ОТВЕТ ВОЕВОДЫ ЯДРЕЯ

икто и никогда не видел невозмутимого богатыря Добрыню в таком бешенстве. Головотяпство дорого обошлось Рубачу. Связанный тысяцкий немедленно был отправлен к Святославу на скорый суд и расправу. Подозрительный пленник бежал с чьей-то помощью, и где он сейчас, никто из руссов не знал. Заложник Магаюр-хан оказался на месте и был встревожен исчезновением пленника даже больше, чем русский воевода: он-то знал, что ждет его самого, если каган-беки Асмид вновь окажется в Саркеле.

— Ты привез ярлык от Селюка, урус-богатур? — испуганно спросил хазарин Колюту.

— Вот он.

— Да, это тот самый ярлык, которым Селюк сообщает, что он на свободе…

Убитого сторожа отнесли к павшим в битве за Саркел, чтобы потом сжечь на погребальном костре. Искать же злоумышленника на острове было бессмысленно: вместе с руссами против хазар воевали здесь печенеги, греки, мадьяры и многие-многие еще. Отряд этот под командой Товлыза Свирепого составлял поначалу около полутора тысяч ратников. После двух боев с хазарами этих невольных союзников Руси осталось едва половина. Искать среди них врагов — значит смертельно обидеть боевых товарищей. Добрыня сразу же отверг столь бессмысленное предложение.

— Кто помог беглецу, то темна ночка ведает. Скорее всего, ворог в Белую Вежу утек, ибо по реке путь ему заказан. Светло еще было, и сторожа русская схватила бы их.

— Надо сказать нашим в Саркеле, что Селюк прислал ярлык. Скорее меняться будем. Зачем мне здесь сидеть? Пусть Ядре-беки к вам идет, а я к своим пойду! — с тревогой в голосе талдычил Магаюр-хан.

— Меняться ночью? — удивленно глянул на него Добрыня. — Утра подождем. А ты пошто не повязан? Братие, свяжите его и крепкий дозор приставьте! Неровен час, и этот аманат в ночи растворится!

— Такого уговора не было! — завизжал хан. — Я не хочу!

Выслушивать его желания никто не собирался, и два дюжих дружинника невозмутимо заломили ему руки за спину, крепко связав их сыромятным ремнем.

— Ноги давай! — прогудел один из богатырей.

— Не дам! Не хочу-у! Урус-коназ, скажи им…

Ратник схватил хана поперек туловища, перевернул на бок. Другой ухватил его за ноги. Хазарин вопил и лягался.

— Ох-ха! Пинаться, нечистый дух! — выругался гридень и ткнул хана в бок огромным кулачищем.

— Не трожь! — сердито прикрикнул на богатыря Добрыня.

— А че он! — не переставая ловить ханские ноги, огрызнулся воин. Наконец он справился с буйством заложника. — Вот так-то! А то пинаться. Куда его, воевода?

— В тот же дом, откуда полонянник утек. Только один из вас при нем будет неотлучно. А двое пусть сторожат снаружи.

— Добро! Ну понесем, что ли, князя козарского, Барма. Ох и тяжел, нечистый дух! Ишь как разъелся на дармовых харчах.

Добрыня вышел следом за ними. Остановился в раздумье и долго смотрел на могучие стены и башни вражеской крепости. Там вспыхнули огни костров, но было тихо: ни голосов, ни звона оружия.

На остров высаживался отряд гридей, присланных Святославом. Воины спотыкались в темноте, слышалась незлобивая ругань, раздавались команды сотских.

Добрыня пошел встречать прибывшее пополнение. И вдруг на противоположном берегу полыхнуло яркое пламя, и сразу докатился сюда рокот внезапно возникшего боя.

— Что это? — невольно вырвалось у Добрыни.

— Хазары напали на батыров кагана Святосляба! — выпалил Товлыз Свирепый, и в голосе его прозвучала какая-то удалая радость готового ринуться в драку мальчишки.

Воевода удивленно посмотрел на его пригнувшуюся от возбуждения плотную фигуру: глаза печенега сверкали, отражая огонь богатырских костров.

— Остромир! — позвал Добрыня.

— Я тут, воевода! — возник из темноты белобрысый тысяцкий.

— Назад грузи ратников своих и поспешай на подмогу князю! А мы тут и без вас управимся покамест.

— Добро, воевода! Эй, братие! — крикнул Остромир. — Полезай в лодии! Поспешим в битву во славу Руси Светлой!

Высадившиеся богатыри мгновенно схлынули к воде. На этот раз не было ни ругани, ни шуток: на смертный бой стремились руссы!

— Утром вернетесь! — приказал Добрыня.

— Возвернемся! Только вы уж тут держитесь, не поддавайтесь ворогу. Больно мало вас супротив силы козарской, — уже из ладьи прозвучал голос Остромира.

— Продержимся! Поспешайте!..

Воеводу Ядрея заперли в башне-донжоне: едой и питьем не обидели, рук и ног не связали, но свободой тоже не побаловали. Он сидел на облезлом ковре в узкой каменной комнате с зарешеченным окном-бойницей. Массивная дверь была надежно заперта снаружи. Хитрый купец уверил себя, что ему удалось обмануть хазар. Селюк, спадая свою свободу и жизнь Магаюр-хана, вынужден будет прислать знак к обмену заложниками. И, как после выгодной сделки, Ядрей чувствовал себя превосходно. Он любил вкусно поесть и сладко поспать при случае. Амурат-беки, оставшийся командовать крепостью вместо Магаюр-хана, сам принес аманату блюдо жирного плова и кувшин легкого кавказского вина.

Спокойной трапезе к удовольствию своей утробы и предавался Ядрей. Как раз в это время ему помешали. Громыхнул засов на железной двери, и в комнату ввалились два огромных богатура с короткими копьями в руках. Они без слов схватили заложника под руки и бесцеремонно поволокли куда-то. Хотя Ядрей и не сопротивлялся, богатуры тем не менее несколько раз больно ткнули ему древками под ребра. Воевода стерпел и даже вопросов никаких не задал, висел покорно на дюжих руках богатуров, и все. Русс благодушно улыбался: наверное, поэтому хазары подталкивали его под ребра. Зря они это делали. Если бы свирепые стражи только знали, что означает эта благодушная улыбка Ядрея, то содрогнулись бы от ужаса. Но к несчастью своему, глупые силачи ничего не ведали, а предостеречь их было некому.

Воины приволокли заложника на верхнюю площадку угловой башни, бросили на каменный пол и встали рядом, могучие и несокрушимые, словно две каменные скалы. С десяток факелов полыхали вокруг, и, подняв глаза, Ядрей увидел перед собой плотного пузатого хазарина в мокрой, заляпанной тиной одежде. Воевода хотел встать, но те же богатуры силой удержали его на коленях.

— Ты узнаешь меня, Ядре-беки?! — взвизгнул над ним злой голос.

— Почему я должен знать тебя? — по-хазарски ответил Ядрей.

— Вглядись, урус-купец!

— Не привык я снизу вверх смотреть на кого-либо. Ты же не бог Перун и не на небесах витаешь, а, как и я, на земле стоишь.

— Замолчи, урус-кяфир! — задохнулся криком хазарин. — Я могучий, я сокрушающий, я всевидящий каган-беки великого царства Хазарского!

— Ну и что?

— А-а-а! — Асмид потянулся к бедру, но меча там не было, и каган-беки только сипел от неудержимого гнева. Этот гнев надо было на ком-то выместить.

— Дозволь, о могучий, срубить дерзкому голову! — шагнул вперед один из богатуров, только что приволокших сюда Ядрея.

— Что-о?! — подпрыгнул на месте каган. — Как ты осмелился давать мне советы?! Почему ты не бережешь свою драгоценную жизнь толщиной с паутинку?! Эй, тургуды! Пусть этот дурак испытает радость полета орла!

Богатур, сообразив, что жить ему осталось всего мгновение, попробовал защищаться. Но сзади на шею ему набросили аркан, связали мигом и, раскачав, швырнули с башни в ночь, в бездну. Путь несчастного к смерти отметился удаляющимся воем: удара о камни никто не услыхал, только внезапная тишина показалась еще зловещее.

«Один дурак наказан, — отметил про себя Ядрей. — И другому недолго ждать!»

Совершив казнь, каган-беки Асмид внезапно успокоился. Мрачным взором оглядел он подданных и милостиво позволил подняться коленопреклоненному врагу.

— Я не хотел тебя обидеть, коназ Ядре, — глухо проговорил властитель.

Воевода встал, но не сказал ни единого слова в ответ. «Уже князем величает, — подумал он. — То-то еще будет! Жизнью своей дорожит хакан-бек: она, чать, не гривна серебра!»

— Ты почему молчишь? — Асмид остро глянул в лицо заложника.

Ядрей не проронил ни слова. Каган удивился:

— Может, у тебя язык отнялся? Ты скажи!

Воевода оставался безмолвным.

— Ага, тебя кто-то обидел. Скажи мне кто? — Каган так глянул на своих соратников, что те попятились в страхе.

— Язык на месте, слава Перуну, — криво усмехнулся русс. — Но ты недостойно обращаешься с болярином Руси грозной. А я не желаю речь вести с оскорбителем чести моей! Я аманат, а не пленник. Я воевода и силой ратной держу тебя на замке. Где тот закон, по которому ты поносишь воя русского?!