Кому все это было нужно?
- Ваш паспорт, пожалуйста.
Воронцов отдал паспорт российскому пограничнику.
Тот вышел из автобуса. Да, народа мало, быстро проверку пройдем.
И впрямь, через пятнадцать минут пограничник зашел обратно.
Но, вместо того, чтобы раздать паспорта вдруг попросил выйти из автобуса.
А солнце здесь, несмотря на ранее утро, уже палило во всю. Какой-никакой, а уже юг. Это если ты родился на Вятке, конечно. Для Вятки все юг, кроме Архангельска. Воронцов сощурился навстречу солнцу.
Пограничник попросил предъявить к осмотру багаж. Водитель открыл багажный отсек. Народ засуетился, вытаскивая сумки. Мимо, в сторону ЛНР, не торопясь, проезжали легковые машины. Они шуршали шинами и светили разнообразными номерами. В основном, это были луганские автомобили, но среди них мелькали и ростовские иномарки, и киевские легковушки. Проехали даже харьковчане и одна львовская. Добродушно посторонясь на обочины, ворчали дизелями грузовые фуры.
Воронцов и пассажиры поставили сумки и чемоданы на сухой асфальт. Один из пассажиров достал было сигареты, но на него тут же прикрикнул водитель:
- Ты что? Здесь курить нельзя! Это же погранзона!
Потенциальный нарушитель сконфуженно спрятал сигарету в пачку.
Воронцов стоял с краю, на правом фланге. Девушка в пограничной форме и со спаниелем начала с левого фланга. Спаниель деловито обнюхивал багажи, виляя хвостом. Служба явно приносила ему удовольствие. Перед Воронцовым пограничная парочка развернулась и ушла, скрывшись в здании. Странно, почему бы? Тут же раздали паспорта, пассажиры расселись по своим местам. Автобус проехал несколько десятков метров и снова встал. По громкой связи водитель объявил, что теперь можно выйти и курить сколько влезет.
- Нейтральная зона. Делайте что хотите. Хотя... До туалета все же стоит потерпеть.
Нейтральная зона была огорожена забором из сетки зеленого цвета.
У южного забора стоял крест. На кресте висела табличка.
'Здесь погиб Голенков Денис Геннадьевич 'Медведь'. 17.07.1982 - 20.06.2014'.
Интересно, вот если махнуть бы на машине времени в семнадцатое июля восемьдесят второго? Дядя Леня еще жив, Советский Союз крепок как кремень. По крайней мере, маме и папе новорожденного Дениски так кажется, наверняка. Что там было, семнадцатого июля восемьдесят второго? Наверняка так же светило солнце, ветер донбасских степей свистел между терриконами. Евреи воевали с палестинцами, а арабы с персами. Итальянцы стали чемпионами мира. Через месяц появятся первые компакт-диски. В этот день 'Динамо' (Минск) выиграет у бакинского 'Нефтчи' 3:1 и станет осенью чемпионом СССР.
В программе 'Время' сообщили, что выполнен полугодовой план по дыням и годовой по углю.
А Денис Геннадьевич будет орать, сучить ногами, требовать мамкину сиську. Отец же накроет стол в тенистом дворе и будет звать гостей на праздник. И вот если подойти к нему, к отцу, в тот июльский день и сказать ему:
- Ген, знаешь, твоего сына убьют через тридцать два года. И знаешь, кто? Нет, не бандиты. Нацисты. Ну, фашисты, такие же, как твоего отца ранили.
И Геннадий, незнакомый по отчеству, посеревший и бледный вдруг двинется на тебя с кулаками. Через тридцать лет слово 'империализм' останется только в учебниках. И будут они ходить в детский сад, читать вслух 'Денискины рассказы', покупать на базаре молоко. Дениска будет бегать на реку и жевать свежий черный хлеб с крупной солью. Еще он будет не любить пенку в кипяченом молоке все еще пионерского лагеря. Никому неизвестный городок Изварино вдруг окажется пограничной зоной. А потом здесь в десяти метрах от России погибнет Голенков Денис Геннадьевич.
Автобус гуднул, мы загрузились и поехали к луганской таможне.
Здесь вообще не проверяли. Парни в таких же пикселях и с георгиевскими ленточками просто пробили паспорта по базам разыскиваемых. К Воронцову был лишь один вопрос:
- Цель прибытия?
- К бабушке, в гости, - привычно ответил тот.
Луганский пограничник добродушно хмыкнул:
- У нас прям не республика, а санаторий для бабушек. Все сегодня к ним в гости едут. Доложитесь бабушке сразу по приезду.
Он улыбнулся и отдал паспорт. Воронцов улыбнулся в ответ:
- Непременно доложусь.
А сел в автобус и улыбаться перестал. Достал из внутреннего кармана куртки маленький блокнот и записал:
'Воистину, во всех майданах более всего заинтересованы таможенники. Чем больше границ - тем богаче им живется'.
При этом он не заметил, что сел не на свое 'лежачее' место, а рядом с женщиной, на одно из первых мест.
- А вы, наверное, из Москвы, журналист? - тут же спросила она.
- Извините, - пробормотал Воронцов. Он сам не знал, кто он сейчас. А представляться журналистом сейчас себе дороже. Вместо последних часов отдыха он получит три-четыре часа жалоб и заглядываний в глаза: 'Помогите, вы же из России'. - Я так... В гости. К бабушке.
- Да, да. Но вы же из Москвы? Скажите, когда все это кончится?
Воронцов еще не знал, что этот вопрос будет самым популярным в этой командировке. Впрочем, этот вопрос ему задавали и в Твери, и в Питере, и в Кирове. Да везде, включая поезда. Однажды он сорвался и сунул в руки спрашивающему телефон. Сказал, что там есть личные телефоны Путина, Порошенко и прочих. Седоусый тот мужик отшатнулся, замахал руками: 'Да что вы, что вы, я же понимаю, я все понимаю, но когда все это кончится?'. На этот раз Воронцов сдержался.
- Помните, был такой протопоп Аввакум?
- Кто? - не поняла женщина, завернутая в какой-то большой сиреневый платок.
- Старообрядец он был. Шли они пешком куда-то в ссылку, что ли. Жена его и спрашивает, долго ли им еще терпеть, пешком да по осенней дороге. 'До самыя смерти, Марковна, до самыя смерти'.
- Эх... А пожить-то когда, для детей, для внуков.
- Так ведь жили уже, спокойно, весело. Свадьбы играли. Именины отмечали. В Мариуполь, к морю ездили.
- Да... Ездили... Только жить начали, ваша правда... - она сунула края платка в рот и уставилась в окно.
Автобус снизил скорость. Дорога пошла уже луганская. Эту дорогу не ремонтировали хрен знает сколько лет, возможно еще с советских времен. А потом тут пронеслась война.
Первый раз Воронцов тут проезжал в ноябре. Ребята с Ростова подкинули до российской границы. Таможни он тогда прошел пешком. А потом долго стоял и голосовал. Ни одна из машин не останавливалась. Через четыре часа, после поллитровой фляжки коньяка, наконец-то, остановилось такси. За тысячу его докинули до Красного Луча, там он успел на последний автобус до Луганска.
Таксист сразу оценил состояние пассажира и сказал, что останавливаться на 'проверить шины' не будет, а если и будет, то Воронцову не следует выходить на обочину, а сливать радиатор прямо на дорогу. 'П-почему?' - поинтересовался замерзший до почек Воронцов. 'Подорвешься' - мрачно ответил таксист. 'Ааа...' - согласно кивнул Воронцов. 'Дороги у вас, конечно, как после войны' - неловко пошутил гость Луганска. 'Так после войны и есть. Вот здесь 'Градами' работали, а вот это минометы'. Воронки на дороге казались маленькими, но старую 'Волгу' ощутимо потряхивало на них. А шутка-то была казенной, старой. Так шутил Воронцов еще в Кировской области, когда выезжал на редакционные задания в районы.
Там местные дорожники сразу оценили сущность капитализма по Марксу. Зачем делать дороги один раз и на сто лет, если на следующий год гос.заказа не будет? Надо класть асфальт так, чтоб его смывало через год. И ямы там были как в Луганске, если не больше. Ну, положа руку на сердце, больше, чем от минометов, но меньше, чем от гаубиц. Вот там, на Вятке, такая шутка была к месту. А в Луганске нет.
Но двухэтажный автобус, все же, легче переваливается через следы Изваринского котла. Не так чувствуются они позвоночником и другими частями тела.
Воронцов смылся на свое место, полулег и тоже уставился в окно.
Слева-справа - степи. Раньше, в детстве, он думал, что степь это такая равнина-равнина, на которой бескрайно колышется ковыль. Оказалось, что степь это такая стиральная доска, состоящая из балок и холмов. 'Море волнуется - раз! Море волнуется - два! Море волнуется - три! Морская фигура замри!' Морская фигура замерла и превратилась в степь, остро пахнущую травами и... И травами. Этот воздух можно пить как чай. Вкуснее воздух был в Одессе. Тогда, еще до войны, осенью Воронцов выбирался с термосом на гребень холма. Под ногами Люстдорфа плескалось море, за спиной Черноморки расстилалась степь. Нагретый полынный воздух Причерноморья сталкивался на гребне с холодным запахом мидий. Этот воздух можно было намазывать на хлеб. А когда расцветали розы? Боже мой, Боже мой, ешь ложками этот воздух, ныряй в него и размазывай по телу. Своему телу и телам девушек. Боже, как свято было любить жену в этом воздухе.