— Может быть, Адина. Вот и врач то же самое говорит… А что поделывает Ште… Стоя… Стан? Нет, не Стан! В общем, твой муж?..

— Санди, дядюшка? У него все хорошо. Бегает по своим процессам. У него сейчас несколько крупных дел, с хорошим гонораром, есть кое-какие сбережения. Он хочет купить, вернее — выкупить часть родительского имения.

— Понимаю… Да-да! Понимаю… Ви… Видина. Нет, не Видина, Вальпараисо… Вильна, что-то вроде… Ты ведь знаешь.

— Видра, дядюшка Скарлат! Видра!..

— Да-да, Видра. Там прошло мое детство… Мы жили там мальчишками с его отцом. С отцом Ши… Со… Нет. С отцом Санди. Да, с отцом Санди. В Видре очень красиво. Там есть оазис с пальмами.

— Дядюшка! — упрекнула его с грустной улыбкой Адина. — В Видре — оазис с пальмами?

— Нет… Ты права… Это другое. Гораздо дальше, по ту сторону. Где-то в Сахаре. Туда надо идти восемь дней на этих, как они называются?.. На животных, у которых на спине горб… на хартуларах, да, на хартуларах… караваны хартуларов.

— Верблюды, дядюшка Скарлат. Караваны верблюдов.

— Да, верблюды, точно. Видишь, Адина, как я стал все забывать? Дай-ка мне на минутку глобус. Она мне его не дает, а мне не достать, высоко.

Глобус был взгроможден на шкаф, меж древками копий и свернутыми в трубку картами.

Глобус был тоже старый знакомец Адины, как и тот табурет, на котором она сидела: десятки раз, поставив его на пол, Скарлат Бугуш рассказывал ей о своих приключениях в дальних странах. И Адина, водя пальцем, отыскивала крохотные острова Полинезии, морские порты, проливы и пунктиры морских путей, караванные тропы и леса, где редко ступала нога человека.

Она встала на стул и обеими руками сняла глобус.

Сидя в кресле, больной протянул к нему дрожащие руки с нетерпением ребенка, получившего давно желанную игрушку. Сначала он жадно прижал глобус к груди. Затем опустил на колени и начал медленно вращать, поглаживая с нежностью, словно живое существо, наделенное чувствами. Взгляд его останавливался на голубом пятне воды, коричневом клочке гор, желтизне пустыни, зелени лесов, пампасов, саванн или джунглей. Адина пыталась угадать, что же он ищет. Бирму? Атласские горы? Огненную землю? Филиппины? Гренландию?

Он повернул голову, взглядом отыскивая что-то на стене.

Адина знала, что он ищет. Понимала, с каким мучительным усилием пытается он преодолеть оцепенение, сковавшее его мозг; понимала сам ход его воспоминаний, догадывалась, что, когда этот прикованный к креслу старик переводит взгляд от точки на глобусе к какому-нибудь трофею, оружию, шкуре или платью на стене, он путешествует вспять — во времени, и вдаль — в пространстве; и это мысленное путешествие по памяти, в воображении дается ему труднее, чем все те, которые он совершил на самом деле, исходив за двадцать лет бесчисленное число дорог вот этими самыми укутанными в плед ногами, которые отказываются его держать, когда он заново учится ходить. Но Скарлат Бугуш молчал. Не говорил о чем думает. Блеск его оживших было глаз постепенно тускнел… Старик показался ей смертельно усталым, когда вдруг вернул ей глобус с безразличием ребенка, бросающего надоевшую игрушку.

И снова уставился в окно неподвижным, невидящим взглядом.

Когда бывшая провинциальная кафешантанная певичка возвратилась в комнату, сопровождаемая резвившимся барчуком Бижуликэ, Адина сидела на табурете с картонным шаром на коленях и медленно поворачивала его, мысленно переживая то, о чем старик в кресле забыл или, возможно, уже не хотел вспоминать.

— Ага! Значит, он и вас просил достать эту штуку, и вы достали! — мигом сообразила хозяйка Бижуликэ. — Дали игрушку, чтобы отстал?.. Балуете вы его… Я так поступаю иначе. Пусть его просит, видит ведь, что я занята… Ну-ка, мадам Адина, попробуйте абрикосового варенья! Я приготовила, как любил полковник. С косточками. Вот это был мужчина! Высший класс в полном смысле слова, как господин полковник Джек Валивлахидис в нашем Кэлимане, только самого первого класса. Бывало, как рявкнет — весь полк дрожит!.. Чего там: я и сама дрожала!.. Случалось, так меня тряхнет, — только пух летит. Только он бил любя… Любовь без трепки, что свадьба без музыки… Какой был мужчина!

— Дядюшка Скарлат, хочешь варенья? — спросила Адина, опускаясь на колени и поднося вазочку поближе.

Скарлат Бугуш, должно быть, не расслышал. Он не слушал. Даже не пошевелился в ответ. Бесчувственный ко всему окружающему, он пустыми глазами глядел в никуда.

— Оставьте вы его, мадам Адина! — посоветовала женщина. — Теперь с ним хоть говори, хоть нет — все без толку… Вы думаете, ему хочется варенья? Думаете, он оценит? Сами небось видите, — он просто выводит меня из терпения. Чего ему надо? По свету без толку бродяжничать отправился. За каким чертом его, как дурачка, по всему свету носило? Чтобы потом развалиной вернуться?.. А я чтоб за ним ходила?.. Если бы еще хоть корысть какая была! А ведь мог бы состояние сколотить… Ей-ей, у него порой столько денег бывало, что и не счесть. Кучи наполеондоров. Все по ветру пустил, промотал на свои безумства — и с чем домой вернулся? Я вас спрашиваю, мадам Адина: с чем? Люди в Америку отправляются, это я понимаю… Тяжким трудом блестящие денежки про черный день добывают, наследство оставляют; был у меня один, — разорившийся арендатор, рыбьим мехом торговал. Ломаного гроша за него не дала бы. Так и он туда же, в Америку, отправился. Я его как облупленного знала, уверена была — помрет там с голоду. И вот три года назад узнаю, что мой торговец рыбьим мехом миллионное наследство оставил. Слышите, мадам Адина? Миллионное! Миллионы долларов, а не этих наших вшивых лей. А этот? Да как же мне после этого не спрашивать — с чем он домой вернулся? Столько лет, как полоумный, по свету шатался, из-за каких только — не поверите! — морей и земель цветных открыток не присылал, а с чем вернулся?

Адина Бугуш ее не слушала, как не слушал и сидевший в кресле старик с пустыми глазами.

Она тоже смотрела, как падает и падает за окном снег, и вся эта красота показалась ей вдруг такой печальной и такой ненужной…

— А я скажу, с чем он вернулся, дорогая мадам Адина, — озлилась вдруг хозяйка Бижуликэ. — С этим вот хламом, с этими ржавыми железками, видите — по стенам развешаны, — с этим вот и вернулся! У меня порой руки чешутся — собрать бы все да в печь!.. Знавала я одного человека, вот он путешествовал: два-три месяца пройдет — отправляется в поездку. Представителем каких-то английских фабрик служил. Настоящий был мужчина! Всякий раз, как вернется, — прямехонько в банк и кое-что отложит… А этот? Видите, для чего вернулся? Чтобы чахнуть тут, а я его нянчи!

Адина встала.

Попыталась в последний раз.

— Дядюшка!.. Вам этот снег ничего не напоминает? Припомните, дядюшка… Снегопад в Норвегии, когда вы шли на лыжах вместе с подругой… С Эдви, дядюшка!.. Я помню… Ее звали Эдви!.. Такая светловолосая, она еще не хотела вас отпускать.

Человек в кресле не хотел ничего вспоминать.

Возможно, для него ничего уже и не существовало. Даже подлинное и сказочное прошлое, последнее утешение пригвожденных к креслу стариков, было упразднено.

Бижуликэ вскочил ему на колени и лизнул в щеку. И дядюшка Скарлат, человек, который выстрелом в глаз мог уложить гиппопотама в болотах Ниамзы, тигра в джунглях Бенгалии, полярного медведя в снегах бескрайней Сибири, — не посмел его прогнать.

На прощание он не пытался задержать руку Адины в своей тяжелой ладони.

Возможно, ему было стыдно, что она видит его немощь, слышит наветы этой женщины с толстым набеленным лицом и волосами в бумажных папильотках.

— Заходите еще, мадам Адина! — уже в дверях пригласила ее хозяйка Бижуликэ, кутаясь в красную шерстяную шаль.

И тотчас заорала на щенка:

— А ну, назад, дьяволенок! Домой, Бижуликэ! Вот заработаешь по загривку, будешь знать, как крутить любовь с Эдви!..

Когда она глядела вслед Адине, слащавая улыбка сползла с ее безобразного, словно язва, рта, перекошенного злобой.

— Еще раз увидишь, — хватай эту гордячку за горло. Так Бижуликэ, сынок?

Бижуликэ тявкнул, запрыгал и завилял хвостом.

Женщина хлопнула дверью.

Едва выйдя на улицу, Адина Бугуш тут же вспомнила, что у нее в сумочке остались ее всегдашние подарки дядюшке Скарлату. Но возвращаться не стала. Сегодня эти подарки были ни к чему.