Он продолжал орать — словно сползла маска, и перед ней теперь был не приятный молодой мужчина, а какой-то зверь. Что-то мерзкое и гадкое. «Прости меня!» — хотелось ей сказать. Наверно она что-то не так сделала. Наверно, она дала надежду, позволила верить… но слова упрямо не лезли из горла.

— Я бы на тебе даже женился! — неожиданно закончил он свой монолог, и в его голосе теперь было что-то жалкое.

Это было уж слишком! Птичка засмеялась, а может — заплакала, а может одновременно и то и другое. Она развернулась и побежала, не разбирая дороги, и это «женился бы» долго звучало в ее ушах.

Англия, 2006.

Свое открытие леди Эмма Бродаган сделала, гостя в имении дяди Ричарда и тети Алины. Это не удивительно, потому что Ричард с Алиной были ее законными опекунами после маминой смерти от рака восемнадцать лет назад. На самом деле сестрой матери была Алина, но именно в дяде Ричарде Эмма чувствовала основную силу, укрывающую ее от бед мира сего, и именно его руководство она особенно ценила. Тете Алине всегда удавалось оставаться в тени мужа, хотя дом, дети, карьера мужа — все это было под ее присмотром. Но как-то само собой складывалось так, что главным был Ричард. Он посылал детей в школу, он обсуждал с ними вопросы жизни и смерти. Он, в конце концов, был сэром Ричардом Харт, бароном К-им, известным адвокатом, главой комиссий, членом организаций, и прочая и прочая. Алина же настаивала только на одном — на принадлежности семьи к Русской Зарубежной Церкви, поскольку происходила из эмигрантской семьи в каком-то поколении. Впрочем, в церковь они ходили редко, и свое отношение к ней Эмма ощущала как формальную принадлежность к еще одному аристократическому клубу.

Впоследствии, раздумывая над сложностью своих отношений с Димой, Эмма пришла к выводу, что наверно его русскость и была причиной увлечения. Если б не этот язык, смутно знакомый по времени, когда она еще жила с мамой и бабушкой в маленькой квартирке на третьем этаже! Папы у нее никогда не было, зато была бабушка. Бабушка гуляла с ней в парке, водила в гости к подругам — там пили чай, разговаривали на русском, там она встречала других русских — и старых и молодых, и даже детей. Но все это было очень давно. Потом бабушка умерла. В их жизнь вмешался Ричард, много спорил с мамой, стал забирать Эмму на праздники, а потом умерла и она. Так Эмма оказалась в семье сэра Ричарда. Свой титул она наследовала не от него: у Эммы, как и тети Алины, был свой собственный аристократ в роду — дедушка Бродаган, ирландец, чьи медные волосы и веснушки были обильнее фунтов на счету.

Повзрослев, она стала проявлять те самые бунтарские черты, унаследованные от матери, которые не понимал и боялся Ричард. Он с опаской наблюдал за тем, как в племяннице раскрываются задатки, полученные от Анны — женщины талантливой, страстной и сумбурной. Ни британского благодушия, ни спокойной целеустремленности, отличающей его собственных детей, у Эммы не было. Да она сама не знала, чего хочет. Вечно металась из крайности в крайность, никогда не могла определиться с главным и второстепенным, всегда жаждала того, что недостижимо.

Так и в этой истории с молодым человеком — Ричард был уверен, что Эмма увлеклась им только потому, что он недоступен. Эмма не так глупа, чтоб увлечься кем-то только потому, что ей это запретили (все же его, Ричарда, воспитание), но устоять против романтизма всей ситуации сложно и более закаленной натуре. И надо признать — парень красив, такие нравятся девушкам. Тогда, шесть месяцев назад он думал, что история закончена и не был рад узнать о продолжении романа.

Эмма так и не сделала карьеры. Окончив свой художественный факультет (еще одна черта, доставшаяся от Анны), она твердо решила стать дизайнером — и стала. И занималась теперь раскрашиванием картинок в своей конторе за небольшую зарплату. Ни имени, ни преуспеяния, ни семьи. Одно преимущество такой работы — у нее было много свободного времени, поскольку работала она быстро и большую часть выполняла дома по ночам или в выходные дни.

Это и дало ей возможность приехать домой в самый разгар рабочей недели, когда охватило уныние. Как обычно, в течение рабочей недели Ричард ночевал в городе, но зато дома была тетя Алина и кузен Ронни.

Была среда, Эмма приехала домой накануне вечером, когда семья еще спала. Ей не спалось, полночи она читала, но, несмотря на это, встала рано и спустилась в кухню. Она приготовила тосты и села пить кофе, под руку попались вчерашние газеты, и машинально она взяла одну.

Тут и нашел ее Рональд, который к семи утра успел уже пробежаться вокруг дома, принять душ, и тоже спустился за кофе. Он нашел Эмму неестественно застывшей и бледной, с газетой в руке и глазами, устремленными куда-то внутрь противоположной стены. Словно она только что увидела привидение.

— Эй, там случайно не написано, что тебя уволили? — пошутил он.

— Нет, там сказано, что тебе дали пять лет с конфискацией имущества. — Парировала она.

— Уже? Быстро работают парни. — Он рассмеялся. — Нет, в самом деле, что там?

— Выпустили Френка. Френка Голдинга. Ну, того негодяя…

— Я знаю.

— Знаешь?

— В смысле — я знаю, кто такой Френк Голдинг. Но я не знал, что его отпустили.

— Тут написано. — Она протянула газету.

Короткая заметка гласила, что Френк Голдинг, ранее ошибочно обвиненный в убийстве молодой актрисы, выпущен на свободу. К сожалению, никто не может возместить ему потерю года, проведенного в тюрьме, но мы надеемся, что он и впредь будет радовать поклонников своего таланта новыми работами. И т. д.

Эмма взволнованно заходила по кухне, Ронни сел на стул и с любопытством рассматривал ее. Они не виделись всего пару месяцев, но за это время в Эмме появилось что-то новое. А может, он сам перестал обращать на нее внимание, как не смотрят на младших сестер. Мелани, маленькая, сейчас в университете. Но Мелани всегда была понятной и своей, а Эмма казалась ему сестрой-загадкой.

— А Ричард знал? — Спросила, наконец, она, прервав движение.

Рональд пожал плечами:

— Кто может сказать, что знает, и чего не знает Ричард?

Эмма сбегала за телефоном к себе и вернулась. Еще одна вещь, которую не стал бы делать ни он сам, ни Мелани. Мелани в таком случае долго бы извинялась за необходимость выйти, а Ронни позвонил бы из своей комнаты.

— Сейчас полвосьмого, Эмма! — Сказал он.

— Да?

— А вдруг он еще спит?

— Ричард? Не смеши меня!

— Ма спит.

— Но это же Ричард!

Она быстро набрала номер и затараторила в трубку:

— Алло! Доброе утро, дядя. Да, все в порядке. С чего ты взял? Нет, я только что нашла статью в газете — о Френке Голдинге, помнишь? Его выпустили. Да. Да. Я приеду.

— Разговор был коротким. — Констатировал Ронни.

— Ну, как всегда.

— И что?

— Да ничего. Я встречаюсь с ним за ланчем.

— Едешь в город? Я с тобой.

— Разве ты планировал ехать? Я имею в виду, тебе наверняка надо тут чем-то позаниматься, раз ты приехал.

— Мне всегда надо чем-то позаниматься, и, к сожалению — чаще, чем этого хочется. Нет, я проедусь с тобой. Это грозит стать интересным приключением.

— Приключение? У меня? Я — самая скучная женщина во всей Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльсе.

— Неправда, — тут он вдруг посерьезнел, — знавал я скучных женщин в своей жизни. Ты — не из их числа.

К своим двадцати девяти Ронни был дважды помолвлен и дважды разрывал помолвку, так что сказанному Эмма поверила.

Стамбул, 2011.

Наутро Новази внимательно присматривался к Птичке, стараясь не проявлять свой интерес слишком заметно. Оправданием ему служило то, что любопытство это не праздное — если кто-то осмелится обидеть его секретаршу, ему нужно об этом знать. Шахид пока не звонил, да и рано, но увиденное вчера не давало ему покоя. Слишком алчное лицо у этого Кая, слишком смущена сегодня Птичка. Между ними что-то произошло, что-то неприятное. Но расспрашивать он не решился. Юность — время, требующее деликатности. Ему сорок девять, т. е. почти половина столетия позади. Какое право он имеет вмешиваться туда, где живут иллюзии и юные, утонченные мечты? Ему, старику, уже никогда не испытать ничего подобного, и он не хотел лезть в тайники ее души своими грязными лапами.