок. Все они имели очень толстые, длинные стебли, что давало им возможность достигать окон первого этажа, выполненных под большие иллюминаторы. Взгляд из них должен был создавать иллюзию плавного движения, а при некотором ветерке эффект обещал быть и вовсе поразительным. Цветы-гиганты были точно одного размера, словно выведенные по заказу. Такая величина, вполне характерная для пышных, величавых пионов и жёлтых, глянцево отсвечивающих шапок хризантем, казалась не очень естественной для маленьких, скромных головок синих фиалок. Особенно красивые крупные венчики васильков были сочного голубого цвета, хранившего в сгустившихся сумерках всю чистоту и нежность утреннего летнего неба. Ярко-зелёный плющ и тёмно-зелёный вьюнок завладели окнами второго этажа, создавая своими гирляндами необычные узоры, похожие на старинные абстракции, когда два-три колера да искусственная подсветка от стен пробуждали фантазию у зрителя, вызывая только ему одному понятные образы под настроение. Эльзе показалось, что изумрудные побеги тихонько шевелятся, незаметно превращаясь в щупальца неведомого хищника, который спрятался где-то на палубе и сейчас собирается схватить беспечного Сержа… Пришлось энергично помотать головой, чтобы отогнать странное видение.

— Серж, — прошептала в микрофон дочь Командора, — я просто не верю своим глазам! Точно такие же городки у нас имеются почти на каждой планете!

— Представьте себе, я знаю, — последовал немного насмешливый ответ, — приходилось видеть по каналам космосвязи. Конечно, подобные городишки существуют для тех, кто победнее — вы-то владеете куда более роскошными особняками!

— Нет, так говорить нельзя… несправедливо! Неправильно! — обиженно отозвалась Эльза. — Что значит «победнее»? Это чудесные, уютные домики, оснащённые всеми мыслимыми удобствами, дизайн вот только слишком экстравагантный. Конечно, те, кто живут в таких коттеджах, не обладают значительным энергетическим состоянием, но ведь это означает, что им недоступно разве что самое дорогое — индивидуальные космические путешествия! Всё остальное у них есть: самые современные модели всевозможных синтезаторов, гравилётов…

— …и прекрасные морские яхты, и прогулочные подводные лодки, и недвижимость на островах Центрального Архипелага, — (голос Сержа и не собирался терять свою насмешливость). — А также крупная земельная собственность и возможность жить, не заботясь о завтрашнем дне и после-после-послезавтрашней пенсии…

— Не передёргивай! — Эльза начинала злиться, жалея, что это приходится делать на расстоянии. — Всего этого нет и у нашей семьи!

— Ах, «всего»? Какое деликатное уточнение!

— Ну, знаешь! С таким мировоззрением тебе самое место в миссионерских центрах «Элиты»! Будешь с пеной на губах проповедовать всеобщее мифическое равенство да покорность перед волей Всевышнего! Кстати, не забудь особенно напирать на ихнюю необыкновенную духовность и громить наш меркантильный материализм! Впрочем, последнее ты уже умеешь делать.

— Очень прошу прощения, — вмешался натянутый, как струна, баритон Инфантьева, — но не пора ли двинуться дальше? К сведению спорящих, сейчас без шестнадцати десять.

— Разумеется, Кир, разумеется! — так же звеняще проговорила Эльза и, выждав пару секунд, оглушительно крикнула: — Так вот, к сведению незнающих: этот хвалёный-перехвалённый внутренний мир самого благочестивого обитателя «Элиты» не лучше моего духовного багажа ни на хрен с редькой!

Станислав выразительно крякнул и тихо пробормотал: «Это, знаете ли, вы напрасно…», после чего повернулся к Эльзе спиной. Не обращая на него внимания, та уставилась воинственным взором в микрофон, ожидая ответа. Вскоре она его получила и почувствовала, как у неё загорелись уши, ибо селектор небрежно и с сожалением выдохнул уже знакомое: «Дура…» и затем с пониманием: «Иногда избыток глупости заметен…» Определить, кому из мужчин какая реплика принадлежала, не представлялось возможным.

Выручил Станислав, весьма кстати включивший двигатель и медленно направивший машину по направлению к дому-кораблю. Тотчас же тронулся и вездеход Инфантьева.

— Между прочим, считаю своим долгом поставить вас в известность, — после недолгого молчания значительно выдал Ладвин-младший, — что границу «зоны ночной смерти» мы давно пересекли. И если у здешних «трупырей» изменился режим работы — нам крышка.

— Специально ведь пугаешь, да? — подозрительно спросила Эльза и, обрадовавшись возможности отвлечься от невыгодной для неё ситуации, набросилась на стращателя со всевозможными упреками и с требованием немедленно включить и побыстрее проскочить. Силовую защиту Станислав ей обеспечил, тронув кнопку неторопливым движением, но увеличивать скорость явно не собирался, а просто ограничился сообщением, что «мёртвая зона» по своим размерам превосходит площадь всех видимых строений почти вдвое. При этом получилось так, что несколько восточных домов не попали в это мрачное пятно. Однажды, путешествуя с Сержем, они заночевали во-он в той фигурной башенке — и ничего, всё обошлось. А вот ручная крыса, которую он тайком от рыцаря привязал к грушевому дереву у дома напротив, наутро сдохла. Точнее, она загрызла сама себя насмерть, словно у неё случился приступ какого-то сверхконцентрированного бешенства.

Сообщив столь интересные сведения и надеясь, что размышления над ними отвлекут раздосадованную молодую женщину от недавних её промахов, Ладвин-младший с удовлетворением вздохнул и стал всё внимание уделять дороге. Правда, он вёл машину весьма небрежно, иногда огибая здания с другой стороны в отличие от Инфантьева, который точно следовал за Сержем. Бравировки в этом не было — просто здесь ничего не изменилось ни в лучшую, ни в худшую сторону. Поразительная чистота возле каждого жилища постоянно навевала мысли о том, что в них всё-таки есть жизнь, и что хозяева вот-вот вернутся. Однако во всех домах было темно, их безжизненно-пустые окна создавали какой-то болезненный контраст праздничной иллюминации улиц. Станислав знал, что внутри царит такой же безукоризненный порядок, всё нужное для нормальной жизни находится на своих привычных местах — чистых, без вездесущей пыли — вот только рука человека к ним не притрагивалась долгие тысячи лет. В это особенно трудно было поверить, находясь среди яркого и вместе с тем щадящего глаза света улиц и уютных площадей с действующими разноцветными фонтанами, а также проезжая мимо бассейнов с прозрачной, голубоватой водой. На её поверхности не было и следов мусора, словно лепестки цветов и листья, облетавшие с фруктовых деревьев, всегда замирали на самом краю искусственных водоёмов.

Вообще-то, большинство домов располагалось довольно хаотично, так что говорить об улицах можно было с большой натяжкой. Лишь несколько раз попадались короткие, прямые участки из десяти-пятнадцати зданий, построенных, как и следовало, по обеим сторонам широких, поросших мелкой травою, дорог. Повторов в архитектуре и дизайне не замечалось — даже очень популярные башенки удивляли количеством своих модификаций. Были среди них и толстенькие, точно скопированные с шахматных ладей и сложенные из одинаковых камней красного цвета, но разительно несхожие в деталях, словно взятые из разных комплектов; были и тонкие, вытянутые вверх, опоясанные внешними винтовыми лесенкам, каждодневный подъём и спуск по которым подходил не для каждого человека; были и такие, что напоминали собой крупную виноградную кисть. Наконец, имелась и совсем уж удивительная башенка, которая наклонилась так, будто вот-вот собиралась рухнуть — подобная прихоть создателя объяснялась, пожалуй, только стремлением к избыточной оригинальности. Но что тогда можно было сказать про дом-веер? Дом-туфельку? Дом-кувшин и дом-лампу? Казалось, что кем-то под хмельком было дано строжайшее указание проявить как можно больше выдумки, а так как фантазия обитателей оказалась довольно примитивной, то снисходительно дозволили копировать предметы окружающего мира. Странно, что при этом не нашлось человека, который как исключение построил бы обыкновенный дом — с полом, потолком и стенами на своих привычных местах.