И г н а т (посмотрел на нее и вдруг легонько коснулся лбом ее лба). Хорошая ты женщина, Граня.

Г р а н я (с силой). А ведь я ждала! Кабы не ждала! Так в чем же моя вина, что мы поздно встретились!

И г н а т. Разве тебя кто винит?

Г р а н я (глядит ему в глаза). Сама себя виню. Сама себя.

И г н а т (помолчал). Ну и ночка сегодня… Тучами все небо обложено, а дождя нет…

Г р а н я. Устал? Спи.

И г н а т. Нет. В прошлом году нас здесь посильнее буря трепала. Бревна дыбом вставали, в лучину расщепливались.

Г р а н я. Хорошо…

И г н а т. А?

Г р а н я. А когда вот так… вспомнить есть что. Ты гляди, гляди, сколько огней-то на реке… Ночью на реке еще лучше, чем днем. Вода тревожная… А вон эти два — красненьких, — еще сейчас их не было, где-то блуждали за болотами, в туманищах, а вот увидели друг друга и несутся, несутся, миленькие, словно обрадовались, словно только и думали веки вечные, чтобы встретиться!

И г н а т. Тебе бы стихи сочинять.

Г р а н я (чуть слышно). Любить… да так, чтобы до конца дней своих. Одного любить. Единственного. Ох и пела б я тогда! Да я б и к ста годам не состарилась! (Пошла в темноту, и оттуда донесся ее голос. Это даже не песня, а какое-то радостное раскрытие души.)

Игнат замер, слушая, пошел следом, вернулся. Снова шагнул, вдруг упал возле костра и глухо укрыл голову одеялом. Голос все удаляется и удаляется… Ночь совсем загустела. Костер угас. Из домика бесшумно вышел Т е р е н т ь е в. Тишина. Осмотрелся и куда-то уходит воровато. Плеск волн. Невнятные гудки буксиров. Терентьев вернулся, он явно чем-то недоволен и поднимается к М и ш к е.

Т е р е н т ь е в. Дремлется?

М и ш к а. Кемарю немного.

Т е р е н т ь е в. Ох, парень, крепко тебя держат в руках. Кто он тебе — отец, отчим?

М и ш к а. Да никто! Вот в силу войду, я ему это припомню. Выдам сполна.

Т е р е н т ь е в. В поддавки будешь играть — с потрохами сломают. Ну, Миша, в путь.

М и ш к а. Разве сейчас?

Т е р е н т ь е в (подумав). Через полчасика.

М и ш к а. А как же дежурство?

Т е р е н т ь е в. Филипп тебя сменит. С ним все согласовано.

М и ш к а. Да что делать-то?

Т е р е н т ь е в. По малой речке мне надо вверх подняться. Мотор, как на грех, испортился, а разве одному на веслах с течением теперешним совладать?

М и ш к а. Ой, отстать я боюсь.

Т е р е н т ь е в. Сядешь на поезд и еще обгонишь. Вот задаток. (Дает деньги.) Подработать никогда не грех.

М и ш к а (оживился). Вот и я считаю — не грех, а на меня наседают. Если бы я на грабеж ходил — другой разговор. А я честно. Вот, скажем, лужайка в лесу. Колхоз ее не скосит. Останется. А я тут да там — и стожок! Другой! Ну, что неправильного в моем рассуждении?

Т е р е н т ь е в. Милый мой, да человек и выжил-то благодаря своей предприимчивости. Царем природы стал! Не дремал, изворачивался! А теперь хотят этого качества его лишить. Отработал часик и плюй в потолок, слушай симфонии — мать их в душу! — довольствуйся нормой. А если мне нормы мало?.. Слабнет человек, ленивеет… А дай ему волю — да он трехжильным сделается. И во сне будет соображать, как да что повернуть можно! Сибирь-то, думаешь, кто покорил? Туристы? Не-ет. Деловые, торговые люди! На печи не лежали!

И г н а т (скинул с себя одеяло). На что ты его подбиваешь?

Т е р е н т ь е в. А?.. Да вот, беседуем. (Пододвигает к себе ружье.)

Из темноты появляется Г р а н я.

И г н а т. Куда он тебя зовет, Миша?

М и ш к а. Тебе-то что?

И г н а т. Выходит, только тогда человек и пальцем шевельнет, когда золотые горы почует?

Т е р е н т ь е в. Так было присно и во веки веков.

И г н а т. Так не будет.

Т е р е н т ь е в. Ну-ну, интересно. Вот здесь, как уж мы привыкли говорить, ковчег, — значит, все человечество с нами: Хорошее и худое. На кого бы ты указал, кто живет иначе?

И г н а т. Вот хотя бы она. Обеспечена, рубль ее не гонит. А работает весело.

Т е р е н т ь е в. Хо-хо… Ну, ее-то, положим, влечет и другой интерес…

И г н а т. Не смей!..

Н е л л и (высунула голову из палатки). Что случилось? Опять перекат?

И г н а т (Терентьеву). Значит, не дремали и постоянно зубы оттачивали?

Т е р е н т ь е в (посмеивается). Не мной придумано. Таковы законы жизни. (Нелли.) Милая девушка, продемонстрируй-ка нам своего подопечного. Удачная наглядность к нашему разговору. Вот живое существо. Безобидное. Но наступи ему на хвост — он и укусит.

Н е л л и. А вы не наступайте.

И г н а т. Есть и такие, которые не только укусят, но еще и яд впрыснут.

Т е р е н т ь е в. А не кажется ли вам, что во времена давние, оные, змея была смиренным ужом?

Г р а н я. Обиды на всех хватало, да не стали же все змеями!

В а л е р и й. Законы жизни, замечу вам, меняются, но кое-кому очень не хочется расставаться с ядом, и они при каждом удобном случае впрыскивают его в других.

И г н а т (Терентьеву). Нехороший ты человек.

Т е р е н т ь е в. Ну вот… У нас теоретический спор, а вы на личности. Зачем же обострять?

И г н а т. Раз тут все человечество, так и миру быть не может до тех пор, пока с нами плывешь ты. Корень я в тебе ненавижу. Отчаливай.

Т е р е н т ь е в. Что-о?

И г н а т. Серьезно тебе говорю — убирайся с плота.

Т е р е н т ь е в (колотит в окно). Филипп! Филипп!

Ф и л и п п (появляется в окне сонный). В чем дело? Только что заснул.

Т е р е н т ь е в. Да вот… ссаживает.

Ф и л и п п. Кто это ссаживает?

Т е р е н т ь е в (Игнату). Разве ковчег-то только для чистых? Или он нынче не на гору Арарат нацелен?

И г н а т. Нет.

В а л е р и й. Этот маршрут, если верить легенде, человечеством уже испробован.

Ф и л и п п (зевает). Какой Арарат? Мы плывем только до Саратова. Что за буза?

И г н а т. Он куда-то сманивает с собой Мишку.

Ф и л и п п. Мишку я ему сам отдаю.

Г р а н я. Как это — отдаю? Он что — твой раб?

И г н а т (Терентьеву). Покажь документы.

Ф и л и п п. Он мой гость. Живи, и никто пальцем не тронет!

Т е р е н т ь е в (глянул на часы). Нет уж… раз такая перепалка, лучше уплыть. (Филиппу.) Первым хочет быть! Первым! Над всеми! Разве не видишь? Пойдем, Мишенька.

И г н а т. Мишка, не смей!

Т е р е н т ь е в. Залог у тебя…

И г н а т. Верни ему деньги!

Мишка колеблется.

Т е р е н т ь е в. Хо-хо… Пошла, так сказать, борьба за душу. Я набавлю.

И г н а т. Ты на работе. Разве забыл?

Т е р е н т ь е в. Даю еще.

М и ш к а. Дядя Филипп… прогул мне не поставишь?

Ф и л и п п. Не поставлю.

М и ш к а. Тогда поехали.

И г н а т. Мишка! Знаешь, что это за человек?

М и ш к а. Мишка, Мишка! Сто раз слыхал. Хватит, походил на веревочке! И зуботычины еще получать не хочу! Человек как человек, тебя не хуже!

И г н а т (загораживает ему дорогу). Сними гимнастерку.

М и ш к а. Это почему?

И г н а т. Снимай!

М и ш к а. Не твоя она.

И г н а т. И не твоя. (Он говорит тихо, чуть слышно, но вот-вот сорвется, закричит и даже ударит.)

М и ш к а. Да подавись ты этой рухлядью! (Сдергивает гимнастерку и, швырнув ее Игнату, уходит с Терентьевым.)

Ф и л и п п (Игнату). Мне перечить? Приказы мои отменять? (Ему под ноги подвернулся топор. Он схватил его.)

Г р а н я. Что ты делаешь? Совсем сдурел?

Филипп отшвырнул ее.

И г н а т (Валерию). Задержи их! Задержи!

Валерий убегает. В руках у Игната заводная ручка. Филипп и Игнат двигаются по кругу и оба напряжены до предела. Меж ними случайно оказалась Нелли. В руках у нее уж.

Н е л л и. А!.. А!.. Вот он. (Филиппу.) Хотите подержать?

Ф и л и п п. Уйди, девка!

Н е л л и. Глядите… его можно даже на шею повесить… как ожерелье…

Ф и л и п п. Сгинь, а то порешу вместе с этим гадом! (Топор высоко занесен.)

Н е л л и. А!.. А вы не бойтесь, не бойтесь… Он совсем ручной… (Все смелее наступает на Филиппа.)

Ф и л и п п. Фу… Фу! (Он уже ни на что, кроме ужа, не может смотреть.)

Игнат вышибает топор у Филиппа и скручивает ему руки.

Г р а н я. Давно бы так. (Помогает ему.)

Нелли как стояла, так и опустилась.

Глотни водицы, глотни! Ах ты, серебряная моя, ах ты, золотая!.. (Присела и чмокает ее в щеку, крепко прижимает к себе.)

В а л е р и й (возвращается). Уплыли! Не успел!

Густые, протяжные гудки разносятся над речной ширью.