Затем, после небольшого перерыва, Доменика провела первый урок сольфеджио, на котором юные дарования учились основам ритма и нотной грамоте. С ритмическим диктантом справились немногие: отличные результаты показали только Настя и Ваня Фосфорины, а также талантливая крестьянка Степанида.

После групповых занятий начались индивидуальные, для которых Пётр Иванович установил специальный график, дабы не утомить маэстро непосильной работой. Сегодня была очередь Насти и Сашки, и если первая не только с большим прилежанием, но и с удовольствием, повторяла за Доменикой вокальные упражнения и фрагменты из арий, то второй проявил железную аристократическую выдержку, с хмурым каменным лицом извлекая из несчастного инструмента жуткие скрипучие звуки. На сегодня с него хватило игры по открытым струнам, и Доменика посчитала это на первый раз достаточным.

Надо сказать, меня тоже нагрузили по полной: по желанию Петра Ивановича я теперь должен был преподавать математику своим мнимым племянникам, а по сути тоже дальним предкам — Саше, Ване с Васей и Лёше Фосфориным. Поэтому, когда Доменика с Настей отправились в гостиную изучать латынь, я остался в зале в компании четверых учеников разного возраста, судорожно разрабатывая в голове дальнейшую учебную программу.

Князь настаивал на скорейшем обучении ребят дифференциальному исчислению, и я выпал от этого в осадок. Ну какие, к лешему, пределы и производные шестилетнему несмышлёнышу, ковыряющему в носу, и десятилетним сорванцам, которые носились по двору наперегонки с собаками и гоняли голубей?!

Нет. Пока что их величества король Матанализ и королева Алгебра пусть окажут милость моему надменному тёзке, а с младших хватит банальной арифметики. Как выяснилось, Александр Данилович Фосфорин хорошо знал арифметику и геометрию, которым обучил его дед, корабельный мастер, как-никак. Поэтому, основы алгебры, а именно работа с полиномами и уравнениями, дались юному князю достаточно легко.

Надо сказать, во время урока я испытал дежа вю: Сашка очень напомнил мне Эдуардо в начале обучения. Но первый, видимо, благодаря аристократическому воспитанию и дедовским розгам, старался проявлять уважение к «дядюшке»: называл меня по имени-отчеству, старательно выполнял задания и отвечал с почтением, несмотря на то, что в его голосе читались нотки презрения. Я попытался как-то разрядить обстановку:

— Давайте перейдём на «ты»? В конце концов, мы почти ровесники, — соврал я, помня то, что наказывал мне князь.

— Только с позволения Петра Ивановича, — жёстко отчеканил Сашка, чем поверг меня в некоторое замешательство.

— Ладно. Но я думаю, он не будет против. Не желаете сделать перерыв, Александр Данилович?

— Как вам будет угодно, Александр Петрович, — всё так же жёстко отвечал юный князь.

— Зачем так церемониться? Поверьте, я вовсе не иностранная диковинка, я простой русский парень. И я прекрасно понимаю, что вам не понравилось играть на скрипке. Но это только временно. Через год вместо ужасного скрипа вы получите прекрасную музыку. Вы же слышали, как играет Доменика? Чудо, а не музыка!

— Мария Александровна Кассини, стало быть, ваша невеста? — поинтересовался Сашка с равнодушным видом.

— Да, и у нас очень скоро будет свадьба, в первой половине ноября, — воодушевлённо ответил я.

— Что ж, и у меня свадьба скоро, сразу после Святого Крещения*, — невозмутимо отвечал юный князь.

Я подумал: «Сопля! Ещё голос до конца не сломался, а уже считает себя более «мужчиной», чем я. Но ладно, подростки — самый вредный народ в мире, надо привыкать. Интересно только, он уже созрел физически, или за него тоже обязанности будет дед выполнять?»

Уроки закончились. Доменика вернулась в зал, чтобы навестить меня. Казалось бы, теперь мы вполне можем отдохнуть, пойти на прогулку в сад или близлежащий небольшой лес, но не тут-то было. Открылась дверь, и на пороге возникли так называемые Данила и Гаврила. Должно быть, строгий батя надавал им по первое число, до того вид у них был жалкий и виноватый. За ними с торжествующим видом вошёл Пётр Иванович, а следом… в зал ввалилась целая толпа незнакомых мужиков. От неожиданности Доменика даже ноты выронила. Вот вам, встречайте толпу гномов, господин Бильбо Бэггинс!

— Кто это?! — в недоумении воскликнул я.

— Хор, — кратко пояснил Пётр Иванович и задал вошедшим ауфтакт*.

Двенадцать человек, как один, открыли рот и по команде грянули незнакомый мне четырёхголосный кант, прославляющий победу России над Швецией и могущество Санкт-Петербурга. Признаюсь, пели они довольно сносно, но какими-то «деревянными» голосами, совершенно не подходящими для оперы. Когда они закончили, Пётр Иванович с довольной улыбкой вопросил:

— Каково? Моя школа! Из бывших солдат целый хор собрал, теперь на клиросе поют!

— Прекрасно, дон Пьетро, — скромно ответила Доменика. — Но я не совсем понимаю, что с ними делать?

— Уж решите сами. Мне некогда. И этих болванов передаю в ваши нежные руки, — усмехнулся Пётр Иванович, кивнув головой на своих сыновей, а затем, с наслаждением проведя взглядом по изящным изгибами фигуры моей возлюбленной, покинул помещение.

Да уж. Ну и студенты достались бедной Доменике. Час от часу не легче!

— Алессандро, — шепнула мне Доменика. — Подойди к ним, спроси, понимают ли они по-французски? Или по-итальянски?

Что делать, пошёл знакомиться с «братьями» и заодно выяснять их уровень развития. Те в недоумении воззрились на Доменику и, по всей видимости, не понимали, что делать дальше.

— Приветствую вас, уважаемые! — как можно более вежливо обратился я к ним. — Разрешите представиться, Александр Петрович Фосфорин, ваш единокровный брат, прибыл несколько дней назад из Тосканы.

Братья в недоумении переглянулись, а затем тот, что казался помладше, промолвил:

— У кого по-русски говорить учился? Стало быть, у польского доктора, — и с этими словами громко засмеялся, а вслед засмеялись Данила и некоторые деятели из хора.

— Вовсе нет. Это не имеет значения, — как ни в чём не бывало отвечал я. — Также с радостью готов представить вам замечательного человека: Мария Александровна Кассини, учитель музыки. Прошу любить и жаловать.

— Девка — учитель музыки? — закатил глаза Данила. — Нет, похоже, отец совсем умом поехал, а ещё говорил, что я ни стыда ни совести не имею!

— Эй! Я бы попросил! Пётр Иванович не потерпит подобного отношения! — возмутился я. — Не девка, я прекрасная женщина, моя невеста. Посмеете оскорбить — будете иметь дело со мной!

Князья лишь присвистнули и не стали отвечать на мою гневную реплику, бросив нескромные взгляды на Доменику, словно расшнуровывая взглядом её плотно затянутый корсет. Ну нет, если и впредь так будет продолжаться, то я их обоих уделаю, как Бивис и Баттхэд уделали Америку! Кстати, это идея. Теперь я знаю, какие прозвища будут у этих глубокоуважаемых товарищей князей.

— Короче. Если вы понимаете по-французски, то сможете воспринимать то, чему вас обучит Мария Александровна. Если нет, то я готов выступить переводчиком.

— С тарабарского на татарский? — усмехнулся Данила Фосфорин.

«Не! С си-шарпа на CIL!» — с издёвкой подумал я, восхищаясь плоским юмором своих дальних предков.

— С итальянского на русский, — как ни в чём не бывало, отвечал я.

— Мы твоего русского не разумеем, — заключил старший сын Петра Ивановича и, позвав за собой брата, вышел из зала.

Что, компилятор не работает? Ну и скатертью дорога. Пусть Пётр Иванович с ними и разбирается, а я умываю руки.

— В чём дело, Алессандро? — побеспокоилась Доменика, собирая ноты и непринуждённо присаживаясь за клавесин.

— Их светлости потом придут, когда настроение будет, — пояснил я. — Надо бы теперь этих ребят прослушать.

На прослушивание хора ушло минут двадцать, к счастью, парни оказались послушными и проявили почтение к необычной маэстро. Это и неудивительно, солдаты, всё-таки! Тем не менее, из всего хора Доменика смогла выделить всего троих с действительно хорошими, подходящими для оперы голосами — двух теноров и одного баса. Поблагодарив хористов за внимание, Доменика пригласила троих вышеупомянутых на завтрашнюю распевку. Что ж, посмотрим, что получится из этого невообразимого эксперимента, инициатором которого являлся Пётр Иванович.